Но люди не обращали внимания на угрозу. Никто не хотел принимать «новых» денег.
По базару бродили голодные женщины, предлагая друг другу рваную детскую одежку, рамки для фотоснимков…
Правда, немного поодаль толпились настоящие торгаши, и по виду совсем иные: сытые, хитрые… Под полой у них были и соль, и мыло, и даже конфеты. И вот к ним как раз и подошел Володя.
Спекулянты выкрикивали:
— Горячие пирожки с картофелем!
— Картофельники!
— Горячий борщ!
— Кулеш!
— Картофель тушеный…
Полицай грязными руками перебирает пирожки, а дородная спекулянтка в промасленной телогрейке радушно предлагает «властям» отведать чарку доброго самогона.
Во втором ряду на низком стульчике восседает жирный, неуклюжий дедок. Тонким шнурочком поджаты губы, на лбу сеточка морщин. То и дело крутит головой, маленькими черными глазами сверлит каждого, кто проходит мимо него. Дед не прячется; перед ним разостлано рядно, а на нем иголки, зажигалки, камушки к ним, дратва, куски столярного клея, собранные колечками струны к гитаре, пуговицы, Библия, пенал с карандашами, готовальня, какие-то редкие детали к швейной машине.
Долго наблюдал мальчишка за дедом, пока не отважился наконец подойти к нему. Наклонился, поднял зажигалку и внимательно стал ее разглядывать.
— Чего тебе надо, сынок? — спросил старик.
Володя положил зажигалку на рядно и несмело сказал:
— Да у вас, наверное, нет…
— Если здесь нет, то я обязательно достану. Скажи, чего ты ищешь? — допытывается дед.
— Камушек мне надо, — признается Володя.
— Какой камушек? Для зажигалки?
— Нет…
Тот внимательно посмотрел на Володю:
— Понимаю… А что дашь?
— У меня в кошелке кролик.
— Сгодится, сгодится… — засуетился старик. — Приходи через час. Будет у меня камушек. А сейчас отойди, не мозоль глаза.
Володя пошел между рядами. Он с трудом сдерживал охватившие его волнение и радость. Подумать только: уже сегодня вечером он будет слушать передачу из Москвы!
А когда через час, толкаясь в толпе, подошел к деду, чья-то сильная рука больно сдавила ему плечо. Володя оглянулся. Над ним наклонился немолодой мужчина с рябым, словно высевками усыпанным, лицом. У парнишки будто что-то оборвалось внутри. «Полицай!» — сразу узнал он рябого.
— Пойдешь со мной! — приказал он.
— Куда?
— Я тебе дам камушка!
— Какого камушка? — не растерялся Володя. — Я у вас ничего не просил.
— А у деда просил?
— У деда просил. Для зажигалки камушек.
— Я тебе покажу зажигалку, выродок! — Полицай потянул парнишку к себе. — В полицию пойдем. Там расскажешь, чем ты, вишь, торгуешь и что ты здесь ищешь!
Володя съежился и неохотно пошел с рябым…
Рябой привел Володю в полицию.
Кошелку с кроликом забрал дежурный полицай.
— Доброе жаркое выйдет! — обрадовался он и бессовестно расхохотался.
— Шкуру отдать мне — шапку сошью! — бросил на ходу рябой.
Звякнули ключи, стукнул о каменный пол стальной болт. Володю грубо втолкнули в камеру. Влажный, затхлый воздух. Неприятный смрад ударил в нос. Под мокрым потолком едва светилось маленькое окошко, крепко заделанное решеткой.
Освоившись с темнотой, мальчуган различил в углу ведро, от которого по всей камере распространялось зловоние. Добрую половину помещения занимали нары, на которых лежали двое мужчин. Курили. Дым стлался вверх, плыл к окошку, убегая на свободу.
— За что тебя? — спросил один из них.
— Не знаю, — неохотно ответил Володя.
— Не хочешь говорить — твое дело. Может, и правильно делаешь.
— Здесь и стены уши имеют, — приглушенно вставил второй.
— Как это? — удивился Володя.
— Потом расскажу. Ложись отдыхай.
Володя залез на помост, свернулся калачиком у самой стены. «Мать будет волноваться», — сразу подумал он. Стараясь отвлечься от тяжелых мыслей, стал прислушиваться к разговору тех двоих.
— Я вам говорю, все решает следователь.
— Какой следователь? Здесь их двое.
— Знаю, что двое. Корчак — тот дурак, сам не знает, чего хочет. Вот Божко — голова! Умный, хитрый, кого хочешь вокруг пальца обведет.
— А вы их знаете?
— Из Ольшаницы оба. Корчак на железной дороге работал; пришли немцы — стал начальником станции, а потом перевели в полицию следователем. Божко — лесник. Жена жила в селе, хату справную имели, сад, а он по лесам носился…
«Это же тот самый Божко, что на сходке выступал», — сразу догадался Володя.
— Он перед немцами начал выслуживаться… — услышал мальчуган шепот. — Они его даже на курсы посылали. Слухи прошли, что после тех курсов его собирались сделать начальником полиции.
— Ну и что?
— Пока он на курсах учился, Сокальский не один раз немцам услужил, за что и был назначен начальником. И вот теперь Божко и Сокальский живут, как кот с собакой в одном мешке.
— Здорово ссорятся?
— Со стороны вроде бы и незаметно. На людях они: «Иван Ефимович… Михаил Кононович…» А сами так и ждут подходящего случая, как бы за горло друг друга ухватить…
— А нам-то от этого легче?
— Черта лысого! Только еще больше зверствуют.
В коридоре послышались гулкие шаги дежурного. Разговор сразу прекратился. Открылась дверь.
— Бучацкий, на допрос!
Володя спрыгнул с нар, ловко натянул замусоленную фуражку и выскочил в коридор.
— Кто меня будет допрашивать? — обратился он к полицаю.
— Сейчас узнаешь! — сказал он и влепил мальчишке такую затрещину, что у того голова закружилась.
Володя едва удержался на ногах.
— Живее, живей, Божко еще не так умеет! — торопил полицай, подталкивая мальчугана кулаком в спину. Потом робко приоткрыл дверь в кабинет следователя, просунул голову и виновато спросил: — Разрешите завести?
— Давай!
Володя переступил порог, снял с головы фуражку, поклонился. Нашел силы, чтобы улыбнуться:
— Здравствуйте, Иван Ефимович! Следователь поднял голову:
— А ты откуда меня знаешь?
— Кто же вас не знает? Во всей Ольшанице только и разговоров, что о вас.
— Какие еще разговоры? — насторожился Божко.
— Хвалят вас, говорят, вы…
— Что говорят?
Володя опустил глаза и нахмурился. Следователь вышел из-за стола:
— Что говорят?
— Что несправедливо начальство поступило…
— Какое начальство? — вплотную подошел Божко к мальчишке. — Что ты мелешь?
— Несправедливо, что не вас начальником полиции назначили. А у вас, говорят — голова!
Володя заметил, как у Божко часто задергалось правое веко.
— Ты чей будешь?
— Бучацкого.
— Что на будке?
— Ага.
— Знал я твоего отца. Коммунистом был… Ты зачем приходил в Ракитное…
— Кролика на базар принес.
— И хотел выменять за него камушек?
— Ага, — кивнул головой Володя.
— К радиоприемнику.
— К какому радиоприемнику? — удивился Володя. — Камушек к зажигалке. Спичек ведь нет.
— А ты не врешь?
— Зачем мне врать? Разберитесь и отпустите меня.
— А если дома сделаем обыск и найдем? Что тогда? Володя детали спрятал на лугу, в дуплистой вербе. Ни за что не найдут! И потому с уверенностью сказал:
— Тогда меня можете повесить!
Склонившись над телефоном, Божко долго крутил ручку, еще дольше дул в трубку, алёкал, наконец, грубо выругался и закричал:
— Вы что там все, оглохли? Позовите начальника кустовой полиции! Даниила Анисимовича!.. Следователь Божко!
С минуту в трубке что-то трещало, потом Божко сказал:
— Сейчас же пошлите людей с обыском в будку к Бучацкому. Ищите радиоприемник или детали к нему. О результатах срочно доложить мне! — и резко бросил трубку.
В кабинет вошел Сокальский в немецкой форме.
— Что вы с ним возитесь? — прошипел он, глядя в лицо Божко.
А потом, быстро повернувшись на каблуках, подошел к Володе:
— Ты скажешь, негодяй, кто тебя послал? — закричал Сокальский. И его тяжелый кулак опустился на голову мальчугана.
Парень не выдержал — упал. Из носа пошла кровь. Следователь поднялся с кресла.
— Михаил Кононович, — твердо произнес Божко, — следствие веду я и прошу вас в это дело не вмешиваться! — И, широко распахнув дверь, крикнул полицаям: — Заберите арестованного!
Полицай грубо схватил за воротник Володю и поволок его обратно в камеру.
— Не годится, Михаил Кононович, таким образом допрашивать подростка, виновность которого пока не доказана. Я допускаю такой способ при допросе агитатора, но в отношении ребенка…
— А вы думаете, если вырастет, то нас поддержит? Черта лысого!.. — В желтовато-зеленых глазах Сокальского вспыхнули огоньки. — Как вас понимать, Иван Ефимович? Вы кого защищаете?
Лицо Божко покрылось багровыми пятнами. Едва сдерживаясь, он терпеливо пояснил:
