— Тогда оденься, девочка, шарфик не забудь надеть, сегодня ветрено. Но к шести часам вы ее привезете, — обратилась директор к полковнику.
— Уж больно рано, — сказал он жалобно.
— Ну, так и быть, разрешаю привезти ее к семи тридцати. Но не позднее.
— Слушаюсь, — наклонил голову полковник. — Будет доставлена в целости и сохранности.
Дома, решетки скверов, тротуары со множеством прохожих быстро приближались, надвигались, а затем проплывали с обеих сторон. Сбоку, совсем близко, высится голубая стенка троллейбуса, а вот уже и нет ее — ускользнула. Проносятся мимо трамваи, битком набитые пассажирами. Или это они сами проносятся мимо трамваев?
Неужели это Галя едет в такси? Как странно! А рядом с ней сидит широкоплечий плотный человек в военной форме. Беззвучно шевеля губами, Галя повторяет про себя: «Па-вел Фе-до-тович!»
Он показывает Гале через стекло:
— Голубую мечеть видишь? Красивая, верно? А вон там — высокая — Петропавловская крепость.
— Я знаю, — кивает Галя. — Туда при царе революционеров заточали. В казематы.
— Правильно. Вот какая ты молодец!.. Это Кировский мост. Прежде назывался Троицкий.
Колышатся на Неве волны, свинцово поблескивают. Галя едва успевает взглянуть на водный простор, а их такси уже огибает Марсово поле. Потом стоит в веренице машин перед Невским проспектом…
На просторной площади Павел Федотович говорит:
— Сенная какая красивая стала! Теперь она — площадь Мира. А когда-то здесь была толчея, грязища. Помню, мальчишкой я здесь щегла торговал. Страсть как хотелось купить! Так и не пришлось — копейки не хватило.
— Копейки?! — удивленно смеется Галя.
— А что ты думаешь? Копейка в те годы была для меня целым капиталом. Впрочем, тогда вскоре же все и перевернулось: пришла революция!
— Вы брали штурмом Зимний? — тоненьким от застенчивости голосом спросила Галя.
Павел Федотович усмешливо покосился на свою спутницу.
— Я тебе, наверно, кажусь лет этак на девяносто… Когда Зимний брали, мне лет двенадцать было отроду.
Галя опять смеется: такому солидному не хватало копейки на щегла?! И вовсе она не думала, что ему уже девяносто лет!
— А ты никак хохотушка? — с удовольствием сказал Павел Федотович. — Эх ты, цапелька!
Но когда они вылезли из машины и вошли в подъезд высокого серого дома с балконами и балюстрадами, Галя притихла. Павел Федотович подбадривающе ей подмигнул, и она ответила несмелой улыбкой.
Жена Павла Федотовича, Калерия Дмитриевна, показалась Гале еще красивее, чем когда она видела ее в первый раз. Высокая, статная, в нарядном платье, с пышной прической. Она пожала Гале руку, как взрослой.
— Здравствуй, Галя! — Серые красивые глаза внимательно с головы до ног оглядели Галю. — Садись на диван, будь как дома. Сейчас я вас напою кофе. И мы пойдем погуляем до обеда или… что ты хочешь делать, Павел?
— Придумаем, что делать. Ну как, Галя, нравится тебе у нас? Давай-ка пройдемся по квартире, я тебе все покажу.
Павел Федотович взял Галю за руку и провел ее по всем комнатам.
Она рассматривала картины на стенах, цветы в горшках и в вазах, фарфоровые статуэтки и вышитые подушки на диване, длинные ажурные занавеси на окнах.
— А у нас занавеси вышивали девочки сами… Конечно, они не такие красивые, как у вас, но тоже очень хорошие.
Павел Федотович засмеялся.
За Галиной спиной раздался спокойный мелодичный голос Калерии Дмитриевны:
— Это очень хорошо, что вас приучают к рукоделию. А ты любишь вышивать?
Галя обернулась и покраснела:
— Я плохо вышиваю. У нас очень хорошо Марина и Надя вышивают. Они уже в седьмом классе.
— Всему научишься и ты! — весело сказал Павел Федотович. — Чему захочешь, тому и научишься!
В угловой комнате стоял большой письменный стол, книги беспорядочно теснились за стеклянной дверцей шкафа, а на стене висело несколько фотографий.
Приглядевшись, Галя поняла, почему фотографии, такие разные, показались ей в первый момент одинаковыми. Все эти люди, снятые то на фоне деревьев, то в землянке, то на улице, то просто в комнате, одеты в военную форму.
— Мои боевые друзья, — проследив Галин взгляд, сказал полковник и вздохнул. — Если бы ты знала, девочка, какие среди них замечательные люди…
— Были? — спросила Галя и смутилась.
Он пристально посмотрел на нее.
— Многие — да, были… На фронтах погибли.
В спальне Галя увидела какую-то девочку с большими, немного испуганными глазами. Косички у девочки висели двумя мышиными хвостиками, тонкие ноги в ботинках стояли на блестящем паркете как-то неуверенно. Галя поняла, что это она сама отражается в большом зеркале, и невольно одернула платье.
Павел Федотович взял Галю за руку и повел в столовую.
Кофе пили из фарфоровых чашечек, таких хорошеньких, что Галя боялась свою чашку разбить и пила очень осторожно. Пирожные в вазе напомнили ей Валерку. Она задумалась и пролила на белоснежную скатерть кофе.
Смутилась Галя так, что чуть не заплакала. На гладком лбу Калерии Дмитриевны приподнялись тонкие брови. Только это еле заметное движение и указывало на то, что она заметила Галину оплошность. А Павел Федотович, наверно, и правда не видел кофейных пятнышек. Мало того — он и сам нечаянно пролил немножко кофе на скатерть.
— Павел! — укоризненно сказала Калерия Дмитриевна.
— Что? Ах, кофе пролил? Подумаешь, беда! — сказал он равнодушно и продолжал с воодушевлением рассказывать про северных оленей:
— Удивительное это животное — северный олень! Снег копытами разрывает в метр толщиной, ягель отыскивает. Разроет такую ямищу, что весь в нее уйдет, только зад торчит. И нюхает в яме ноздрями. Если пахнет ягелем, дальше роет, а нет — может, там река внизу, под снеговой толщей, — бросит рыть. А как разроет до ягеля — не ест, уйдет дальше рыть. Оленихи и оленята в уже готовой яме роются — мох поедают. Ну прямо молодчага этот северный олень!
Галя обо всем забыла, слушая рассказы Павла Федотовича. В тундре он ездил на оленях и на собаках, в пустыне — на верблюдах. Плавал и на теплоходах, и на плотах. Летал на самолетах над горными кряжами.
— А где вы не были? — спросила Галя.
— Как так — где я не был?
— Да вы же везде побывали!
— Ну, везде… Скажешь тоже, Галка! Страна наша, знаешь, какая преогромная! Но малость поездил, конечно…
Гулять не пошли, — погода плохая. Павел Федотович предложил Гале поиграть в «морской бой».
— Да у нас мальчишки в это играют! — сказала Галя. — Я не умею.
— А мы что — хуже мальчишек? Живо тебя научу!
Играл в эту немудреную игру Павел Федотович с необыкновенным увлечением, волновался, сердился, когда ему не удавалось найти Галину подлодку. Галя от души веселилась, ей казалось, что уже давным-давно она знает Павла Федотовича. Она заливалась смехом над его промахами. Калерия Дмитриевна вышивала гладью дорожку и изредка своим спокойным голосом задавала Гале вопросы о жизни в детском доме.
Часов в шесть пообедали. Павел Федотович вызвал по телефону такси и отвез Галю в детский дом.
Директор Мария Лукьяновна производила впечатление на редкость уравновешенного человека.
Ровный, как натянутая ниточка, пробор разделял ее темные с сильной проседью волосы, собранные на затылке в аккуратный узел. Все складочки темно-синего платья, облегавшего высокую, полную фигуру, всегда были тщательно отглажены. Движения ее неторопливы, речь также нетороплива, звучна и ясна, — всегда понятно, за что она бранит или хвалит. Лицо доброе и какое-то светлое.
Если Мария Лукьяновна сердилась или огорчалась, легкие морщинки набегали между ее бровями, голос становился приглушенным и твердым. Но даже в минуты гнева она почти не повышала голоса.
Такой знали своего директора воспитанники детского дома. И никто из них не подозревал, как много волнений скрывалось за этим внешним спокойствием. Просто Мария Лукьяновна умела держать себя в руках.
После ужина Мария Лукьяновна вызвала Галю к себе в кабинет.
— Галочка, тебе понравилось у Поликеевых?
— Понравилось. Павел Федотович столько интересного рассказывал! Он такой веселый! Знаете, он везде-везде побывал!
— А Калерия Дмитриевна тоже тебе понравилась?
— Она тоже хорошая, — не задумываясь ответила Галя. — Ведь она его жена!
Мария Лукьяновна подавила легкий вздох, помолчала.
— Что бы ты сказала, Галочка, если бы Поликеевы предложили тебе совсем у них поселиться?
— Как совсем?!
— Павел Федотович и Калерия Дмитриевна хотят тебя взять на опеку, девочка. Чтобы ты у них жила. Ведь своих детей у них нет.
Галя растерялась.
— И… я уйду из детского дома? Не буду тут жить?
