— Вишенка! — негромко зовет Юлек.
Нет, ее не видать. Но не мог же он ошибиться, слух его никогда не обманывал. Не зная, что и думать, мальчик возвращается во двор.
Опять свист! Он раздается не с улицы, а из-за пруда, на задах огорода.
«С ума она сошла, что ли? — думает Юлек. — Что она там делает?»
Он мчится по узкой тропе между грядками, пробегает мимо пруда, распугав лягушек. — Вишенка!
Вокруг тихо. Теплый ветерок шелестит в листве дикой груши, окруженной терновником и гигантскими лопухами. «Спряталась, видно, — раздраженно думает Юлек. — Дурацкие девчоночьи штучки». Следовало бы, не теряя достоинства, пожать плечами и как ни в чем не бывало вернуться домой. Но какое уж тут достоинство, когда так скучно!
— Вишенка! — сердито кричит он.
— Юлек, — говорит кто-то негромко, с нажимом, как бы укоряя мальчика за излишний шум, — поди сюда.
Это не Вишенкин голос! Это голос… Юлек не смеет поверить. В два прыжка обегает кусты.
— Зенек!
Зенек сидит на покрытом травой пригорке и состругивает сучки со своей ореховой палки.
— Зенек! — изумленно и восторженно повторяет Юлек. — Это ты свистел?
— Нет. Папа римский.
Конечно, глупый вопрос. Юлек задал его машинально. Ему трудно поверить, что Зенек действительно здесь, — и вдобавок хочет о чем-то попросить!
— Где Мариан?
— Еще спит. А зачем тебе Мариан? — ревниво спрашивает Юлек.
— Да нет, просто так.
— Ты удрал вчера от доктора! — в голосе Юлека звучит восхищение.
— Он хотел, чтобы я лег в больницу, — презрительно говорит Зенек. — А зачем, спрашивается? Нога у меня уже почти не болит.
Мудрость этого рассуждения для Юлека совершенно очевидна.
— А где ты спал?
— В стогу. — И Зенек кивает в сторону большого стога сена.
— А-а, — отвечает Юлек.
Он говорит таким тоном, как будто ночевка в стогу для него дело знакомое и привычное, а душу его точит обида: он-то за всю жизнь ни одной ночи не провел под открытым небом! Всегда дома да дома! На кровати, а в лучшем случае на матраце на полу, когда приезжают гости.
Вот если бы он поехал в пионерский лагерь, то спал бы, по крайней мере, в палатке… Папа хотел его отпустить, но мама не согласилась, побоялась, что Юлек простудится!
Зенек ловко закруглил ножом конец палки.
— Здорово получилось! Можно опираться.
— Ты что, пойдешь?.. — Юлек разочарован. Обнаружив Зенека под грушей, он сразу решил, что путешественник все-таки немного побудет в Ольшинах.
— Ясное дело. Я задержался на ночь, потому что подвернулся этот стог.
Зенек мельком взглянул на Юлека и, немного подумав, небрежно спрашивает:
— Скажи-ка, ты языком трепать любишь?
— Нет! — оскорбленно восклицает Юлек. — Как ты мог подумать?
— Не злись… — снисходительно говорит Зенек. — Здесь, в деревне, магазин есть?
— Есть.
— Далеко отсюда?
— Близко.
— Может, купишь мне хлеба?
— Почему не купить, можно. — Юлек полагает, что не должен так быстро забывать обиду, поэтому говорит равнодушным тоном. Но на самом деле поручение Зенека доставляет ему огромное удовольствие.
— Полкило, — говорит Зенек, доставая из кармана злотый. — Только помни: ни с кем обо мне не болтать.
— С ума сошел? — Юлек чувствует себя с Зенеком совсем запанибрата. — С кем это я буду болтать… Я мигом! — кричит он уже из-за пруда.
Он промчался по проселку, подняв тучу пыли, и с таким разгоном влетел в лавку, что продавщица и покупатели посмотрели на него с удивлением. Очередь была довольно большая, поэтому он «нечаянно» втерся в середину, где стояли малыши, и с невинной физиономией стал продвигаться к прилавку. Продавщице он объяснил, что у него уезжает бабушка и он страшно торопится. Та выслушала его без особого доверия, однако хлеб отпустила, и Юлек помчался обратно.
Зенек отрезал себе толстый ломоть, набил рот хлебом и спросил:
— Как мне пройти в Стрыков?
— В Стрыков? — недоуменно повторил Юлек. — В какой Стрыков?
— Не знаешь? — удивился Зенек. — Это ведь где-то недалеко.
— Я в Ольшинах первый раз, я здесь не живу! — объяснил Юлек, горько жалея, что не может засыпать Зенека нужными сведениями. — Но погоди, вот я сбегаю за Марианом, он расскажет тебе все, что захочешь, он часто сюда приезжает!
— Мариан! — зовет Юлек, влетая в комнату. — Вставай! Мариан бормочет что-то не слишком для Юлека лестное и поворачивается к стене.
— Вставай! — Юлек трясет брата за плечо, а когда и это не действует, стягивает с него одеяло на пол.
Мариан невозмутимо снова натягивает на себя одеяло.
— Слушай, Зенек вовсе не ушел! Он сидит за прудом под грушей.
Теперь Мариан широко открывает глаза:
— Не врешь?
— Конечно, не вру! Он ждет, чтоб ты ему сказал, как пройти в Стрыков.
— В Стрыков? — заинтересовался Мариан.
— Да. Ну, вставай же!
— Встаю, встаю, не ной.
Юлек исчез за дверью, но тут же вернулся.
— Только никому ни слова, — предупредил он. — И приходи поскорей, мы будем ждать!
— Ладно.
Когда Юлек пробегал мимо кухни, его осенила отличная мысль. Молоко! Зачем Зенеку жевать сухой хлеб? Это же невкусно.
Он взял с плиты горшок, налил молока в кружку, приоткрыл дверь и выглянул во двор. Бабушки не видно. Юлек тихонько выбрался наружу и, оглядываясь, осторожно пошел по двору, стараясь не разлить молоко. Очутившись в огороде, он вздохнул с облегчением, полагая, что опасность миновала.
— Это что еще за новые фокусы?
Над грядкой салата, скрытой кустами крыжовника, выросла бабушка. Она вышла на тропинку, остановилась напротив внука и укоризненно закачала головой.
— Бабуленька… — растерянно пробормотал Юлек, лихорадочно придумывая, как бы половчее вывернуться. — Доброе утро, бабуленька! — вдруг весело поздоровался он как ни в чем не бывало.
— Доброе утро, внучек, — с добродушной усмешкой ответила бабушка. — А ну-ка, марш с молоком в комнату.
— Да на воздухе оно гораздо вкуснее! — убежденно возразил Юлек. Бабушка все время огорчалась, что «малыш» такой худенький и мало ест, вот он и решил воспользоваться этим обстоятельством. — Честное слово, вкуснее!
— Ничего, оно тебе не повредит и дома, за столом, — все так же подсмеивалась бабушка. Мальчик умоляюще посмотрел на нее, но она и не думала уступать. — Ну? Может, тебя проводить?
Он тяжко вздохнул, чтобы показать, как с ним несправедливо поступают, но вынужден был подчиниться. Впрочем, по пути в дом он придумал: надо вылезть в окно, выходящее на противоположную сторону, пролезть под забором и обойти огород кругом.
План вполне удался, хотя с молоком это было не так просто. Под забором немного молока расплескалось, однако примерно три четверти кружки удалось донести.
— На, — сказал Юлек Зенеку — выпей.
Парень нахмурился и с равнодушным видом продолжал обстругивать свою палку. Однако равнодушие было явно наигранное.
— Ну? — нетерпеливо спросил Юлек. — Чего ты?
— Ничего, — ответил Зенек своим обычным небрежным тоном и, взяв кружку, начал пить маленькими глотками.
Юлек заметил, что молоко Зенеку нравится, и это доставило ему большое удовольствие.
— Мариан сейчас придет, — сказал он, подождав, пока тот выпил все до дна. — А зачем ты идешь в этот Стрыков?
Зенек мельком, но пристально глянул на Юлека, как тогда, когда спрашивал, любит ли он трепать языком, потом ответил:
— К дяде.
— К дяде? — удивился Юлек. Он был разочарован: значит, это и есть то самое «дело»?
— Сейчас я тебе что-то покажу. — Зенек полез в карман. — Видишь?
На ладони парня лежала красивая круглая вещичка, блестящая, как серебро.
— Компас? — удивился Юлек.
— Компас. Мне его подарил дядя, давно уже.
Юлек благоговейно осмотрел все по очереди: шкалу, тоненькую дрожащую стрелку, отполированную долгим употреблением оправу.
— Дядя привез этот компас из Индии, — сказал Зенек. Юлек вытаращил глаза.
— Твой дядя был в Индии? — спросил он с восторженным изумлением. — Не врешь?
Зенек снисходительно усмехнулся:
— Он полмира объехал, и в Азии был, и в Африке.
Воцарилось молчание. Юлек размышлял, как здорово было бы иметь такого дядю, не говоря уж о компасе. Он чуть не вздохнул от зависти, но удержался, побоявшись, что Зенек сочтет его ребенком, и сказал деловито низким, взрослым голосом:
— Эта стрелка показывает на север, — давая понять, что он разбирается в таких вещах.
* * *
Тем временем Мариан одевался и умывался чуть быстрее обычного, однако не теряя душевного равновесия. Этот Зенек не вызывал у него такого восторга, как у Юлека.
Поначалу он заинтересовался, готов был помочь, но парень своими выходками оттолкнул его. Правда, самостоятельность Зенека произвела впечатление и на Мариана, зато его «таинственность» и молчаливость казались мальчику нарочитыми и глупыми. «Не хочет — не надо», — думал он. Впрочем, Мариан вообще считал, что раз Зенек не задержится в Ольшинах, то и беспокоиться нечего. И только вечером, узнав, что тот сбежал из приемной доктора, Мариан заволновался.
