У Алесика новый вопрос:
— А за что вам его дали?
— За освобождение Польши. Получил после войны.
Курт Пильцер повернулся с переднего сиденья. Зазвенели медали на его груди, и даже боевой орден виден стал.
— Алесь, ты приезжай к нам. Я тебе новую Германию покажу — Германскую Демократическую Республику! Увидишь, как живут немцы в свободной Германии. О, я тебе многое покажу. За эту социалистическую Германию немало немцев сражалось.
— Дяденька Курт, вам руку фашисты в Красоборе отбили?
— О, найн. Нет. Те раны зажили. Руку я потерял в боях за освобождение Берлина. Приезжай, мой малшик, я тебе все покажу.
Машины подъехали к повороту вправо. Тут стояли юноши с красными повязками на рукавах и комсомольскими значками на белых сорочках. Над дорогой на двух стойках висел огромный транспарант: «Пожалуйте в Красобор на праздник Освобождения!»
Сюда и заворачивали машины.
Дорога пошла лесом. То тут, то там на золотистых стволах сосен алели флажки и указатели: «До места торжественного церемониала два километра», «…один километр».
Наконец «Москвич» Жирмоновых, который ехал впереди, остановился. И Алесик сразу увидел огромную поляну, машины на ней, киоски, палатки с продавцами в снежно-белых халатах, автолавки с распахнутыми сзади дверцами. И огромное множество по-праздничному одетых людей.
— Прибыли, — Цыбульский открыл дверки машины. — Ну, Алесь, здоровайся с Красобором!
Алесик не знал, всерьез все это говорит дядя Андрей или шутит, на всякий случай тихонько сказал высоким золотистым соснам:
— Добрый день, старый Красобор!
— Сперва зарегистрируемся, что прибыли, — посоветовал Жирмонов.
Они пошли по боковой дорожке, на которой стоял указатель: «Регистрация партизан бригады имени Кутузова». Дорожка была посыпана желтым песком. Не прошли и двадцати метров, как увидели под высокой сосной стол и двух девушек с красными повязками. На повязках надпись белым: «Регистратор». А на сосне висела табличка: «Отряд № 1. «Смерть фашизму!»
— Вы чьи, товарищи? — спросила белокурая девушка.
— Свои, — улыбнулся папа. — И пароль знаем: «Красобор».
Девушка удивленно посмотрела на него.
— А где отряд № 3, «Боевой»? — заволновался Цыбульский.
— Пройдите, пожалуйста, по этой тропинке влево. Там, за ореховым кустом, стол «Боевого», — вежливо подсказала девушка.
— Где ест спецгруппа? — приблизился к столу Курт. Обе регистраторши с интересом уставились на него. И так же вместе затараторили:
— По этой дорожке дальше — спецгруппа, штаб и госпиталь. Может, вас провести, товарищ?
— О, найн! Данке шён! Большой спасибо.
Курт, папа, Отто и Жирмоновы отказались от помощи и пошли к своему столу.
Алесик уже хотел следом за ними податься, как почувствовал, что кто-то легонько тронул его за рукав. Оглянулся — Аля.
— Ты?! — удивился и обрадовался ой.
— Я, — улыбнулась она. — Добрый день! Побежали в лагерь?
— В какой лагерь? — не понял он.
— В партизанский.
— А где он?
— Рядом, за поворотом.
Алесик посмотрел в ту сторону, где отец обнимался и здоровался с пожилыми людьми, минутку помедлил и, наконец, махнул рукою:
— Побежали!
За поворотом дорожки время будто отодвинулось назад, в грозные годы. Перед Алесиком был настоящий лагерь партизан. У сосны стоял стол, сбитый из кольев, рядом колоды — стулья. Над ними небольшой навес.
— Пост дежурного по лагерю, — разъяснила Аля.
— Ты откуда знаешь? — недоверчиво посмотрел на нее Алесик. — Тебя небось тогда и на свете не было.
— Мне дедушка рассказывал. Не думай: дедушка Луста был тут главным, когда этот лагерь заново строили.
— А там что? — Алесик влево махнул.
— Шалаши. Идем посмотрим.
Шалаши огромные, просторные, сделанные из жердей и обложенные сверху еловыми лапками. «Чтобы побольше партизан вместилось и чтобы от дождя спрятаться могли», — догадался Алесик.
В середине шалашей лежало сухое сено. Наверное, от него стоял вокруг приятный стойкий запах. Алесик решительно сделал вперед шаг, другой и — бухнулся на пахучий суходольник.
— А ну вылезай! — рассердилась Аля. — Ишь разлегся, как у себя дома! Это лагерь — памятник, а не парк отдыха! Видишь, как много людей вокруг, а ни один в шалаш отдохнуть не лезет.
Вокруг действительно гуляло немало народу. Люди ходили, переговаривались, рассматривали партизанскую базу. Но никто в шалаши не влезал.
— Я хотел посмотреть, как спалось партизанам.
— Не сердись, Алесик, — подобрела Аля. — Пойдем дальше.
Шалашей было несколько. Все большие, присадистые, с толстым настилом.
— Колодец партизанский, — показала Аля на маленький сруб, что едва поднимался над землей.
Сруб был сложен из белых, аккуратно очесанных бревен.
Заглянул Алесик в середину сруба и близко-близко — рукой достанешь — увидел черную воду.
— Неужели колодец с войны сохранился? — недоверчиво спросил Алесик.
— Упал, обвалился, с войны который. А этот дедушка с бригадой плотников на том же месте восстановил. Во-он те старые бревнышки видишь?
Глянул Алесик и удивился:
— Дрова гнилые?
— Не дрова, а остатки старого партизанского колодца. Откопали их.
— Интересно!.. А там, Аля, что?
— Навес для отдыха и место, где винтовки и пулеметы ставили. Дальше траншеи, окопы…
— Где?!
— Да вон же! Идем ближе, увидишь.
Они влезли в один окоп, потом в другой, третий, затем в узкую изгибистую траншею.
Осмотрели партизанскую кухню, черные огромные котлы, висевшие под открытым небом над остывшей золой. Вдруг Алесик воскликнул:
— Смотри, Аля, настоящий блиндаж!
— Не блиндаж, а штабная землянка, — поправила «экскурсовод». — Дальше госпиталь, землянка радистов, разведчиков, склад.
— Алечка, а нам в середину землянки войти можно? Так хочется…
— М-м… Можно. Мы с дедушкой тоже заходили. И в склад оружия. Смотри только под ноги.
Они спустились в штабную землянку. Дохнуло прохладой, сырой землей и смольным деревом.
В землянке, справа в углу, стоял стол, слева и спереди — широкие лавки. Вот и все, что вначале разглядел Алесик.
Свет падал в землянку откуда-то сверху, через крохотное окошечко под потолком.
— Аля, — Алесик проглотил комок в горле, — они тут сидели, перед тем как идти в бой?
— Тут. Где же еще?
— А можно мне за их столом на колодке присесть?
— Присядь, — вздохнула она. Помолчала и добавила, словно в оправдание: — Ты же сын партизана.
И Алесик уселся за стол.
— Вот тут, наверное, раскладывал командир карту, — прошептал он. — А рядом автомат его лежал.
— Нет, — покрутила головою Аля. — Про карту правильно, а оружие в углу, у двери стоит, сам посмотри. Видишь жердь?
Алесик посмотрел и увидел, что в углу, возле входа, действительно жердь с прорезами приколочена к стене. А в прорезах четыре деревянных коротышки. Оружия же нигде не видно было.
— Ты ошиблась. Тут только деревяки.
— Это сейчас деревяки. А тогда автоматы ППШ стояли. Дедушка сказал, что все точно сделали.
— Ух, как здорово! — с восхищением воскликнул Алесик. Коротышек с сучками его глаза больше не замечали. На месте деревяк металлически поблескивали грозные, видавшие виды ППШ.
— И землянка эта, и окопы, и шалаши, и кухня, и колодец — все на прежних местах, все такое, как было во время войны. Даже котлы те же самые, партизанские. Их фашисты прострелили и в болото бросили, когда лагерь захватили. Дедушка со следопытами отыскали. Следопыты хотели пулевые отверстия заделать, но дедушка не посоветовал: «Пусть остаются, как раны…» А когда землянку эту восстанавливали, партизанский миномет нашли. Его в город, в музей отправили.
— Аля, — вспомнил Алесик, — сегодня, наверное, и Зайчик на встрече будет.
— Правда?! — глаза у Али большими-большими сделались. — Он жив?! Ты не врешь?
— Мне Михась-младший, сын доктора Жирмонова, говорил.
— Может, выдумал?
— Михась не из таких. Он сказал, что на встрече меня с Зайчиком познакомит. Обязательно!
— Неужели Зайчик жив и сам приедет?
Аля схватила Алесика за края воротника тенниски, и ее зеленые глаза близко-близко возле Алесиковых глаз очутились. Так близко, что он даже ощутил ее взволнованное дыхание.
Алесику вдруг жарко стало. Он почувствовал, что краска прилила к его лицу, что краснеет всё больше и больше и, видимо, уже вспыхнул, как стоп-сигнал.
— Ты не врешь, Алесик, миленький?!
— Чего мне врать приспичило… Пусти, ну пусти воротник!
— Ой, прости, Алесик! — Аля смутилась, выпустила из ладошек концы воротника Алесиковой тенниски и сама зарделась.
