— Нам ещё надо подыскать местечко для Руди, — сказал господин Розочка. — Укромное, где бы его не растоптали слоны.
Руди изящно спрыгнул с руки Морица и уселся на плечо господина Розочки. Он непрерывно мурлыкал.
— Хм… Хм, хм, — отвечал ему господин Розочка. — Ну да, как скажешь.
Господин Розочка некоторое время раздумывал.
— Руди хотел бы вернуться назад в зоопарк, здесь ему слишком жарко. Он говорит, что ему будет лучше в павильоне ночных животных с тушканчиками, — сказал он.
— Можно попробовать, — сказал Альфонс Мейербер. — Мне тоже кажется, что здесь неподходящие условия для паркового тигра.
Наступило время прощания. Альфонс подошёл к Цицерону, который всё ещё стоял на коленях, и, насколько хватало рук, обвил его толстую шею.
— Прощай, Цицерон, — сказал он. — Желаю тебе счастья. И не забывай меня.
Цицерон кивнул.
— Я буду тебя иногда навещать, — сказал Альфонс Мейербер. — Может, у вас появятся и маленькие слонята.
Между тем господин Розочка снова расстелил платок, и каждый из троих взялся за свой уголок. Руди забрался в карман пиджака господина Розочки. Тот разбрызгал масло и взял в руки солонку.
— Соль-соль, унесёшь нас далеко ль? Что нам время, что нам даль — не жаль… — пробормотали они хором, и Мориц опять почувствовал, как рывком поднялся в воздух. Становилось всё холоднее и холоднее, и на сей раз он приземлился на ноги: как раз перед входом в павильон ночных животных.
Люди не обратили внимания на мальчика и двоих мужчин, которые возникли словно из ниоткуда. Не глядя по сторонам, они целеустремлённо направились к двери павильона.
— Таковы люди, — сказал господин Розочка, качая головой, — вокруг происходят необыкновенные вещи, а они их даже не замечают.
Уже опускались сумерки, и времени до закрытия зоопарка оставалось мало.
— Идём, Мориц, отнесём Руди вниз, — сказал господин Розочка.
В павильоне ночных животных было ещё темнее, чем снаружи, и Морицу потребовалось время, чтобы его глаза привыкли к темноте. Он шёл следом за господином Розочкой, который искал отсек тушканчиков. Наконец он остановился перед большим смотровым окном.
— Неплохой выбор, — сказал господин Розочка.
За стеклом на песчаном полу лежали ветки, в углу был обустроен маленький пруд, а за ним — уютные норки из палочек и травы.
— А как же вы посадите туда Руди? — спросил Мориц.
— Сейчас увидишь, — ответил господин Розочка.
Он подошёл вплотную к окну, достал маленького зверька из кармана и прижал его к стеклу. Потом что-то шепнул ему на ухо и пробормотал несколько неразборчивых слов. В какой-то момент Морицу показалось, будто тигр слился со стеклом, а в следующее мгновение он уже сидел внутри.
— Пока, Руди, — сказал Мориц и помахал ему рукой.
Маленький тигр посмотрел на него, медленно поднял свои крохотные лапки и помахал в ответ. А потом одним прыжком скрылся в траве.
— То-то удивятся тушканчики, — сказал господин Розочка. — Но вообще Руди быстро находит со всеми общий язык.
Мориц не ответил. Он устал и проголодался. Ему хотелось только одного: домой. Он чувствовал себя словно в конце долгого путешествия.
— Но ведь так оно и есть, — сказал господин Розочка в ответ на его мысли и сунул руку в рюкзак. — Вот тебе немного шоколада с изюмом.
Мориц взял шоколад, сунул в рот и дал кусочку медленно растаять. Альфонс Мейербер молча шёл вместе с ними к выходу.
— Поверь мне, там ему будет лучше, Альфонс, — сказал господин Розочка. — Ведь тут для него была не жизнь.
Альфонс Мейербер посмотрел на друга покрасневшими глазами и похлопал его по плечу:
— Спасибо, — сказал он. И потом вдруг захихикал: — Ты только представь, как они вечером придут в слоновник и будут гадать, куда подевался Цицерон.
Мориц поневоле улыбнулся. Какая поднимется тревога! Господин Розочка тоже засмеялся:
— Ты ошибаешься, Альфонс, — сказал он. — Они даже не вспомнят, что Цицерон здесь когда-то был.
Мориц и господин Розочка устраивают экскурсию
По дороге домой все трое были молчаливы. Остались позади полдня — долгих и напряжённых. Сворачивая к своему дому, Альфонс Мейербер попрощался с Морицем и погладил его по голове.
— Приятно было с тобой познакомиться, — сказал он. — Надеюсь, мы ещё увидимся.
— Обязательно, — пообещал Мориц и улыбнулся.
Альфонс Мейербер казался ему теперь старым другом.
Потом Альфонс повернулся к господину Розочке.
— Я тебе этого никогда не забуду, Леопольд, — сказал он. — Я бы не вынес мысли, что Цицерон печалится и сидит один в зоопарке.
— Пустяки, — ответил господин Розочка и подал ему руку, — уверен, ты бы сделал для меня то же самое.
Они долго и торжественно трясли друг другу руки. Наконец господин Розочка откашлялся:
— Хорошего тебе вечера, Альфонс, и до свидания, — сказал он.
Альфонс Мейербер кивнул. Потом повернулся и медленно пошёл вниз по улице.
У Морица накопилось множество вопросов к господину Розочке. В голове его беспорядочно теснились мысли. Но он слишком устал, чтобы вести в этот день ещё и долгие разговоры.
— Такие странствия очень тяжелы, Мориц, — сказал господин Розочка, отвечая на его невысказанный вопрос. — Тебе сегодня надо пораньше лечь спать.
Мориц кивнул.
— А перед сном, может быть, принять тёплую ванну и выпить большую чашку горячего шоколада, — подытожил господин Розочка.
Когда они дошли до двери господина Розочки, Мориц подал ему руку:
— Большое спасибо, что взяли меня с собой, — сказал он. — Это был очень хороший день.
— Считай, что мы побывали только в зоопарке, — сказал господин Розочка. — Всему остальному всё равно никто не поверит.
Об этом Мориц и сам уже подумал.
— А завтра вечером мы пойдём встречать маму с работы? — уточнил он.
— Обязательно, — сказал господин Розочка, предвкушая удовольствие. — Мне уже не терпится познакомиться с её начальником.
— Тогда я приду, как сделаю уроки, — сказал Мориц.
— Да смотри у меня, не забудь сделать все до одного, — ответил господин Розочка, прежде чем закрыть свою дверь.
Наверху Морица ждал сюрприз: мама уже была дома.
— Я ушла сегодня чуть пораньше, — сказала она. — Но, разумеется, Чёрт-поберих дал мне понять, что это неправильно. — Она закатила глаза. — Но как бы то ни было, я приготовила нам горячий шоколад: подумала, что в зоопарке ты основательно продрогнешь. Как всё прошло?
— Очень хорошо, — сказал Мориц. — А ты знала, что слоны могут научиться говорить?
Мама засмеялась.
— У твоего господина Розочки богатая фантазия, — сказала она.
— Он заранее радуется, что завтра познакомится с твоим начальником, — сказал Мориц.
— О боже, — сказала мама. — Я далеко не так уверена, что это кончится благополучно.
В этот вечер Мориц добровольно отправился спать так рано, что мама с тревогой спросила, уж не заболел ли он.
— Всё хорошо, — ответил Мориц. — Я просто устал.
Мама села на край кровати и склонилась над ним:
— Я знаю, что сейчас тебе тяжеловато. Но папа сообщил, что в выходные вернётся.
— А кто будет ухаживать за бабушкой? — спросил Мориц.
— Соседка, которая и раньше её часто навещала.
— Хорошо, — пролепетал Мориц и заметил, что у него слипаются глаза.
Когда мама поцеловала его и выключила ночник, он уже спал.
На следующее утро Мориц проснулся рано, потому что снаружи бушевала буря. Он встал и выглянул в окно. Сильный ветер гнал по улице листья и мелкие ветки. Мориц соскучился по папе и Тиму и был рад, что на следующий день они вернутся домой. В этот момент открылась дверь, и мама просунула в комнату свою кудрявую голову.
— О, да ты уже встал, — обрадовалась она. — И мы в виде исключения можем позавтракать не спеша.
После завтрака она взяла листок бумаги и записала адрес своего бюро.
— Приходите в половине шестого, — сказала она. — Сегодня на обед сделаешь себе бутерброды, хорошо? А вечером поедим вместе как следует.
В это утро Морица ждал сюрприз: Штефан Рабентраут оставил его в покое. Он был слишком занят тем, что спорил с Мартином Ховилером о том, почему они оба вылетели из школьной футбольной команды. Утром они нашли в своих столах записки, что временно отстраняются от тренировок.
— Это ты подставил Феликсу подножку, — кричал Штефан Рабентраут, а Мартин Ховилер огрызался: — А ты толкнул Анди перед воротами.
Ссору было слышно даже с улицы, и закончилась она, только когда госпожа Майер вошла в класс и заглушила этот шум.
Когда Мориц после школы пришёл домой, в холле лежала записка. Кто-то подсунул её под дверь.
Дорогой Мориц, —
было написано старомодным, но легко читающимся почерком, —
