— И ускакала бы она на ту сторону дозорной тропы. Видишь, какая там трава? А в четырех метрах уже земля другого государства. И вот тебе готовый пограничный конфликт, и пришлось бы нашу неразумную лошадку выручать чуть ли не с помощью Министерства иностранных дел. К чему такая международная канитель?
— Из-за лошади?
— За нарушение государственной границы.
— А где же она, эта граница?
— В четырех метрах от дозорной тропы.
— А почему ее не видно?
— Ты что думаешь, граница какой-нибудь краской на земле намалевана, вроде как на карте?.. Саня! — вдруг крикнул Постников. — Ты же не новичок. Не видишь разве, куда лосенок направился?
Лосенок направлялся к дозорной тропе. Санька негромко свистнул, лосенок оглянулся и подбежал к нему. Вытянул губы — клянчил сахару.
— Вот что, ребята, — сказал Постников. — Пока я кошу траву, идите-ка вы к лошади, присмотрите за ней, да и лосенка прихватите, а то будет тут путаться — еще нечаянно под косу попадет.
Костя дал лосенку кусочек сахару, и зверь пошел за ними.
Граница оказалась совсем не такой, какой представлялась она Косте. Самая обыкновенная земля, и растет на ней самая обыкновенная трава, стоят самые обыкновенные дома. Только люди возле этих домов разговаривают на непонятном языке… Хоть бы тут забор какой построили, что ли. Для обозначения. А так — земля и земля, и нет никакой на ней границы, и можно свободно перебежать на ту сторону.
Костя сказал об этом Саньке.
— Чудак ты, Костя! Это только так кажется, — рассмеялся Санька. — А часовые на вышках? А секреты и дозоры? Они, думаешь, спят или мух считают? Да и потом, ведь чтобы попасть сюда, надо пройти через двое ворот. Иначе никак не попадешь. Вот только он с матерью перемахнул, — Санька кивнул в сторону лосенку. — Да и то застрял, запутался в заграждениях.
Они стояли возле старой засохшей яблони. Когда-то здесь был хутор. Теперь на его месте виднелся полуразрушенный каменный фундамент, посередине которого уродливым пугалом торчала рыжая кирпичная печь с черной трубой. Теперь вот там, где когда-то было человеческое жилье, хозяйничала жгучая крапива, раскинули свои широкие листья могучие лопухи. Даже на черной макушке трубы прилепилась какая-то цепкая зелень.
— Пойдем, я тебе покажу, где мы с Ленкой немецкий пулемет нашли.
И Санька повел Костю по извилистой канаве, опоясавшей фундамент. Это были старые окопы. Они теперь оплыли и затянулись зеленью. Петляя, окопы вели к бугоркам на пологой высотке, видневшейся невдалеке. Лосенок, покачивая головой, шагал за ребятами, как исполнительный адъютант.
Эти зеленые бугорки на пологой высотке когда-то были созданы человеческими руками. Санька сказал, что это дзоты. Под земляными шапками еще уцелели накаты из толстых бревен, внутри на стенках кое-где сохранились полуистлевшие доски. Внутри было темно, влажно и стоял кислый запах гниющего дерева.
Костя посмотрел в узкую щель амбразуры, заросшей травой, и увидел ефрейтора Постникова, проворно махавшего косой, увидел домики, стоявшие по ту сторону границы. Вот, наверно, по этому полю бежали в атаку фашисты, и отсюда пограничники поливали врага пулеметным огнем. И Костина фантазия начала рисовать картину боя. Он отчетливо слышал скороговорку пулеметов и автоматов, оглушительные разрывы снарядов.
— Вот тут где-то убило мужа Ефросиньи Никитичны. Он был старшиной нашей заставы, — глуховатым голосом сказал Санька. — Она сама и вынесла его из окопов. А потом стреляла из этой амбразуры… Тут и лейтенант Горностаев воевал. Вот приедет Мария Васильевна — они с Ефросиньей Никитичной обязательно побывают здесь…
Под ногами Кости что-то звякнуло. Он наклонился и поднял ржавый круг.
— Ого, магазин ручного пулемета нашел! — удивился Санька. — А мы с Ленкой и не заметили. Посмотри, сколько тут стреляных гильз валяется.
Глаза привыкли к полутьме, и Костя увидел горки стреляных гильз, потемневших и позеленевших от давнего времени; все-таки больше двадцати лет лежали они здесь — чуть ли не две Костиных жизни!.. Костя наклонился и бережно взял несколько гильз. Минуту подержал их перед глазами и сказал тихо:
— Отдам в школьный музей.
— Музей? В школе? — удивился Санька.
— А у вас разве нет? У нас тоже не было до прошлого года, пока старшеклассники не съездили в Старую Ладогу — ученым помогали что-то раскапывать. Привезли оттуда древнюю глиняную чашку, три монеты и обломок секиры. У нас уже сорок экспонатов набралось, и все до древней истории России. А теперь про Отечественную войну начнем собирать. Вот эти гильзы и магазин с места боя привезу да потом еще что-нибудь найду.
— У нас есть фуражка Павла Степановича Горностаева и его полевая сумка. Надо с папой поговорить, — может, разрешит отдать. Был еще его личный револьвер, да в Пограничный музей забрали, в Москву… Что-нибудь еще разыщем. И взрослые нам помогут.
— Так это же здорово, Саня! — обрадовался Костя. — Ты настоящий друг, Саня. У меня еще не было таких настоящих друзей. После этого я ничего не стану скрывать от тебя, вот честное пионерское!
— Теперь ты и про чемоданчик можешь сказать? — спросил Санька.
— Спрашиваешь! — откликнулся Костя. — Теперь у меня нет никаких тайн от тебя. Я привез детали. Хочу подарить тебе радиоприемник. Настоящий коротковолновик.
— Ты умеешь собирать?
— Умею.
— Правда?
— Я же сказал.
— Это я по старой привычке спрашиваю… Знаешь что, Костя? А я вот не умею. Если бы ты научил, вот здорово было бы!.. Давай собирать, чтобы никто не знал?
— Мой папа знает, — вздохнул Костя.
— А мы попросим молчать. Он умеет хранить тайны?
— Еще бы не уметь! — ответил Костя. — Разведчиком был.
Они стояли друг перед другом. Костя улыбался, а Санька говорил и оживленно размахивал руками. И, наверное, долго бы размахивал, если бы не раздался свист. Это свистел и махал фуражкой над головой ефрейтор Постников — звал к себе. Ребята тоже свистнули в ответ и побежали.
Так и не показал Санька то место, где они с сестренкой нашли вражеский пулемет…
К Ефросинье Никитичне ребята собирались идти поближе к вечеру — за обещанными рассказами. Но только успели помочь ефрейтору Постникову скинуть траву с телеги — часовой у заставы крикнул:
— Петь, а ты знаешь, тетя Фрося заболела!
— Как заболела?
Спросил так, как будто впервые слышал, что люди могут болеть, тем более — пожилые люди. Видимо, с Ефросиньей Никитичной такие неприятности происходили очень редко, если уж так удивился Постников.
— И давно?
— Да только что. Нина Васильевна «Скорую помощь» из города вызвала.
Костя с Санькой помчались в знакомый домик. За ними побежал и лосенок.
Кажется, все свободные от нарядов пограничники собрались в домике Ефросиньи Никитичны. И все были заняты: носили воду из колодца, подметали пол на веранде, разводили огонь в плите. Один из солдат орудовал утюгом — гладил носовые платки. Этих носовых платков было несколько десятков, и они горкой возвышались над столом.
Ефросинья Никитична лежала на кровати. Возле нее на табуретке сидел солдат, готовый по первому сигналу помчаться куда угодно. Тут же стояла притихшая внучка Алька, в одной руке держала стакан с водой, в другой — чайную ложечку и просила:
— Бабушка, ну попей еще немножечко. Вот увидишь, сразу поправишься.
Лоб Ефросиньи Никитичны туго был стянут шерстяным платком. Она улыбалась виновато и просила:
— Ты лучше побегай поиграй. Я уже поправилась. Только отдохну маленько… А вот еще сиделки пришли! — сказала она, увидев Саньку с Костей. — И чего это вы все всполошились? Ну, прихворнула чуток. Экая диковина — ведь не молодая уж, поизносилась за шестьдесят-то пять годов.
Солдат, гладивший носовые платки, разглядывая один из них, спросил:
— Тетя Фрося, а это чей?
— С такой дали я не вижу. Подойди-ка ближе. А-а! Ну этого… как его? Востроносенький такой, с веснушками. Первый год служит. Андреем вроде зовут.
— Понятно — Шерстобитов. А этот чей?
— Пети Постникова.
Костю никак нельзя было назвать большим знатоком болезней. Но он все-таки сразу и уверенно определил, что у Ефросиньи Никитичны, наверно, мигрень — такое часто бывает с Костиной матерью, которая в этих случаях тоже ходит с завязанной головой.
— Может, за лекарством сбегать в аптеку? — спросил Санька.
— Ох, сынок ты мой ласковый!.. Да нету в аптеках такого лекарства, чтобы лечило от старости… Почитала Машенькину телеграмму — растревожилась и расплакалась, вспоминаючи, — и вся моя болезнь… Вот ты с пареньком пришел ко мне да солдаты пришли — это мне лучше всякого лекарства… Сбегай-ко к матушке своей, чтобы не вызывала «Скорую помощь», не тревожила людей напрасно.
