Дети Ченковой - Людо Ондрейов

Бабушка вышла с корзинкой на дорогу. На правой руке у нее была старая рукавица. На краю дороги росла молодая крапива. Бабушка рвала ее и складывала в корзинку.

— Это для гусят?

— Конечно, для них. Их надо получше кормить, пускай растут. И ты иди съешь яйцо, я тебе уже приготовила!

Девочка побежала на кухню.

Она так радовалась всему увиденному, что о сказках уже и не вспоминала.

Может быть, снова вспомнит зимой, когда все вокруг покроется снегом.

Но теперь весна. И в траве у забора цветут одуванчики.

О «КАНИКУЛАХ С ДЯДЮШКОЙ РАФАЭЛЕМ» И ВИНЦЕНТЕ ШИКУЛЕ

Автор этой лукавой и тонкой повести — молодой писатель. А выглядит он даже моложе своих тридцати лет. Может, еще потому, что во всем его облике, в манере держаться сохранилось что-то мальчишеское: задорное и в то же время стеснительное, угловатое. Он пишет рассказы и повести, у него уже вышло несколько книг: «На концертах не аплодируют» (1966), «Может быть, построю себе бунгало» (1965), «С Розаркой» (1966), «На каждом холме не стоят трактиры» (1966), и каждый раз, когда заходит речь о наиболее одаренной «смене» в современной словацкой прозе, имя Шикулы вспоминается одним из первых.

Сам же писатель словно побаивается своей растущей известности. Родом из небольшой, живописно расположенной деревушки неподалеку от Братиславы, он так и не привык к городскому шуму. Окончив учительский институт в Модре, отправился преподавать в деревенскую школу: «Там, по крайней мере, видишь времена года!» Как только речь заходит о писательских планах, он начинает подшучивать над своими литературными занятиями: «Какой из меня прозаик? Ведь книжечки у меня все тоненькие — ни одного порядочного романа!» Винцент Шикула и в самом деле не совсем обычный автор. И кто привык ожидать от литературы захватывающих дух приключений, кто не склонен к размышлению о прочитанном, тому, пожалуй, могут не понравиться «Каникулы с дядюшкой Рафаэлем». Шикула и в этой детской книжке остается верен себе: о самом главном говорит как бы мимоходом, без нудного разжевывания. Впрочем, за забавной историей о Винцо, которого пригласили играть в деревенском оркестре на самой большой басовой трубе — геликоне, тоже можно почувствовать многое. И то, как переменился под бременем ответственности сам Винцо и как по-новому, с уважением стали относиться к нему родители, как вообще в жизнь симпатичного, но не слишком-то прилежного мальчишки незаметно, вместе с нотной азбукой и репетициями вошли чувство долга, сознание необходимости людям, приятная гордость человека, делающего полезное и доброе дело для других.

Конечно же, прямо об этих важных серьезных вещах Шикула и словом не обмолвился. Потому-то, наверное, его книжки так легко и приятно читать и взрослым и детям.

Гру́шковец — самая обыкновенная деревня, как все. По обе стороны улицы — домики, и перед каждым растет груша.

В этом особенность нашей деревни. В других-то перед домами вы найдете ну хоть орехи, сливы, яблони или черешни. И некоторые деревни так и называются — по деревьям.

Так, к примеру, у нас есть Верхние и Нижние Орешаны, потом Яблонец, который раньше назывался Гальмешем.

А что такое Гальмеш? Никто не знает, и я тоже. А яблоко-то всякий знает. А тому, кто яблоко знает, и груша не в диковинку.

Там, где плодовым деревьям не повезло, и деревни по-другому прозваны: Вербова, Ясенева, Дубовец, Дубово, Грабушица или Сосновка.

У нас болтают, будто первые тачки появились в Сосновке.

Нашим предкам тачки служили для перевозки тяжестей. На тачке, скажем, можно переправить к соседу мешок картошки или зерна. А если первые тачки в Сосновке появились, так и деревню назвать следовало бы в честь такого человека, который тачку придумал. Может, звали его Мацак, Полякович или Лабуда. И деревня должна была бы называться Мацаковка, Поляковичева или Лабудова, Мацаковцы, Поляковичевцы или Лабудовцы.

Есть еще и другие деревни: Играм, Чатай, Багонь, Цафер, Гоцног, Штефановка, Каплна, Часта, Выпыталец.

Откуда взялись такие названия, можно голову ломать хоть до самых святок. Не лучше ли взять велосипед и поехать по деревням, подмечать в них всякие особенности и спрашивать у людей: «Эй, послушайте! Почему Багонь называется Багонь?» Только поосторожней спрашивайте: ведь кое-где на вас и обидеться могут. В Чатае, например, не выговаривают «р»: вместо «гурьба» говорят «гульба», вместо «вихорь» — «вихол». В Штефановой каждый второй мальчишка — Штефан. Частане в гости часто ходят, в Играме музыку любят, хорошо поют. Измеринцы вечно что-то меряют. Жители Выпытальца все страх как любопытны. Встретят кого-нибудь и давай выпытывать да расспрашивать о чем попало:

— Вы откуда?

— Из Грушковца.

— Из Грушковца?

— Да.

— Из какого? Из какого это Грушковца? Ха-ха-ха!

— Как — из какого? Двадцать, что ли, Грушковцев-то?

— Хе-хе-хе!

— Чему вы смеетесь?

— Чему? Хе-хе-хе-хе! Так, значит, из Грушковца? Хи-хи-хи-хи-хи! Это ведь у вас колокол?

— Какой колокол?

— Ну, тот самый!

— А нам как будто колоколов хватит: три их у нас. В будни звонит один, в воскресенье — все три.

— Ну тот, из-за которого вас рваными-драными дразнят.

— И такой колокол есть. Ну так что? Хоть сто колоколов звони, а наш-то всегда распознать можно!

— Распознать? Хи-хи-хи-хи!

Вот видите. Выпыталицкие-то еще и насмешники вдобавок. Ни за что ни про что высмеют. К счастью, в Грушковце никто еще из-за колокола не обижался.

Так оно и есть.

Не обыкновенный наш колокол-то! Обыкновенный где угодно найдется, а такого, как наш, хоть весь свет пройди, ни за что не встретить. Издалека, за несколько километров, вдруг вы слышите знакомый голос: рванн-дранн… дранн-рванн…

Раз уж вспомнился мне колокол, нужно сказать и о грушковецком духовом оркестре. Его знают не меньше колокола, и грушковцы по праву им гордятся. Я ведь и собирался начать как раз с нашего духового оркестра, да в то время у нас полдень отбивали, вот я и заговорил о колоколе, чтобы ненароком не забыть о нем.

В деревнях-то духовые оркестры постепенно на нет сходят. Молодым музыкантам по душе больше джаз, а у стариков — ни одного зуба во рту. А как на трубе беззубый сыграет? Где там!..

Встретятся два старичка, один из них когда-то капельмейстером был. Заглядывают они друг дружке в рот да головой качают: передних-то зубов давным-давно не осталось.

Вот старички и ведут, к примеру, такой разговор:

— Марш Ра́коши знаешь?