— Тебя же не бьют! Чего ты взбрыкиваешь, как дикая лошадь? — Роберт на ходу пытался раскрыть мою ладошку. Он был, конечно, сильнее меня, но у него ничего не получалось. Звёздочка слилась с моей ладонью и отнять её было невозможно.
— А ты… А ты… — нужные слова не приходили мне в голову. — Ты — Бармалей! Вот ты кто!
Роберт остановился и подозрительно на меня посмотрел. Этого слова он не знал.
— Бармалей, Бармалей, отдай сто рублей, не отдашь сто рублей, значит, лопнешь, Бармалей! — такую со злости я сочинила дразнилку. Теперь, когда с тех пор прошло уже много времени, эту дразнилку знает моя маленькая сестричка. Я её научила. А мама один раз услышала и очень рассердилась. «Глупости какие-то распеваете», — сказала мама. А мы и правда вместе с Наташкой её пели, орали в спальне во весь голос. Но я думаю, на всякий случай, пусть Наташка её знает. Мало ли что!
А тогда я так рассердилась на этого долговязого сына полицейского — надо же, прицепился! Звёздочку ему подавай! Отпусти, говорят!
Роберт дёрнул меня за руку:
— Кто такой Бармалей?
— Такой же, как ты — детей хватал.
— Он что — гангстер?
Конечно Роберт Чуковского не читал. Гангстер — это ему понятно. Насмотрелся фильмов про разные похищения, вот и меня куда-то волочит. Да что же это такое? Я ведь тоже могу разные фильмы вспомнить. Например, «Тимур и его команда». По книжке Гайдара. Квакин он, вот кто! Нет, Квакин не подходит. Он всё таки потом перевоспитался. А Роберта попробуй перевоспитай. Он и Гайдара не читал, конечно. Или Мальчиш-Кибальчиш… Мальчиш-Кибальчиш!
На этот раз я останавливаюсь очень решительно.
— Никуда не пойду!
— Я тебе не пойду!
— Чего ты меня всё время за руку дергаешь? Так можно и вовсе её выдернуть! Дёргает еще! Всё равно звёздочку не отдам! И никуда не пойду!
— Человек ясно тебе говорит, что никуда не пойдёт, так что отстань!
Опять смуглый! Тот самый, что предупредил о полицейских! Он как из воздуха возникает! И узнал меня!
— Ты что, узнал меня? — спрашиваю и руку растираю. Отпустил всё-таки свои железные клещи.
Смуглый кивает, но сказать ничего не успел, потому что Роберт сильно толкает его в плечо. Смуглый ростом чуть пониже, но на вид покрепче. Роберт презрительно сплёвывает, как делают, наверно, все мальчишки в мире, выражая свое пренебрежение к опасности.
— Послушай, Майкл, — Роберт не держит меня больше, но мне хочется знать, чем это кончится. Ведь Майкл заступился за меня. — Я первый увидел эту штуковину. Не считая Джона, конечно. И мне первому пришла в голову мысль, что с ней можно что-нибудь сделать. В ней какая-то сила. Я правильно говорю, Лана?
Не дожидаясь моего ответа, он продолжал:
— Эту вещь можно как-то применить. — Он поколебался недолго и добавил: — Может быть, продать. Девчонки не умеют делать бизнес, откуда им уметь? А мне нужны деньги. Отдай!
Он неожиданно снова в меня вцепился. Я и охнуть не успела.
— Попроси у отца, может, даст денег-то, — насмешливо ответил Майкл. Слова Роберта его не тронули. — А девочку тебе придется отпустить.
Он похлопал себя по бицепсу правой руки.
— Как говорили древние: друг моего друга — мой друг. Миллионером ты станешь в другой раз.
— Не путайся под ногами! — Роберт принял угрожающий вид. — Да, я хочу с помощью этой вещицы стать богатым. Ограбить банк, например! Тебя устраивает?
Мне с досады даже смешно стало.
— Звёздочка не умеет делать деньги. Она только переносит с одного места в другое.
Теперь уже с любопытством на меня воззрился Майкл. Так, прекрасно! Сейчас они оба станут отнимать у меня моё сокровище!
Я оглянулась, подумывая, куда бы бежать, и увидела Джоан.
— Сюда, сюда! — закричала я, хлопая в ладоши от нетерпения. — Как хорошо, что ты меня здесь нашла.
— О господи! — закричала мне в ответ Джоан. Голос у неё был хриплый, взволнованный. — Вы тут чепухой занимаетесь, а нас выселяют!
Днём, когда мы забегали к Джоан, у дома никого не было. Во всяком случае, почти не было взрослых, не считая двух-трёх стариков, которые сидели на скамейках и грелись на солнышке.
Сейчас там была толпа. Она окружала что-то или кого-то, и люди, размахивая руками и крича, обращались к тому, что происходило внутри толпы.
Проталкиваться между взрослыми уже становилось привычным занятием. Правда, тут не было брандспойтов, но зато стоял невообразимый шум.
Это так говорится: «Стоял шум». Шум вовсе не стоит. Он летает в воздухе и влезает в уши, гудит, как тысяча пчёл или шмелей, и разобрать ничего нельзя. А если говорят: «Невообразимый», это значит, все вокруг так набито шумом, что уже ничего не добавишь — сам кричишь и сам же себя не слышишь.
В середине толпы стояли ноги. То есть, конечно, не одни ноги, а человек стоял, но поскольку я пробиралась пригнувшись, то и увидела ноги в серых брюках. Вокруг ног было небольшое пространство. А чуть поодаль по кругу топали, приподнимались на носки, переступали с ноги на ногу другие люди. Только хозяин серых форменных брюк стоял невозмутимо, будто врос в землю. Что-то было в этом знакомое. Наконец мне удалось поднять голову — полицейский! Конечно, это был полицейский. Напротив него стоял отец Джоан, теперь я рассмотрела, какое у него бледное, больное лицо. Он гулко кашлял и сквозь кашель выкрикивал:
— Вы… не имеете… права!
Кричали и другие, но полицейский слушал молча, не отвечая.
Кто-то произнес слово «тип».
Полицейскому это слово показалось обидным, он повернул голову и наконец открыл рот:
— Не советую меня оскорблять. Этот дом продан. Завтра здесь никого не должно быть. Я только исполняю закон.
— Как это такой большущий дом продан? А где же жильцы будут жить?
— Что же это за такой закон, от которого одни страдания! — воскликнула женщина с ребенком.
Полицейский протянул руку, толпа расступилась. Он ушёл, и люди шли за ним, ещё на что-то надеясь.
— Ну вот, — сказала Джоан и опустилась на маленькую скамеечку, где обычно сидел ее отец. — Неизвестно, где мы будем ночевать завтра.
— Я бы позвал вас к себе, но ведь мы живем в квартале для цветных, — покачал головой Майкл. Неожиданно он присел, вытащил из кармана мелок, и вот уже на асфальте приготовился к прыжку смешной розовый котёнок с бантом на хвосте.
— Ты в кружке занимаешься? — спросила я.
— В нашей школе не занимаются рисованием, — Майкл пририсовывает котёнку розовые усы. — У меня смуглая кожа и чёрные волосы. Кто-то в роду был цветным, а мне приходится расплачиваться. Я учусь в школе для цветных. Джон, посмотри, какой корабль я тебе дарю.
Он уже поменял мелок, по синему морю плывёт кораблик, а на палубе — беленькая девочка.
— Это ты, Джоан, — Майкл заглядывает в лицо грустной девочке, — и волосы у тебя длинные-длинные, посмотри.
— Вот ещё, — усмехается Джоан, и щёки её розовеют. С какой это стати буду я разгуливать по палубе корабля? Я что, дочка капитана или миллионерша?
— Но по палубе разгуливают, поверь, не только миллионерши! — горячо вмешиваюсь я. — Когда мы с родителями были на море, вместе с нами на корабле было много разных людей! Совсем обыкновенных. Мой папа совсем не миллионер, он инженером работает.
— Послушай, Роберт, — как удивительно меняются глаза у Джоан! Сейчас они голубые и блестящие, как у Наташкиной куклы. — Ты не мог бы поговорить со своим отцом? Может, он бы вмешался, и нас бы не выселили?
— Почему бы будущему миллионеру не оказать такую услугу чистильщику обуви? — пробормотал Майкл, поправляя рисунок. Как я понимаю, они терпели друг друга только потому, что оба дружили с Джоан. — Ты ещё не отдала ему свою звёздочку, Лана?
— Перестань! — прикрикнула на него Джоан, — не люблю, когда вы без конца ссоритесь!
— Я попробую, — неуверенно ответил Роберт, стоявший до сих пор поодаль, не решаясь ни подойти, ни уйти совсем. Будто он был виноват, что так случилось.
— Напрасно ты его просишь, — поднялся с корточек Майкл, — отец ничего для него не сделает. Роберт просил когда-то, чтобы он избавил его от розг в школе, но отец ответил: «Заслужил получи!»
— Как это — от розг в школе? — ужаснулась я.
— Обыкновенно! Разве у вас учеников не бьют в школе розгами?
— Розгами? В школе?
— Да, да, розгами, в школе! — вдруг заорал на меня Роберт. — Что ты прикидываешься, будто не понимаешь? Во всех школах учителя бьют учеников розгами! Есть розги с ручками и без ручек, короткие и длинные, бьют по рукам, и по спине, и по другим местам, в одежде и без одежды! И не говори, пожалуйста, что у вас этого нет.
В первые секунды я не могла понять, где нахожусь. Потом все чётко вспомнилось. Джоан уже одевалась, поглядывая на меня. На столе стояли две чашки, из которых шёл пар.
