— Цицерона и правда нет, — с тревогой сказал Альфонс Мейербер.
А ведь в это время он всегда делал послеобеденную гимнастику.
Они повернули за угол и очутились у входа в слоновник. Оттуда послышались громкие трубные звуки. Альфонс Мейербер толкнул деревянную дверь и поспешил внутрь. И действительно, в первой же клетке на полу лежал коричневый слон и с укором смотрел на них. Он поднял свой хобот и оглушительно протрубил. Так громко, что Мориц заткнул уши и чуть было не пропустил то, что произошло потом. Слон вскинул правую переднюю ногу, и на весь слоновник прозвучало отчётливое:
— Привет, Альфонс!
— Привет, Цицерон! — ответил Альфонс Мейербер, пока Мориц, раскрыв рот, переводил взгляд с одного на другого.
Слон медленно поднялся на передние ноги и подтянул за ними всё тело. Затем он подошёл к оградке и потрепал Альфонса Мейербера хоботом по спине. Тот осторожно поглаживал большие слоновьи уши и разговаривал с Цицероном, но так тихо, что Мориц ничего не понимал.
— Слон говорил, — растерянно обратился Мориц к господину Розочке, всё ещё не в силах поверить собственным ушам.
— Да, разумеется, — сказал господин Розочка. — Ну как-то ведь он должен был поздороваться с Альфонсом.
— Но слоны не попугаи, — сказал Мориц.
— Нет, не попугаи. Но они легко могут заговорить, если живут вместе с человеком, — ответил господин Розочка. — Но ты всё же совершенно верно заметил, что это встречается редко. Поэтому лишь с немногими слонами можно беседовать так запросто, как с Цицероном.
С той стороны, где были Цицерон и Альфонс Мейербер, теперь доносились тихие трубные звуки, похожие на всхлипывания. А потом раздался громкий, душераздирающий плач. Плакал Альфонс Мейербер, он достал из кармана большой белый носовой платок и вытирал им глаза. Господин Розочка поспешил к ним. Цицерон повесил голову и мотал хоботом из стороны в сторону, исторгая при этом жалобные звуки. Альфонса Мейербера сотрясали рыдания.
Господин Розочка погладил его по плечу и спросил:
— Ну что, Альфонс?
Захлёбываясь от рыданий, Альфонс Мейербер рассказал, что произошло. Слоновья дама Гретхен, горячо почитаемая Цицероном, несколько дней тому назад была переправлена в африканскую саванну к её семье. И Цицерон тосковал по ней так сильно, что больше не мог ни есть, ни спать.
— Цицерон говорит, — Альфонс Мейербер от горя едва мог продолжать, — что больше не хочет жить, если не сможет видеться с Гретхен.
Конечно, это было ужасно.
Мориц заметил, что он и сам опечалился. Господин Розочка погрузился в глубокую задумчивость. Мориц впервые видел его без улыбки на лице.
— Ну, Альфонс, — сказал он наконец, — я знаю, тебе жаль расставаться с Цицероном, но ты ведь не хочешь, чтобы он был таким несчастным?
— Нет, — сказал Альфонс Мейербер, моргая покрасневшими от слёз глазами.
— Я думаю, нам следует переправить Цицерона к Гретхен, — сказал господин Розочка.
Цицерон громко вострубил.
— Ты сделаешь это для нас, Леопольд? — с надеждой спросил Альфонс Мейербер.
— Это будет не так просто, — ответил господин Розочка. — И это должно остаться между нами, — добавил он, обращаясь к Морицу. — Ты умеешь хранить тайны? — Мориц кивнул. — Тогда дай мне, пожалуйста, рюкзак.
Мориц спустил с плеч рюкзак, из которого теперь слышалось не только позвякиванье, но и тихое рычание.
— Что это там внутри? — спросил он ещё раз.
— М-м, что ты имеешь в виду? — ответил господин Розочка вопросом на вопрос.
— По звуку похоже на Руди, но… — сказал Мориц.
— Именно так, — перебил его господин Розочка. — Руди здесь холодно зимой, и я давно обещал устроить его в тёплое место. И теперь мы можем взять его с собой, когда будем переправлять Цицерона к Гретхен.
Господин Розочка взял рюкзак и открыл его. Он достал оттуда тёмно-зелёный платок, весь расшитый золотыми подсолнухами. Потом опять полез в рюкзак и извлёк зелёную стеклянную бутылочку, размером не больше флакончика с каплями от насморка, какой стоял у Морица в ванном шкафчике. Под конец он достал из рюкзака серебряную солонку. И — Руди. Маленький тигр сидел на ладони господина Розочки и жалобно мяукал.
— Всё хорошо, Руди, — успокоил его господин Розочка. — Не бойся. Можешь его взять? — попросил он Морица.
И в следующее мгновение Мориц уже держал маленького тигра в руках. Мех его вздыбился, и он грозно выгнул спину. Мориц осторожно поглаживал его указательным пальцем. Постепенно Руди успокоился.
Господин Розочка между тем развернул платок. Один конец он обвязал вокруг хобота Цицерона, а остальная часть платка свисала через решётку ограждения.
— Теперь идите сюда, — велел он Морицу и Альфонсу Мейерберу.
Оба подошли ближе, Мориц всё ещё с Руди в руках, который теперь так и ластился к его пальцам.
— А сейчас каждый должен взяться за свой уголок платка, — объяснил господин Розочка. — Когда я побрызгаю маслом и посыплю сверху солью, мы все хором скажем: «Соль-соль, унесёшь нас далеко ль? Что нам время, что нам даль — не жаль». Пожалуйста, можете это повторить?
Альфонс и Мориц произнесли заклинание.
— Вы должны это запомнить, потому что у нас будет только одна попытка, — сказал господин Розочка.
Мориц почувствовал, как затрепетал его желудок. Господин Розочка вложил каждому в руку по уголку платка, а четвёртый стиснул сам.
— Все готовы?
Мориц и Альфонс Мейербер кивнули, Цицерон поднял хобот. Господин Розочка забормотал что-то нечленораздельное, разбрызгивая при этом масло из флакончика по платку. Потом взял солонку и стал трясти ею так, будто что-то из неё рассыпал. Наконец он кивнул Альфонсу и Морицу:
— Соль-соль, унесёшь нас далеко ль? Что нам время, что нам даль — не жаль.
Внезапно из солонки вырвались и засверкали молнии, и Морицу показалось, будто его с силой рвануло в воздух. В глазах у него потемнело. Он зажмурился и ощутил ледяное дуновение, потом сразу стало жарко, и он резко упал на землю. Когда он открыл глаза, его ослепило солнце. Под ладонями он нащупал сухую траву и сел. Где же Руди?
Мориц осторожно огляделся. Он сидел в траве под слепящим солнцем, а вдали виднелись смутные очертания стада слонов. Неподалёку раздался громкий крик. Испуганно обернувшись, Мориц увидел, что это всего лишь Альфонс Мейербер, который только что приземлился, громко ударившись задом. Господин Розочка спружинил на ноги и похлопал по своему костюму, отряхивая его от пыли. Сразу после этого на землю с громким трубным звуком шлёпнулся Цицерон. И наконец Мориц услышал тихое мяуканье, и ему на ладонь в изящном прыжке опустился Руди.
— Ну, всё обошлось и даже прошло очень хорошо, — сказал господин Розочка, помогая Альфонсу Мейерберу подняться на ноги.
— Не считая моей попы, — сказал тот.
Оба внимательно огляделись.
— И где же Гретхен? — спросил господин Розочка и повернулся к Цицерону. Тот хоботом указал в сторону стада, которое устроилось в тени раскидистого дерева.
— Не будешь ли ты так любезен взять нас к себе на спину, чтобы нам не пришлось проделывать этот далёкий путь пешком? — спросил господин Розочка.
Цицерон ответил тем, что сперва подогнул задние ноги, перенёс на них весь свой вес, а потом опустился на передние.
— Давай, Мориц, — скомандовал господин Розочка. — Я посажу тебя перед собой.
Мориц вскарабкался на шершавую и немного щетинистую спину Цицерона, и господин Розочка подхватил его на удивление сильными руками. Альфонсу Мейерберу с его короткими ножками трудновато было взобраться на слона, но Мориц и господин Розочка подтянули его к себе. Руди между тем крепко вцепился в куртку Морица. Когда все были наверху, Цицерон поднялся и враскачку зашагал в сторону слоновьего стада.
Стояла ужасная жара. Небо здесь было не голубое, как дома, а почти белое. Воздух над саванной дрожал от зноя. Мориц потерял чувство времени, сидя на покачивающемся слоне и чувствуя на лице обжигающее солнце. Слоны под деревьями становились всё больше и отчётливее, а когда друзья почти подъехали к стаду, от него отделилась молоденькая слониха и побежала к Цицерону. То была Гретхен!
Тут всей группе, сидевшей на спине Цицерона, не поздоровилось, потому что слон тоже пустился вскачь, спеша навстречу Гретхен. Господин Розочка обхватил Морица ещё крепче. Наконец слоны остановились друг перед другом. И когда они сплетались хоботами и радостно трубили, на глазах слоновьей девушки выступили слёзы. Мориц слышал позади себя сильное сопение. Это Альфонс Мейербер плакал от умиления.
— Ну-ну, Альфонс, — урезонивал его господин Розочка, но и его собственный голос звучал нетвёрдо.
Когда радость встречи немного улеглась, друзья слезли с Цицерона.
