— Я защищаю новый порядок! Я работаю так, как меня учили. В Ольшанице в доме Бучацких уже производят обыск. Если найдут радиоприемник или детали, я заставлю этого мальчугана рассказать все, что он знает. Но как вы будете чувствовать себя, если сведения вашего агента не подтвердятся?
— Мои агенты всегда говорят правду!
— Меня удивляет, как доверчивы вы к своим подонкам!
— Прошу не оскорблять моих людей! — вспыхнул Сокальский. — Имейте в виду, я их сам подбирал!
— Тем хуже для вас, родненький! — сказал Божко.
— О вашем поведении узнают в гебитскомиссариате! — погрозил кулаком Сокальский.
— О вас тоже все узнают, — таким же тоном ответил ему следователь. — Мне нечего бояться. А вот вам…
— Что «вам»? — подскочил Сокальский.
— Я же вас знаю, Михаил Кононович, как собственный карман. Вы такой человек, что с вами дружи, а нож под полой держи, — брезгливо продолжал Божко.
— И вы, значит, прячете нож? — съязвил Сокальский.
— А как же. В гестапо, мой родненький, могут спросить, куда пан начальник девал золотые вещи тех людей, которых расстреляли в прошлом месяце… Почему вы их не сдали в государственную казну рейха, почему вы обманули немецкую власть? — наступал на Сокальского Божко.
— Н-н-о… — начал заикаться начальник полиции, — вы, дорогой Иван Ефимович, к этому делу тоже приложили руки.
— С вашего разрешения, пан начальник, с вашего разрешения, родненький, — ехидно ответил Божко. И сразу же повысил голос: — А вам кто разрешил? Кто, я спрашиваю!
— Мы с вами, пан следователь, одной веревочкой связаны. Имейте в виду, если меня немцы повесят, то обязательно на одной виселице с вами.
— Не я начинал разговор, не я угрожал, родненький, — тихо ответил Божко.
— Возможно, я и погорячился, — уже более уступчиво продолжал Сокальский. — Прошу меня простить. У нас общая цель, И судьба будет общая! — закончил он, словно гвоздь забил в твердое дерево, и тут же вышел.
— Погоди, я еще с тобой сведу счеты… — вдогонку ему прошипел Божко.
Сокальский, будто слышал этот шепот, возвратился в кабинет. Молча засунул руку в карман и достал оттуда полную горсть перстней.
— Видели? — спросил он у Божко.
На его широкой грязной ладони весело переливались золотые кольца с камнями из дорогих опалов, рубинов и аметистов.
— Дурное дело не хитрое, — нашелся следователь.
— Имейте в виду, это для господина гебитскомиссара. Теперь можете ему жаловаться.
Помолчал, а потом добавил:
— Вам, пан Божко, следовало бы не забывать, что не хвост конем крутит, а конь хвостом!
— Выходит, я хвост?! — вскочил с кресла следователь. — Твой хвост? — зло спросил Божко, неожиданно перейдя на «ты».
— Ты должен мне, черт побери, подчиняться! — закричал Сокальский и стукнул что есть силы кулаком по столу.
— Меня не испугать ни криком, ни стуком, — с достоинством ответил Божко. — Я, родненький, честно служу великой Германии.
— А я что, по-твоему, служу комиссарам?! — оскалился Сокальский.
Потом быстро вышел, в сердцах хлопнув дверью.
Зазвонил телефон. Следователь как ни в чем не бывало взял трубку. Из Ольшаницы докладывал начальник кустовой полиции. Обыск у Бучацких ничего не дал. Правда, на чердаке нашли книжку Аркадия Гайдара «Школа».
Но Божко не придал этому никакого значения…
Через час Володю отпустили домой.
А Сокальский, узнав об этом, собственноручно отстегал нагайкой непутевого агента:
— Камушек, говоришь? Радио, говоришь? Осрамил меня, подлец! Я что тебе обещал — медаль? Имеешь медаль! Еще одно такое заявление, и повешу за ноги, как собаку!
Рябой полицай упал перед начальником на колени:
— Он же к радива просил…
— Так и сказал «к радива»? — остановился Сокальский.
— Я спросил: «К зажигалке?», а он: «Нет…»
— Пойди жене своей объясни! — ответил Сокальский, и снова засвистела нагайка.
— Я же перед вами, пан начальник, как перед богом!
— Вот и наказываю я тебя, как бог!
ГЕБИТСПОЛИЦАЙФЮРЕР[9] СЕРДИТСЯ…
Начальнику районной полиции Сокальскому вконец испортили настроение. До этого никогда он не чувствовал себя таким униженным и оскорбленным. Все ждал благодарности и награды за верную службу, за преданность великому рейху. Кто больше всех выловил военнопленных? А осталась ли хоть одна большевистская семья, которая сквозь его пальцы проскользнула? Где там! Ночи не спал, гонялся по всему району и на лошадях, и на машинах…
«Гроза и смерть большевиков Михаил Сокальский!» — называли его шуцманы.
Казалось, гебитсполицайфюрер должен был его пригласить к себе только для того, чтобы поблагодарить и достойно, по всем правилам, отметить его высокие заслуги.
Поэтому, собираясь к шефу, Сокальский особенно долго и старательно брился, сменил портянки, щедро намазал кремом хромовые сапоги. Наверно, пан гебитсполицайфюрер еще и на ужин пригласит… Так что не стоит обедать, надо оставить место в животе для немецких деликатесов, решает довольный начальник полиции, предвкушая радость торжества. Говоря откровенно, шеф очень любил вкусно поесть. Вот почему каждую неделю, в субботу, Сокальский аккуратно посылал шефу свою машину. И не пустую… Разве в районе пасеки нету или перевелась рыба в Роси? Птицу, правда, немцы повырезали, но кое-кто из предусмотрительных крестьян вовремя успел припрятать, так что при желании можно для высокого начальства достать и кур и гусей… Вот только интересно, какими напитками будут угощать? Говорят, шефа сюда из Франции перевели. Не иначе как навез оттуда особо редких вин. Ну что ж, попробуем! А то самогон совсем уже надоел. Зайдешь в полицию, а оттуда перегаром несет… В кабинет Сокальский вошел уверенно:
— Хайль Гитлер!
— Хайль! — ответил ему шеф и мельком, исподлобья взглянул на него.
И даже не удосужился его, начальника Ракитянской районной полиции, пригласить сесть. Если бы хоть с глазу на глаз, без свидетелей. А то здесь этот наглый переводчик Лауренц, с которым, пожалуй, придется еще не раз встретиться. Посмотрел он на Сокальского и так ехидно улыбнулся…
Шеф шумно поднялся из-за стола. Потянув воздух носом, он возмущенно прошипел:
— Вы что, сюда целую бочку ваксы прикатили? — и, повернувшись к Лауренцу, сказал: — Видите, какой наш герр Сокальский аккуратист!.. — Лицо шефа налилось кровью. — Вы б так старательны были при уничтожении большевистского актива!
— Пан геб…
— «Пан, пан»! — стукнул рукой по столу шеф. — Раненые пленные — вот перед кем вы герой. Где подпольный штаб, организованный комиссарами, где, я вас спрашиваю, комиссары? Куда они все попрятались? Какие у них планы?
— В районе пока везде спокойно, — пробовал оправдаться Сокальский. — Тихо…
— Спокойно? Тихо? — снова перебил его шеф, перевалившись через стол. — Это затишье перед бурей. Чтоб вы немедленно представили материалы на все готовящиеся провокации и обязательно подробные списки всех большевиков! И не только фамилии, но их тоже. Живых или мертвых.
Поднялся в кресле. Смерил Сокальского презрительным взглядом и сквозь зубы процедил:
— Вы, Сокальский, орел, а ловите мух. Орел не должен ловить мух. Вам по силам такая добыча!
— Яволь! — вытянулся Сокальский.
Шеф сел в кресло. В наступившей тишине было слышно, как у начальника Ракитянской полиции урчит в животе…
Если быть откровенным, то шеф прав. Взять, к примеру, Ольшаницу или Синяву. Тихо, спокойно. Сёла под, самым лесом. Сколько активистов осталось там? А в Шарках? На государственном хозяйстве из любой деревни кого хочешь встретишь. «Только пойди разберись, кто из них виноват, а кто нет?» — думает про себя Сокальский, а вслух говорит:
— Вы, конечно, нам поможете определить невиновных? Шеф удивленно посмотрел на Сокальского:
— Невиновных? Каких невиновных? Убирайте всех! А на том свете бог своих простит и помилует! Идите и выполняйте свои обязанности! Хайль!
Сокальский решил посоветоваться со следователем. Конечно, Божко большая сволочь, но дело свое знает хорошо. Недаром во Львове на курсах учился. И учителя там были не какие-нибудь местные немцы, фольксдойчи, а инструкторы из самого Берлина. Намекал Иван Ефимович, что представилась возможность побывать после этих курсов по ту сторону фронта. С таким надо быть осторожнее. Большие связи с начальством имеет. Не случайно испугался Сокальский, когда Божко обвинил его в присвоении награбленного добра.
Уместно было бы посоветоваться с Божко.
Возвратившись в Ракитное, он тут же попросил Божко зайти к нему и строго-настрого приказал дежурному никого к себе в кабинет не пускать.
— Какие новости? — поздоровавшись, спросил Иван Ефимович.
— Новости, как птицы, — двусмысленно объяснил заметно взволнованный начальник полиции, — не знаешь, с какой стороны прилетят.
