Да и как же поймаешь выдру, если нора у нее недоступная — под водой лаз спрятан. И как ее увидишь, коли она из норы только по ночам выбирается, чтобы плотичку или окуня съесть? И плавает она быстро и бесшумно, словно рыба. Это не то, что бобер толстопузый. Тот, глупыш, только чуть повернется, сразу же и всплеск по воде. Бобра за версту, слышно, когда он хвостом по воде бьет. А выдра, наверно, и сама не слышит, как плывет…
Пошел я вечером к речке. Притаился за ольшаником и жду, что будет. Сижу в темноте один. Боязно и интересно… Бывали вы ночью возле речки? Нет? То-то и оно!.. Так вот, жду час, другой, а выдры не слыхать, не видать. Одни коростели одурело скрипят на лугу. А то захлопает крыльями потревоженная пигалица и долго кружит, невидимая, в воздухе, покуда не успокоится. Или вдруг совсем поблизости крякнет спросонку старая утка. А утята ее отзовутся тоненьким посвистом. И вдруг как бултыхнет что-то в омуте — даже ольха задрожит. Слышать слышишь, а не видишь. И оттого, что не видишь, — страшно становится. Тут и днем бы испугался, не то что ночью.
Уже месяц показал свою лысую голову из-за леса. От кустов упали и заколыхались черные тени. Тихо струится речка, поблескивая в лунном свете. И вот опять что-то бултыхнулось, зашумело в камышах. Ага, щука! Это она за плотвой гоняется. Даже из воды выскакивает. Может, с пуд, если не больше, — такая здоровенная! Ах ты, тварь ненасытная! И вот снова все смолкло на какое-то время. В лесу, в поле всегда так бывает: все шумит, гремит песнями с края в край и вдруг — тишина, смолкнут птицы, будто по команде, и слушают. И в такую минуту, ребята, вы не услышите не только тетерева, но даже и глупой вороны. Все молчит, все прислушивается. И кажется, что нет на свете ни пигалиц, ни куликов, ни жаворонков, ни соек. Молчат в густых зарослях соловьи, не щелкают на высоких вершинах сосен белки. Даже жаба и та не подаст голоса! И стоит лес, вековая пуща, тихий и задумчивый. Лишь роса трепещет и поблескивает на ветках и на зеленых листьях трав.
Но пройдет эта минута всеобщего молчания, и снова все оживает. Бормочут и чуфышкают тетерева, начинают насвистывать всевозможные мелкие пичуги, да с таким азартом, так хорошо, что и самому хочется в такую минуту петь, самому хочется летать…
Такою вот была тишина и ночью. И тут уж надо стоять не шелохнувшись. У меня и спина заныла, и ноги замлели. Неужели не увижу выдру? Высоко поднялся месяц. Скоро начнет светать. А мне рано утром надо панских коров гнать на пастбище. Проспишь — прикажет пан своим прислужникам, и отстегают лозой за такую провинность. Злой был пан, осиновый кол ему в могилу! Толстый был пан, усы длинные и рыжие, как у Митьки Попка борода.
Гляжу я на воду и думаю: время домой идти. И вдруг — шасть из-под соседней ольхи, легонько так и совсем бесшумно. Доплыло до середины речки и остановилось. Поднялась из воды головка, повертела мордочкой по сторонам. Потом, гляжу, против течения плывет. «Ой, да это ж выдра!» — чуть не закричал я. И в ту же минуту как бы под землей, под корнями ольхи, возле которой я сидел, злобное — гирк, гирк!.. Ну, что это, по-вашему, жевжики, было? Не знаете? То-то! Это была другая выдра! Под ольхой в норе она сидела.
Еще раз гиркнула выдра и выскочила в реку. Пошла следом за первой… Потом откуда-то появилась и поплыла за ней третья, за третьей — четвертая. Я уже и счет потерял. Они проплывали передо мной, как корабли на параде. Месяц уже высоко в небе, и мне все хорошо видно. Только выдры меня не замечали.
Вдруг с той стороны, куда плыли выдры, послышался резкий свист. Понимаете, что это было? Это первая выдра подавала сигнал остановиться. Минуты через четыре одна выдра вернулась. Плыла она не спеша и довольно урчала. Потом, внимательно осмотревшись, выдра выскочила на берег и сухим путем подалась к заводи. Оттуда вскоре послышалось гирканье. Раз, второй, третий. После третьего сигнала что-то захлопало и зашумело вверху и внизу речки. Это сразу же встревожило рыбу. Гулко плюхались, удирая в заводь, щуки, плотва пряталась в аир и даже выскакивала из воды. Такой ералаш может быть только среди зверей, когда они попали в облаву. Как вы думаете, жевжики, почему это случилось? Не знаете? То-то. У меня спрашивайте, если чего не знаете!
Это выдры наладили коллективную охоту. Часть их осталась ниже по течению, другие погнали рыбу сверху. А всеми командовала та самая выдра, которая вылезала на берег. Чтобы лучше все видеть, выдра забралась на высокую сухостойную ольху.
«Нажимайте сильнее! — кричала и бранилась выдра, сидя на дереве, когда загонщики ослабляли шум. — Нижняя команда, шевелись! Ах вы, лодыри, бездельники! Небось когда добычу делить, так вы первые. Вам тогда налимов и язей подавай. Ах, дармоеды! Если будете так ловить, то и старой дохлой щуки не получите!.. И с этой речки вас прогоним!.. То-то! Во-во, так, хорошо! Глядите, чтоб сомы не ушли из омута!»
Загнав рыбу в заводь, выдры перекрыли проход и принялись вытаскивать добычу на берег. За каких-нибудь десять минут выловили и вытащили на берег воза два разной рыбы. А выдра, которая сидела на дереве, уже слезла и командовала дележкой.
Вот это рыболовы! И сноровка у них большая, и пана не боятся. Речка панская, а выдрам наплевать. И барщины никакой не отрабатывают! А если кто из крепостных попробует ловить, его сразу на конюшню. И там лозовыми прутьями секут. «Сетью ловить нельзя, острогой колоть нельзя, на удочку ловить нельзя ни в озере моем, ни в речке, — предписывал пан Жилинский. — А голыми руками сколько хочешь лови!» Видите, жевжики, какой скаредный и хитрый был пан, осиновый кол ему в могилу! Дожил бы он до нашего советского строя, показал бы я ему, как ловить рыбу голыми руками! Да и сам бы он окочурился, завидев, как мы хозяевами расхаживаем по его хоромам! «Ну ладно, — подумал я тогда, — нельзя ловить рыбу снастью, тогда подумаем, найдем и другой способ. И пан толстобрюхий не подкопается. Посмотрим, кто кого перехитрит!»
Четыре ночи я мастерил ловушку. Делал это тайком в старой панской бане, куда никто никогда не ходил. Днем, когда пас коров, высматривал выдровые норы. Короче говоря, через две недели водяная зверюга была в моих руках! Сами знаете, не такой я человек, чтобы попусту время терять… Вашему деду Брылю всегда была удача на охоте. Правда, выдра попалась небольшенькая, щенок еще. А старая-то мне зачем? Еще возьмет да глаза выдерет!
В той же бане смастерил я и клетку. Вскорости выдра так освоилась и привыкла ко мне, что уже издали узнавала мои шаги. Она урчала и подскакивала в клетке. Я приносил молоко и хлеб. Выдра с жадностью набрасывалась на еду.
— Подожди, — говорил я ей. — Скоро тебя рыбой попотчую. Той рыбой, что к столу самого пана подают.
Знаете, жевжики, что такое садок? Не тот, где сливы и груши растут. Не знаете? То-то. У меня спрашивайте! Пану столько ловили рыбы, что всю ее съесть он не мог. Так вот и был такой прудок, маленькое озеро такое. В этом озерке рыба могла жить хоть целый месяц. Это и был садок. Лещи и язи в нем кишмя кишели. Захотел пан рыбки, повар приходит к садку и сачком вытаскивает, будто из котла или из ушата любую. Теперь того озерка нету. Теперь на том месте ровная площадка. Вы там мяч через сетку бросаете. Вот я и надумал приучить выдру ловить мне рыбу из этого садка. Ведь если пустить зверька в речку, тогда только его и видели. Обратно не жди. А тут я привязал пеньковый шнур и темной ночью направил моего рыболова в панский питомник. Жду. Сам ничего не вижу: слышу только тихий всплеск да чувствую, как шнур в руке дергается. Так прошло с полчаса. Время, думаю, тебе, выдра, из воды вылезать, а то заметят панские прислужники твоего Брыля за таким делом…
Стал тянуть, а шнур не поддается. И выдры не слыхать. Что бы это могло быть? Может, где зацепилось? А тут еще, на беду, в барском доме огни зажглись. Заверещала трещотка панского сторожа, и слышно, в мою сторону он направился. А потом как заорет:
— Га-га-а, ловите его, держите! Вот он! Не убежишь!..
Бросил я шнур и выдру и давай ходу. Не до выдры, ежели на конюшне кнутом станут угощать, а то еще, чего доброго, забреют в солдаты на двадцать пять годов.
Еле живой от страха добрался домой, разделся, залез на печку, притаился и лежу. Примерно через час застучали в сенях. Слышу грозный голос эконома:
— Отпирай, чертова кость, а не то двери высадим!
«Пропал, — думаю, — лучше в лес убежать…» Открыл потихоньку окно и выскочил на двор. И тотчас же панскому служке в руки попал:
— Ты почему убегаешь? Будешь теперь знать, как панское добро красть! Пане эконом, идите сюда. Я его поймал…
Связали мне руки и повели в барский дом. Эконом шел рядом и время от времени бил меня кулаком в спину.
— Шевелись, чертова кость, поторапливайся! Я из тебя всю душу вытрясу! Хитрости твои теперь не помогут!.. Два воза батогов об тебя обломаю. Живым в землю закопаю!
