Когда Кеннет собрался уходить, все вдруг заметили, что уже стемнело. Тетушка Дженет позвонила, чтобы в гостиную принесли свечи, и тут Кеннет вдруг повернулся ко мне и спросил, кто я такая.
Я
Меня зовут Черити Тиддлер.
Кеннет
Ого! Че-ри-ти[4]. Должно быть, приятно носить такое имя.
И всё. Но этого хватило, чтобы Лидия прыснула со смеху.
Тем же вечером у себя в комнате я нарисовала Лиса — пожирателя куриц. Над Лисом я написала:
На следующий день было Рождество. С утра тетушка Дженет отвела детей в большую гостиную, откуда вынесли мебель и ковры, готовясь к балу. Там нас уже ждали родители, которые как ни в чем не бывало переговаривались, словно не замечая перед собой чудо из чудес. Зато дети разом ахнули от восхищения.
Рождественская ель была огромной. В моих воспоминаниях она корнями уходила в паркет и чуть ли не протыкала верхушкой потолок. На ней горели тысячи свечей, она была залита золотом и светом, увешана изумительными подарками. На ветках красовались восковые куклы, книжки с картинками, перочинные ножики, волчки и бубны, солдатики и деревянные шпаги, апельсины, мишура, сверкавшая ярче бриллиантов, конфеты в обертках-бантиках и куклы-марионетки. Были и полезные подарки для барышень: перочистки, игольные подушечки, флаконы с нюхательной солью и записные книжки для балов… Под елкой стоял Ноев ковчег с откидывавшейся крышей — кажется, ни одно животное в нем не было забыто, пусть даже коровы и собаки подозрительно походили друг на друга. Я влюбилась в кукольный домик, в котором были настенные часы, миниатюрное ведерко для угля, жареная курица из папье-маше и жестяной разделочный нож, изгибавшийся при попытке им что-либо разрезать. Эдмунд тотчас оседлал лошадь-качалку, и никакая сила не заставила бы его с нее слезть. Лидия перебирала содержимое роскошной шкатулки для шитья с серебряным наперстком и позолоченными ножницами. Энн пробовала засахаренные сливы и ревень из коробки с цукатами. А мне — ах! Какой добрый гений, какой умница-эльф принес мне в подарок то единственное, о чем я могла мечтать? Коробка с красками! Прижимая подарок к груди, я увидела маму, глядевшую на меня с нежностью, и папу (порой я сомневаюсь, не привиделось ли мне это)… папу, который мне улыбался!
Наступил вечер, а потом ночь. Снег падает хлопьями, оконные стекла дрожат от ветра. В гигантском камине гостиной гудит огромное пламя. Нарядные гости стекаются на праздник к Бертрамам: одни просто спускаются по лестнице, другие прибывают из соседней деревушки — кто в экипажах, кто пешком: преподобный отец Браун с женой и тремя дочерьми, галантерейщик и доктор, булочник и нотариус. Всех у входа встречает тетушка Дженет, потому что леди Бертрам, увы, не выносит сквозняков. Ее супруг, сэр Филип, по случаю праздника прибыл из Лондона и даже удостоил беседой моего папу (да-да, оказывается, папа все же умеет беседовать!). Вместе с родителями приехали малыши, многие пугаются или капризничают. Среди детей постарше я вижу Кеннета и между прочим узнаю, что он — единственный сын миссис Эшли.
А потом раздается тройное тук-тук-тук — и флейты и скрипки оглашают гостиную звуками контрданса «Сэр Роджер де Каверли». Первыми становятся тетушка Дженет и сэр Филип, за ними — мой папа с леди Бертрам. И еще пятнадцать пар, усердно повторяющие каждое их движение: взялись за руки, мулине, реверанс, разворот, проход через пары — и все по местам. Но вот папина партнерша потерялась, дети, путаются под ногами, и первая пара тоже распалась. Все смеются и встают уже для «Булочницы»: притоп, прихлоп, подскок! По правде говоря, все танцуют как попало. Леди Бертрам обмахивается веером. Жарко. Хочется пить. В золе потрескивают каштаны. Я счастлива, смотрю во все глаза и не могу наглядеться.
Кеннет
Вы не танцуете, мисс Черити?
Я не заметила, как он подошел. Он будто вырос за моей спиной.
Я
Я не умею.
Кеннет
Вы же сами видите, тут никто не умеет.
И вот я уже танцую, повторяя всё за Лидией. Оказывается, мы с ней одного роста, несмотря на два года разницы. Она искоса бросает на меня взгляды, ведь я танцую с Лисом. Внезапно раздается крик.
Женщина
Крыса! Крыса!
Она увидела крысу, карабкающуюся по шторе. Там, там, в самом темном углу гостиной! Джентльмены хватаются за палки. Я — за сердце. Джулиус! Видимо, кто-то открыл клетку. Охота на крысу объявлена. Мужчины обожают охотиться. Я зажимаю ладонями уши. Джулиус! Мне чудится, что он кричит. Сэр Филип предлагает спустить на него свою лучшую собаку. Но охота уже окончена. Крысу забили палкой. Бал для меня тоже окончен.
Я бегу к себе в спальню. Рыдаю в подушку одна-одинешенька.
Голос
Вы так испугались?
Я отрываюсь от подушки. В дверном проеме стоит Кеннет с подсвечником в руках.
Кеннет
Крысу уже убили. Все снова танцуют.
Я
Это была моя крыса. Уходите.
Кеннет
Ваша крыса?!
Он осторожно подходит. Наверное, думает, что я сумасшедшая.
Я
Моя. Она сидела в клетке вон там, под комодом.
Кеннет садится на корточки перед комодом, на который я указала.
Кеннет
Действительно. Черная.
Я
Джулиус… там? Так это был не он?
Кеннет
Нет. Того звали Августус.
Он смеется и уходит, оставив меня одну в темноте.
В гостиной, кажется, никто не заметил моего кратковременного отсутствия, за исключением, возможно, Лидии. В полночь вносят чаши с горящим пуншем и рождественские пудинги, круглые как пушечные ядра, с воткнутыми сверху веточками падуба. Все хлопают в ладоши. Потом все поют и целуются под веткой омелы. Затем наступает ночь, и кто-то относит меня в кровать.
На следующий день мы возвращаемся в Лондон. У мамы разыгралась мигрень, а у папы болят зубы. Детская выглядит точно так же, как до отъезда. Мэри и Бланш слушают мои рассказы обо всем, что я видела.
Дни бежали за днями, недели за неделями. Горящий изюм из игры в «Дракона», елка до потолка и улыбающийся папа замерли в моей памяти, как на фотографии. Неужели со мной и правда произошли эти удивительные вещи? Или все это мне приснилось, когда однажды вечером я задремала над прекрасной книжкой с картинками?
Вечером своего двенадцатого дня рождения я торжественно открыла послание, написанное самой себе три года назад.
«Любезный друг, когда Вы откроете это письмо, Вы уже будете настоящим ученым…»
Я улыбнулась своей наивности. Чем больше я познаю, тем больше знаю, что ничего не знаю. В обед папа подарил мне «Книгу новых чудес». Автор задавал вопросы подобно «Духовному наставнику ребенка», но ответы заставили меня захлебнуться от восторга.
«Как делать слепки звериных следов?
Отправляясь на прогулку в лес, возьмите с собою пакетик с гипсом, кастрюлю, немного воды и лопатку…»
Я тотчас представила себя с лопаткой и кастрюлей, пристегнутыми к поясу, и с мешком гипса за плечами.
«Как узнать возраст дерева?
Попросите знакомого дровосека отпилить вам поперечный круг от ствола…»
К сожалению, в «Книге чудес» не разъяснялось, как познакомиться с дровосеком.
В тот день я начала догадываться, что книги могут научить далеко не всему. Я вернулась к письму:
«…И наконец-то научитесь правильно рисовать ежей».
Тут я торжествующе улыбнулась. Джек (вскоре исчезнувший при загадочных обстоятельствах) часто соглашался позировать для меня. Хотя, если честно, пока я его рисовала, он просто спал. У меня были удачные рисунки Дентии, Джулиуса и Клювохлопа. Но главное, мои очевидные способности к рисованию давали мне возможность уходить из дома с драгоценной коробкой акварельных красок и мольбертом и исследовать окрестности.
В хорошую погоду мы с Табитой и мадемуазель выезжали в экипаже. Мама иногда присоединялась к нам, когда не страдала нервами. Но тогда уже я начинала страдать нервами. Я никак не могла найти удачный момент и место для рисования. То у меня неправильная перспектива, то неудачный угол зрения, то старая стена портит вид или приходится ждать просвета в облаках. А стоит просвету появиться, как маме вдруг делается дурно от жары… Но мне все же удалось нарисовать закат на Темзе, двух ловцов креветок и отражение лебедя в темном пруду.
Однажды папа пожелал ознакомиться с моими рисунками. Я принесла папку в библиотеку, и папа стал изучать ее содержимое. Он бегло просмотрел наброски животных, откладывая их стопкой в сторону. Потом выложил перед собой три акварельных пейзажа. Наконец он взял ловцов креветок и стал рассматривать, то приближая, то удаляя от глаз.
