И он ушёл, яростно напевая: «Главное, ребята, тра-та-та-та!»
И Герка понял, что потерпел наиполнейшее поражение, то есть разгром.
ВОСЕМНАДЦАТАЯ ГЛАВА
Дорогу осилит идущий
Пожалуй, лучше всех из участников многодневного похода чувствовал себя Кошмар. Он развалился на мягком дне огромной корзины, сверху обтянутой марлей. А нёс корзину Пантя. Кот, сытый-пресытый, довольный-предовольный, подремывал. Его приятно покачивало, и лишь когда Пантя менял руку, Кошмар просыпался, успевал сообразить, до чего же прекрасна жизнь, и снова задремывал.
Отличнейшее его настроение объяснялось не только тем, что он был обильно накормлен, ублаготворен и обласкан сверх всякой меры, но и тем, что рядом находился Пантя — такой же хулиган, такое же гонимое существо, как сам он, Кошмар. А если ко всему добавить присутствие здесь благодетельницы, то у него имелась полная возможность и блаженствовать, ничего не опасаясь, и возможность покапризничать, похулиганить, побезобразничать, но не очень, конечно.
Не подозревал Кошмар, с каким отвращением нёс его Пантя, вернее, уже почти Пантелей. Во-первых, кот с корзинкой — не такой уж лёгонький груз, во-вторых, кому он в многодневном походе нужен, безобразник, какой от него, хулигана хвостатого, толк?
Ну, а всё остальное было — лучше некуда! Пантя ни о чем не думал, ничего не загадывал, ничего не переживал— просто наслаждался. Временами он даже забывал, кого несёт в корзине, а тяжеленный рюкзак лишь придавал гордости: вот он, Пантя, нужный участник многодневного похода!
Однако у остальных участников похода настроение было неопределенным, радость в нём перемешалась с невесёлыми думами о Герке. Все жалели его и в то же время бранили его.
Шли молча.
Первой не выдержала тётя Ариадна Аркадьевна, остановилась и возмущённо заявила:
— Мы бессердечные люди! Мы самые обыкновенные эгоисты! Моя совесть лишает меня удовольствия от похода! Я не могу без большого стыда думать о том, как мы бросили бедного мальчика одного!
— Присядем, товарищи, — предложил дед Игнатий Савельевич. — Вот тут в тени и отдохнём.
— Я имела в виду не отдых, уважаемый сосед!
— А я, уважаемая соседушка, имею в виду именно отдых. Но можно и потолковать. Хотя проку от наших толкований не будет. Я лично иду и дойду туда, куда мы решили идти!
— Нам предстоит, товарищи, — строго произнесла эта милая Людмила, — выбрать командира похода, передать всю власть в его руки и слушаться его беспрекословно.
Иначе у нас будет много времени уходить на споры и ненужные обсуждения.
Все с удовольствием расположились в тени на опушке леса. Тётя Ариадна Аркадьевна осталась на дороге и оттуда крикнула жалобно:
— Ведь что получается! Нет, вы только подумайте, что же такое получается! Ведь получается, что к коту мы отнеслись более человечески, чем к мальчику!
— А! — громко и требовательно позвал дед Игнатий Савельевич. — Риадна Аркадьевна! Покиньте солнцепёк и пройдите в тень!
Когда уважаемая соседушка выполнила его предложение и опустилась на траву, конечно, рядом с корзиной, в которой блаженствовал её любимец-проходимец, эта милая Людмила заговорила:
— Командиром может быть выбран любой участник похода, который пользуется авторитетом, твёрд и принципиален, которого все согласны слушаться беспрекословно.
— Фактически организатор и командир похода у нас уже имеется, — сказал дед Игнатий Савельевич. — Кто за то, чтобы им официально утвердить Людмилушку, прошу голосовать. — И он первым выбросил вверх прямую правую руку.
Вслед за ним проголосовала Голгофа. Ну, а раз она подняла руку, Пантя проделал то же самое.
— Кто против?
Тётя Ариадна Аркадьевна даже не пошевелилась.
— Кто воздержался?
Не пошевелилась даже тётя Ариадна Аркадьевна, но сказала осуждающим тоном:
— И всё-таки печально. И весьма жестоко.
Дед Игнатий Савельевич бодро поднялся с места, встал по стойке «смирно» и торжественно объявил:
— Большинством голосов командиром похода выбрана Людмилушка. Какие будут приказания?
— Приказаний не будет, — глухо отозвалась эта милая Людмила. — Тётечка поставила перед нами очень серьёзный вопрос. И мы должны решить его. Что вы конкретно предлагаете, тётечка? Вернуться?
— Ничего подобного я не предлагала! — нервно ответила тётя Ариадна Аркадьевна. — Просто я беспокоюсь о судьбе брошенного нами мальчика! И считаю, что мы с вами плохие воспитатели, если не сумели на него воздействовать!
— Как — не сумели?! — поразился дед Игнатий Савельевич. — Откуда вам известно, уважаемая соседушка, что мы не сумели воздействовать на моего избалованного внука? Ещё ничего неизвестно. И не бросили мы его, а он сам отказался идти с нами. Не могли же мы его, как кота, нести в корзине!
— Извините… — пробормотала Голгофа смущенно, — но мне кажется… я убеждена… я уверена, что Герман будет с нами… Я не представляю, что он именно сделает… как поступит… но он придёт. — У неё вырвался очень тяжелый вздох. — А если он не придёт, значит, не было никакого смысла его уговаривать.
— Значит, он избалован окончательно, до безобразия, — спокойно заключила эта милая Людмила. — Значит, обычные воспитательные и перевоспитательные меры на него не действуют. А если бы мы уступили ему…
— Внук мой! — решительно перебил дед Игнатий Савельевич. — Я за него главный ответчик и главный виновник его безграничной избалованности. Принимай, Людмилушка, командование.
— Вперёд!
Двинулись в путь. Девочки то и дело ныряли в малинник, тянувшийся вдоль дороги, торопливо лакомились ягодами. Уважаемые соседи мирно обсуждали план жизни на берегу Дикого озера. Пантя покорно нёс корзину, но уже на плече — до того ему оттянуло руки.
Равномерное укачивание так убаюкало сытого кота, что он от удовольствия не помурлыкивал, а почти похрюкивал, чем особенно раздражал своего носителя.
В конце концов Пантя остановился, опустил корзину на дорогу, искренне признался:
— Устал. Зря мы его взяли. Сбежать может.
— Передумывать поздно! — из малинника крикнула эта милая Людмила. — Будем нести по очереди!
— Донести-то я донесу, — пробормотал Пантя, — только всё одно сбежит он.
— Куда? Зачем? — поразилась и обиделась тётя Ариадна Аркадьевна. — Он же домашнее животное.
— Всё одно сбежит, — упрямо повторил Пантя. — Я его знаю.
— Я знаю его не хуже тебя и убеждена, что Кошмарик будет вести себя вполне достойно. И больше не расстраивай меня, пожалуйста. Я верю в Кошмарчика.
— Главное, ребята, что уха нас ждет! — от всей души пропел дед Игнатий Савельевич. — Вперёд, вперёд, только вперёд! — И, подхватив корзину, он почти побежал по дороге.
И всем сразу — кому побольше, кому поменьше, но чуть стало веселее.
Леса здесь были распрекрасные. С одной стороны дороги — густой, местами почти непроходимый ельник, сумрачный, сырой, справа — сосновый бор, просторный, светлый, жаркий.
Бор сменился молодым березняком, а ельник — огромной поляной с множеством елочек и кустиков.
— Пантелей! — позвала эта милая Людмила. — Возьми у дедушки корзину! Прибавить шагу! А то получается не поход, а прогулочка!
И пока наши путешественники ненадолго забыли о Герке, мы с вами, уважаемые читатели, как раз и вспомним о нём, посмотрим, чем он занимается и что собирается делать.
Тут нас опять удивит некоторая, предположим, неожиданность: Герка ничем не занимался и ничего не собирался делать. Он до сих пор не верил в случившееся. Точнее, сначала он убедился, что его оставляют одного, а вот когда действительно остался один, то опять не поверил, что все они покинули его одного. Герка до того не поверил в этот невероятный факт, что даже вполне успокоился, сидел в огороде на траве и без малейшего волнения ждал, когда они вернутся. Мысленно он даже разрешил им вернуться не так уж сразу.
Небезынтересно и такое обстоятельство: Герка привык, что его почти всё время воспитывают или перевоспитывают, привык не обращать на это почти никакого внимания. Вот и сейчас ему представилось, что они в многодневный поход ушли не просто для собственного удовольствия, а для его, Герки, воспитания или перевоспитания. Ему не привыкать, можно и подождать.
Однако он начал уже скучать, но вдруг слух уловил звуки автомобильных моторов, а затем Герка услышал негромкие, но явно требовательные, с достоинством, гудки и — бегом через двор на улицу.
Возле дома остановилось две автомашины — серенькая «Волга» и синенький «Запорожец».
Из «Волги» вылез длинный, тощий дяденька в большой плоской кепке, которого Герка сразу мысленно назвал Гвоздем, а из «Запорожца» — как он только там уместился! — толстенный дяденька в красном берете с хвостиком на макушке, которого Герка сразу прозвал Арбузом. Затем из «Волги» выпрыгнула маленькая тётенька, ростом чуть побольше девочки-второклашки, её Герка окрестил Микробой.
