Он запускает другую. Потом третью. Каменщик кладёт стену, строит больницу. А вот и самосвал, тот самый.
Кирпичи валятся грудой из кузова и придавливают тополёк…
А потом опять шоссе, столбы, кузов грузовика. Брезент стоит на ветру, как парус. Летит зерно. Зёрна целенькие, тугие, лежат на бетоне, в пыли, прямо под колёсами автобуса. Это потерянный, загубленный хлеб. Хлеб, который никогда не испекут. Пусть со стыда сгорит тот шофёр!..
А где, где ненавистные кадры, которые Пышта хочет поскорей вырезать? Он уже и ножницы приготовил. Как вдруг случайно взглянул в окно и увидал: идёт Женя, под мышкой Пыштин сапог. Скорей, скорей, не глядя на кадры, Пышта докручивает плёнку до конца, заклеивает кончик, суёт всё под скамью.
Успел!
Женя отпирает дверь и влезает в автобус.
Пышта сидит смирнёхонько, дует на вымазанный йодом палец.
— Уедем только вечером, — сообщает Женя. — Получай свой сапог. Починил.
— Спасибо! — Пышта так вежлив, голос у него такой нежный, что Женя с подозрением осматривается вокруг.
Всюду порядок.
— Ничего не натворил?
— Палец занозил, — смиренно отвечает Пышта. — Уже вынул занозу.
— Надевай сапоги и отправляйся гулять. Детям нужен свежий воздух, — распоряжается Женя. — Обедать будем через час. Понятно?
— Понятно! — Пышта отправляется гулять.
А Жене кажется, что железная коробка слишком торчит из-под скамьи. Он заглядывает в неё: у всех катушек хвостики залеплены прочно. Всё в порядке.
И не знает Женя того, что ещё час назад тут были прилеплены совсем другие хвостики, в которых начала плёнок. А Пышта их перемотал, и тут очутились концы. Но и сам Пышта об этом не догадывается.
Пышта просыпается.
Нет, ещё не утро, ещё вечер. Что в автобусе? Фёдор поёт что-то незнакомое:
— Сегодня ты-ы-ы, а завтра я-а-а-а…
— Наоборот! — перебивает Владик. — Завтра Женя, послезавтра я.
Фёдор поёт совсем нескладно:
— Сегодня я-а-а, а завтра ты-ы-ы, а послезавтра о-о-он…
— Мальчики, перестаньте дурачиться, ведь мы решаем серьёзный вопрос!..
Это — Майка. Оказывается, они решают вопрос.
— Хорошо, Маечка. Вот точное расписание. Приклеиваю его к стеклу. Тут ясно написано: в воскресенье я, Фёдор, дежурный по Пыште. В понедельник Женя дежурный по Пыште, во вторник Владик…
«По мне? Дежурный? Бывает дежурный по железнодорожной станции, бывает дежурный по классу, и по живому уголку в школе, и по столовой, но чтоб по Пыште?..»
Пышта извертелся под одеялом.
— Ну вот и договорились… — Это голос Владика. — Кто по Пыште дежурит, тот в этот день с ним занимается уроками и воспитывает его.
Пышта вздыхает. Он хочет, чтоб и в понедельник, и во вторник, и в среду, и в четверг, и в пятницу его воспитывал только Фёдор. А в субботу короткий день, можно совсем не воспитываться. Но ничего не поделаешь, раз уж расписание написали — всё!
— Никто не возражает, если я буду готовиться к лекции? — спрашивает Владик.
— Давай, давай… — откликается Женя.
— Два лагеря существуют на планете, — уткнувшись в бумажку, репетирует Владик свою лекцию. — Один обеспечивает всем трудовым людям земли счастье…
— Это мы! — гордо шепчет под одеялом Пышта.
— И лагерь капитализма, — говорит Владик. — Он несёт людям рабский труд, голод, захватнические войны…
— Это они! — Пышта под одеялом строит капиталистам устрашающие рожи пусть не пробуют соваться!
— Позволю себе поделиться с вами некоторыми цифрами, — продолжает Владик-докладик. — Вот результаты, которых достигает свободный труд свободных людей. Прекрасный урожай получил колхоз «Первомайский»!.. — И Владик читает из блокнота длинные цифры. Раз они такие длинные, так всякому понятно, что урожай очень большой, прекрасный!
Но почему так весело вспоминать сад первомайцев — до горизонта, и поле, похожее на кудрявую зелёную шкуру, и мастерские, где Фёдор рассказывал молодым слесарям про машины. И начальника мастерских.
Когда он провожал Непроходимимов, Фёдор ему сказал:
«Нет, это мы приехали к вам учиться, потому что вы настоящие хозяева техники…»
Почему даже на чёрной плёнке, не на цветной, и то всё интересно, а от Владиковых цифр хочется зевать?.. Наверно, потому, что такие длинные цифры проходят только в седьмом классе, а во втором ещё нет?
Владик говорит, а Пышта смотрит на него сквозь дырочку, которую он провертел в одеяле, как раз в ухе голубого осла.
— А вот вы, к примеру, комсомолец Сидор Сидоров! — Не отрывая взгляда от бумажки, Владик тычет пальцем в сторону Пышты. — Как вы работаете? Не по-хозяйски! Кому сказано спать?! — Эти последние слова относятся к Пыште, который сел.
— Пышто я никакой не Сидор Сидоров! А ты в меня пальцем тыкал!
— Безусловно, тыкал! — сквозь смех подтверждает Фёдор. Молодец Фёдор, не оставил друга в споре.
Но Майка вступается за Владика:
— Неужели ты не можешь понять, Пышта, что Сидорова Владик назвал для примера? Нет никакого Сидорова. Повернись к стене и спи!
Стена весело поскрипывает. Сквозь окно видно тёмное небо. В нём летит горстка звёзд. Это не звёзды. Там, в вышине, невидимый самолёт зажёг свои бортовые и хвостовые огни.
И вдруг, словно огненный дракон, низко над шоссе, над крышей, автобуса, проносится самолёт «ТУ-104». Сигнальные вспышки, злые молнии пролетают у него под брюхом, и остро мигают на крыльях огни: на левом красные, на правом зелёные. Сверкая хвостовым оперением, дракон идёт на посадку к себе домой, на аэродром. Внезапно над Пыштой он зажигает два огромных белых глаза и щупальцами света охватывает шоссе, ясно заголубевший маленький автобус и лежащего в нём мальчика. Свист, грохот, лязг… Один миг — и ничего нет. Улетел.
И снова слышит Пышта спокойный рокот автобуса и голос Владика:
— От тебя, Сидоров, много зависит! Каждый из нас делает свою долю работы. Как ты поглядишь в глаза своих товарищей? Отвечай!
Указательный палец опять наставлен на Пышту.
Словно ванька-встанька Пышта подскакивает на скамье:
— Пышто ты ещё не знаешь! Пышто я уже исправил двойку по арифметике! Мне, может, даже сам Фидель сегодня утром поставил тройку с плюсом. Он бы четвёрку поставил, да я написал «получаца» через «цы»!
Все смотрят на него с изумлением.
— Кто… кто тебе тройку поставил?
— С плюсом! Это почти что четвёрка! — сердится Пышта.
— Ну ладно, почти четвёрку кто поставил?
— Кого я сам выбрал, тот и поставил!
Пышта спохватывается: выболтал тайну! Он ныряет под одеяло.
— Может, он со сна? — спрашивает Владик.
И все слышат, как Пышта бубнит в подушку:
— Я сосна, я дубина, я осина…
— Может, он бредит? У него жар? — спрашивает Владик.
Но раздаётся смех Жени.
— Внимание, Непроходимимы! Жар не у ребёнка, а у его дежурного воспитателя! Он сидит к нам спиной и старательно выжимает сцепление. Но «зеркальце — мой свет» показывает нам, как пылает его мужественная щека, обрамлённая кубинской бородой…
— Да нет, он вылитый путешественник Миклухо-Маклай!
Они смеются над Фёдором, вспоминая всех знаменитых бородатых людей, а Пыште хочется плакать: проболтался, проболтался!
— Отвяжитесь, — говорит Фёдор. — Борода тут ни при чём.
— Тогда сбрей её, наконец! — требует Майка.
— Не сбрею, — отвечает Фёдор. — Пора вам, глупцы, понять: неважно, кто на кого похож бородой или носом. А важно, на кого человек хочет походить своей жизнью. Мы с Пыштой не боимся ваших насмешек! Да, я подарил Пыште мерку, какой у вас нет. Может мерить свои мальчишеские дела — и хорошие и плохие. А называется эта мерка длинно, вам, насмешникам, не выговорить.
— А как? — спросила Майка.
— Она называется «А как бы оценил мой поступок самый важный для меня человек?».
— Ого, мерка высокая! — согласился Женя.
— Пыште не по росту! — возразил Владик.
— Всем людям по росту — и маленьким и большим! — У Фёдора голос твёрдый, сильный, ни за что Владик его не переспорит.
— Мы решили по очереди воспитывать Пышту, да? — сказал Фёдор. — Так вот, в мою очередь я помогаю ему выбрать учителей — на кого равняться в жизни. Сегодня утром Пышта не дал арифметике себя одолеть. Ему было трудно. Он карабкался изо всех сил. И победил. И сам выбрал, кто поставит ему отметку. Ну, что ж не смеётесь? Смейтесь!
Никто не засмеялся. Ни один человек. Сквозь дырочку в одеяле Пышта увидал: Майка сняла с колен аккордеон, но качающемуся полу пошла к креслу водителя. Она подошла сзади, двумя ладонями взяла Фёдора за голову и уткнулась носом в его тёмную стриженую макушку.
— Не сердись, — сказала она. — Мы просто озорные пересмешники, прости нас!
А Фёдор поднял одну руку от руля и подержал Майкины пальцы возле своей щеки.
