Но в сквере у подножия Эйфелевой башни толпилась кучка народа. Порывы урагана выворачивали дамские зонтики, рвали мокрую одежду. Эйфелева башня – это железный великан; он упруго выгибался, он уперся своими решетчатыми ногами в мощный фундамент и сопротивлялся урагану. Ветер выл в железных переплетах этажей, и вся башня гудела. Она держала антенны беспроволочного телеграфа – это ухо, которое услышит голос из далекой Америки, уловит мольбу гибнущего в океане судна и затерянного в бесконечном пространстве дирижабля.
И на полмира может крикнуть Эйфелева башня: без промедления, мгновенно электрическая волна донесет ее голос и на берега Амазонки, и в Ледовитый океан, и в пустыню Сахары; и маленькая походная станция услышит ее мощный голос.
В темном воздухе фосфорическим светом вспыхивали линии антенн.
А толпившиеся у станции телеграфа люди с нетерпением ждали новых известий с дирижабля. Тут дежурили корреспонденты газет, родственники воздухоплавателей, просто любопытные. А под землей, где была скрыта станция, шла своя работа, и депеши со всех концов мира высокие антенны ловили и передавали, – сейчас это был вопль о помощи с Атлантического океана, стоны гибнущих в Средиземном море судов.
Но тех, кто стоял под проливным дождем у станции, интересовала только судьба дирижабля 126Л.
Неподалеку от башни кафе было битком набито мокрыми посетителями. И все-таки хлопали двери, и входили новые и новые. Все спорили, кричали, все были так возбуждены, что незнакомые люди говорили между собой как приятели.
– Мосье! – кричал только что вошедший, с которого ручьями текла вода. – Слушайте последнее известие: корабль поврежден, из него выходит газ, они спускаются. Телеграмму подхватила Аденская станция и передала сюда!
Все на минуту стихли. Всем представилось, что среди урагана и тьмы корабль падает на неведомую землю. Но сейчас же снова загудели на все лады, обсуждая положение корабля.
– Сама мадам Жамен на станции! – кричал кто-то.
– Ура! – закричал кто-то. – Телеграмма из Джибути: Рене там.
– Ловкий малый! – кричал кто-то.
– Бросил товарищей! – перекричал все голоса какой-то военный.
И опять невообразимый гомон и крики. Так прошло полчаса, и взволнованное море голосов начало утихать: новых сведений никто не приносил. Вернувшийся с телеграфа человек, мокрый, как будто он только что переплыл Сену, влез на стул и прокричал:
– Граждане! Дирижабль обещал телеграфировать каждые десять минут; вот уже скоро час – никаких известий оттуда.
Все замолкли, и слышно стало, как потоки ливня шумели на дворе.
– Рене телеграфирует, – прибавил говоривший, – что там, в Джибути, тихо…
– Во дворце наместника, наверно, нет сквозняков! – зло сказал военный из своего угла. – Хорош гусь! Сидит и коньяк потягивает…
Глава II
Уже вторые сутки дирижабль 126Л несся в воздухе. Команда сменяла вахты так же исправно, как исправно работали моторы. Выбившийся из сил Лантье напряженно соображал, как теперь быть. А подумать было о чем.
– Где мы? – приставал к нему Леруа.
– Над землей Сомали, – усталым голосом сказал Лантье.
Леруа требовал, чтоб Лантье точно указал их положение, и тащил инженера к карте.
– Что за возня в коридоре? – тревожно спросил вошедший профессор, – вся команда на ногах.
– Мы идем вниз, – сказал Лантье. – Газ выходит из корпуса корабля. Команда выбрасывает балласт.
– Черт возьми! Он может весь выйти! – кричал Леруа в тревоге.
– Может, – сказал Лантье, в его усталом голосе послышалась опять прежняя твердость. – Газ может выйти, но мы рассчитали так, что дирижабль не опустится на землю, пока мы не достигнем берегов Индийского океана.
– Вы телеграфировали о нашем положении? – беспокоился Леруа.
– Наш телеграф не достигает теперь ни одной радиостанции, и наших депеш никто не слышит. Но, простите, я устал, я усну часа на два.
– Ложитесь, ложитесь, голубчик! – засуетился профессор, подсовывая подушку.
Лантье повалился на диван и сейчас же заснул.
А капитан Жамен распоряжался в коридоре выбрасыванием балласта; его выбрасывали порциями через определенные промежутки времени. Все пять моторов работали полной силой, и корабль несся со скоростью ста двадцати двух километров в час на юго-восток к берегам океана.
– До чего довели! – ворчал вслух Жамен.
– А в чем же дело, капитан? – сочувственно спросил механик.
– Да как же! – продолжал Жамен, нарочно повысив голос, чтоб все слышали. – Эти господа ученые ведут себя хозяевами и своими капризными требованиями довели…
– Что такое, капитан? – спросило несколько голосов.
Люди бросили работу, и вокруг Жамена в коридоре образовался тесный кружок.
– Да еще бы! – продолжал Жамен, чуть не крича. – То им давай выше, то ниже, – и все как будто для науки, для наблюдений, и вот попали под удары урагана, расшатало, помяло корпус. Хороши мы будем, если сядем в пустыне!
– Что ж мы будем делать? – спросил механик.
Веселое настроение команды сразу переменилось на мрачное и тревожное. Слышались голоса:
– Неужели их нельзя унять? Суются во все!
– Я связан приказом исполнять их требования, – с обиженным видом сказал Жамен. – Вы – другое дело…
– Товарищи! – крикнул из толпы матрос с мрачным, злым лицом. – Мы должны вывести капитана из дурацкого положения, а то все пропадем. Их надо запереть и поставить караул.
– Верно! Молодчина, Этьен! – кричала команда. – Чего там ждать!
Человек десять направились по коридору к спуску в носовую каюту. Но в это время показался в конце коридора Леруа.
– А, вот один уж есть, стой! – кричали матросы навстречу Леруа.
– Довольно хозяйничать! – заорал ему в лицо матрос, который вел остальных. – Вы арестованы!
И он схватил географа за плечо.
– Почему, что такое? – крикнул Леруа и отшвырнул руку матроса. – Это вздор какой-то!
Он быстро оглядел возбужденные лица матросов: злая и торжествующая улыбка Жамена бросилась ему в глаза, Леруа мигом все сообразил.
– Это гадость! – орал Леруа, весь красный от негодования. – Этот негодяй вас надувает!
И он указал на капитана Жамена.
– Как вы смеете! – наступал Жамен.
Но Леруа не легко было унять. Его горячность была не того сорта, что скоро остывает.
– Я сейчас докажу всем, что вы…
– Убрать его! – заревел высокий матрос и ринулся на Леруа.
Все загудели, закричали, двое механиков удерживали матросов.
– Пусть скажет! – кричали из толпы.
– Долой! – требовали другие.
Леруа задыхался, он почти не понимал, какие слова он говорил, но все смотрели ему в глаза и видели, что этот человек не врет.
– Вот, вот, – говорил Леруа и рылся у себя в карманах, – вот письмо об урагане от станции еще до выезда, он и читать не хотел, он фанфаронил, пока было тихо, и свернулся как бумажка, когда налетел ураган.
Леруа размахивал в воздухе письмом.
– А вы зачем суетесь в управление? – зарычал высокий матрос.
– Если б не инженер Лантье, – с жаром продолжал Леруа, – то неизвестно, что было бы с нами.
Леруа говорил, а Жамен все поглядывал на карманные часы. Но это не были часы, это был карманный альтиметр, и он указывал Жамену, что до земли оставалось каких-нибудь пятьдесят метров. Он рад был бы теперь, если бы стукнул с ходу оземь корабль, чтоб доказать команде свою правоту и оплошность Лантье. Но команда почти вся была уже на стороне пассажиров, письмо станции перебегало из рук в руки, и Жамен слышал, как неодобрительный ропот становился все гуще и гуще.
– Пусть вами управляет профессор по детским болезням! – ворчливо сказал Жамен и ушел по коридору в свою каюту.
– Что же мы стоим? – вдруг сказал высокий матрос. – Выбрасывай за борт!
Леруа вспыхнул и хотел опять разразиться речью, но вдруг улыбнулся: команда дружно начала выбрасывать за борт балласт – аккуратные мешочки с песком, с написанным на каждом весом.
Географ пошел к своим.
– Вы так там орали, дорогой, – встретил его профессор, – что сюда слышно было; ведь человек устал, спит.
– Ничего, все в порядке, – сказал Леруа и прилип к окну. Необозримое море песку раскинулось до самого горизонта. А моторы гудели, и корабль несся вперед к берегу океана в надежде найти там приют и помощь.
– Я вас умоляю – каждые десять минут посылайте радио, может быть, они примут и ответят, – говорил Рене наместнику Джибути.
А тот ходил по ковру кабинета с сигарой в зубах и повторял:
– Я совершенно не знаю, чем помочь, я телеграфировал в Париж.
– Надо делать, делать что-нибудь. Уже полсуток нет известий, у них могли стать моторы, выйти газ, и они в песках ждут голодной смерти, – говорил с тоской Рене.
Наместник пожал плечами.
– Ну, вот вы скажите мне, что же именно я могу сделать?
И наместник остановился перед Рене.
Как ни странно, вопрос этот застал Рене врасплох.
Действительно, как помочь дирижаблю, который неизвестно где? Рене старался поскорее придумать, но ничего не мог. Он подошел к карте земли Сомали, которая висела на стене кабинета, и стал соображать. Ах, зачем он не спросил Лантье, куда они хотят лететь. Да до того ли тогда было. Он старался поставить себя в положение своих оставленных товарищей. Вдруг ему ясно стало, что непременно к морю, к берегу океана должен был стремиться дирижабль. Море – это единственная дорога, по которой им может прийти помощь.
