весну, а ведь пришла самая настоящая весна. И вдруг на свет гусенок появился. Никто его не звал, но он появился, словно сам хотел напомнить людям о весне.
— Мама, но почему гусенок знает, что весна пришла?
— Он этого знать не может, — отвечает мама.
— Но он знает!
— Нет, ничего он не знает.
— Почему же тогда он раньше не появился?
— Не мог он раньше появиться. Если он раньше времени вылупится, так и взаправду замерзнет.
— Значит, он о весне все-таки знал. Или, может, хоть гусыня о ней знала?
— И гусыня ничего не знала. Если хочешь, подумай-ка сам. Гусенок — тоже частица природы, как и трава, деревья, вообще всё на свете. Если кто его и позвал, так это сама природа.
— Правда?
— Правда. Природа-то разумно устроена…
Отец вернулся с ночной смены. Он улыбался. И вообще по нему не видно, что он ночь не спал. Иной раз он и после работы спать не ложится. Приедет домой, позавтракает и около дома возиться начинает. На прошлой неделе он сделал новую лестницу. Старая-то уж совсем развалилась. Даже куры по ней прыгать не могли, а мама — за яйцами в курятник влезать.
— Я ведь уволился, — сообщил отец.
— Неужто? — удивилась мама.
— Я ведь говорил уже, что уволюсь. Этими поездками я по горло сыт. Теперь в кооперативе работать стану.
— Механиком?
— Я уже договорился. Механиком буду, да и ездить никуда не придется.
Я собирался в школу, но эта новость меня остановила.
Отец обернулся ко мне:
— Ты все еще здесь?
— Иду уже, иду. — И я шагнул было к двери.
— Погоди, — позвал меня отец, — покажи-ка свой дневник.
Я открыл портфель, а отец сам взял школьный дневник. Я так и замер.
— Ну, успехи-то у тебя не больно велики, — проворчал отец.
Я и словечка не обронил.
— А это что же такое? — спросил он еще.
— Двойку схватил, — ответила за меня мама.
— Двойку? А за что? — спросил отец.
— За письмо, — ответил я.
— Что? Писать до сих пор не научился, что ли?
— Научился, — протянул я.
— Балбес! — сердито сказал отец. Он еще полистал дневник, и вдруг лицо его несколько прояснилось. — Вот это. Прочитай-ка мне! — сказал он и протянул мне дневник.
Пришлось прочитать вслух:
— «Ваш сын на прошлой неделе собрал лечебных трав больше всех».
— Неужто ты? — спросил отец.
— Да, я, — подтвердил я, кивнув головой, и вдруг почувствовал себя удивительно странно.
— А кто же это написал?
— Учительница.
— Недурно, — сказал отец. — Значит, похвалила она тебя?
— Ну да, похвалила.
— Ну хоть разок тебя за что-то похвалили, — одобрил отец.
Сначала он нахмурился, потом засмеялся.
— А ту двойку ты исправишь! — добавил он построже.
— Исправлю, исправлю!
— Ну, беги!
Дни стали длинные. Работы у всех в поле и на виноградниках по горло. А когда уже совсем темно, музыканты собираются в пожарке. Одни на носилки садятся, другие устраиваются прямо на земле.
— Милые мои, вы не поверите, как мне сегодня поработать пришлось? — говорит дядюшка Тауберт.
— А кто не работал? Каждый руки натрудил, — говорит дядюшка Рачко, отец Марьены Рачковой.
— Лучше всех Загрушке живется, тому работать не надо, — в шутку говорит дядюшка Алексин.
— Загрушке? Он свое уже отработал, — отвечает дядя Яно Слинтак, самый старый из музыкантов.
— Честное слово! Спина прямо трещит, будто я буфет целый день таскал.
— Винцек, а ты что делал? — спрашивает дядюшка Тауберт.
— Гусей, надо полагать, пас, — говорит дядюшка Алексин.
— Я воду носил, — смущенно отвечаю я.
— Воду? У вас во дворе колодца, что ли, нет?
— Колодец-то есть, да для стирки приходится с Ризика воду носить.
— Для стирки? Это правильно, — говорит дядюшка Рачко.
— И для стирки и для стряпни, — добавляет дядюшка Алексин.
— В Ризике вода хорошая, — говорит дядюшка Тауберт.
— Да-а, в Ризике вода отличная, — соглашается дядюшка Яно Слинтак.
В пожарку входит Рудо Кемёнеш. Рудо парень молодой, неженатый еще. Все музыканты его любят: он никогда с такта не собьется.
— А где вы вторые голоса оставили? — спрашивает дядюшка Загрушка.
— А что вам надо от нас? — отзываются с носилок вторые голоса.
— Значит, все в сборе. Ну как, начнем?
— Томашовича еще нет, — говорит дядюшка Тауберт.
— Томашович не придет, — сообщает дядюшка Загрушка. — Встанем, братцы! — командует он.
— Грянем?
— Грянем.
— Нет еще!
— Нет, пока еще не грянем. И поупражняться хоть немножко надо.
— Так для начала-то можно что-нибудь отхватить!
— Что?
— «Победу».
— Но помягче играйте, — предупреждает дядюшка Загрушка.
— Марш? Нельзя марш играть мягко. Марш громко играть полагается, — возражает дядюшка Алексин.
— Правильно, — поддерживает его дядюшка Яно Слинтак.
— Погромче, но с чувством сыграем, — объясняет дядюшка Загрушка, чтобы успокоить их. — Винцек, ты уже знаешь «Победу»?
— Дело помаленьку на лад идет, — хвалит меня Рудо Кемёнеш.
Дядюшка Тауберт бьет в барабан, и мы начинаем. Конечно, сейчас я сумею вам кое-что о музыке сказать, но все-таки я не специалист.
Самое лучшее будет, если вы послушаете именно наш духовой оркестр. Как знать: может, и нас пригласят когда-нибудь на радио или на телевидение. Дядюшка Загрушка на настоящего дирижера похож. И жалко, что не все его видят.
— Винцо, а что у тебя с геликоном? — спрашивает один из музыкантов, играющих второй голос, когда мы кончаем марш.
— А что?
— Почему он у тебя дребезжит?
— Это «фа» дребезжит. Когда я еще в армии был и выдувал «фа», всегда керосиновая лампа тухла. Капельмейстер-то говорил мне не раз: «Ты, Рудо, полегче дуй, когда „фа“ играешь, не репетировать же нам из-за тебя в темноте».
— Правда?
— Правда. Винцек, и ты не так сильно дуй, когда «фа» тебе надо сыграть.
— Теперь сыграем «Ракоши-марш», — предлагает дядюшка Алексин.
— Как же «Ракоши» играть? Ведь нот-то у нас нет, — говорит дядюшка Рачко.
— Видали? А ты играл когда-нибудь «Ракоши» по нотам? — смеются над ним вторы.
— Старайтесь-ка вы получше вторить, — обрывает их дядюшка Яно Слинтак.
— Вторы должны греметь, — говорит дядюшка Алексин, вытряхивая слюну из кларнета.
— Внимание! — восклицает дядюшка Загрушка и подает знак дядюшке Тауберту ударить в барабан.
Я слушаю те вещи, которые еще не умею играть. При этом я наблюдаю, как Рудо перебирает пальцами и как губами шевелит при каждом звуке. Хороший, очень хороший геликонист Рудо Кемёнеш!
А вот уже и конец учебного года. Все ученики в школу идут нарядные, как в праздник. Те, кто должен получить награду, несут учительнице цветы. В прошлом году и Милан Футко тоже принес букет, но, узнав, что он награды не получит, домой его взял.
Сегодня в школу кое-кто из родителей пришли.