— Не хотелось тебя будить, но пора, — усмехалась Джоан, натягивая джинсы. — Пожалуй, будет лучше, если полиция застанет тебя одетой.
— Они придут к обеду, — услышав последние слова, сказала мать Джоан. Она вошла с улицы с каким-то свёртком.
— Ты пригласила полицейских на обед? — грустно пошутила моя подружка. Но Ева посмотрела на неё строго.
— Я была у них дома, — сказала она торжественно. — И хотя не застала господина полицейского дома, поговорила с его женой. Правда, мы разговаривали на кухне, но я ведь не важная госпожа, чтобы пускать меня в комнаты! Мы хорошо побеседовали. Жена полицейского дала мне ткань и доверила сшить ей нарядный фартук. Она обещала поговорить с мужем и, может быть, всё уладить. По крайней мере, нас оставят в этом доме до тех пор, пока мы подыщем что-то другое. О, она очень строгая женщина! Муж должен её послушаться. Я объяснила ей наше положение, и она поняла. У неё самой есть сын. Такой красивый мальчик. Он в свободное время продаёт газеты, Роберт. Да, его зовут таким красивым именем — Роберт. Она мне даже улыбнулась и пообещала: «Я вам хорошо заплачу, если вы постараетесь, конечно». Как же не постараться для хорошей женщины?
Она говорила и говорила, стараясь заглушить словами страх, что всё может получиться совсем не так.
— Хорошо, я скоро вернусь, — сказала Джоан, выводя меня за руку из подвала, — и отнесу жене полицейского халат.
— Фартук! — укоризненно крикнула вслед нам Ева.
Только теперь я заметила, что у Джоан горят щёки и вообще вид какой-то нездоровый.
— Не заболела ли ты?
— Голова очень болит. И горло.
— Так надо дома полежать!
Она посмотрела на меня, как на трёхлетнего ребёнка.
— А кто же будет зарабатывать?
— Разве вам не дают больничного? Когда я заболеваю, маме дают больничный. Бюллетень.
— Зачем?
— Как зачем? По нему платят деньги.
— За что? За то, что болеешь? — Она с недоверием посмотрела на меня, а потом звонко расхохоталась. У неё замечательный смех, будто колокольчики звенят.
Никак не могла я её убедить, что у нас, в СССР, если человек заболел, ему платят за все дни болезни. Джоан считала, что я сочиняю.
— Заболеешь, лежишь дома, а тебе платят? Или, чего доброго, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить, положат в больницу, и не ты платишь врачам, а тебе платят, и ещё бесплатно лекарство дают? И кормят? Ой, не могу! Врач тебе сделал операцию, а ты идешь за это деньги получать?
— Да не за это! — рассердилась я уже всерьёз. Ну что за непонятливость такая! — Врачу платит государство, а ты получаешь по специальному листку, где написано, что ты болел! На работе платят, где ты работаешь! Теперь понятно?
— Понятно. Заболела — иди к хозяину и требуй, чтобы заплатил! Умора! Платите мне денежки за то, что у меня голова болит! А если все захотят болеть и никто не будет работать, всем плати? Перестань, пожалуйста, Лана, а то у меня от смеха живот лопнет, и тебе придётся платить по больничному листку мне!
Джоан внезапно перестает смеяться и поворачивает ко мне совсем серьезное лицо:
— А детям платят по больничному столько же, сколько взрослым?
— Но у нас не работают дети! — развожу я руками.
— Вот видишь! Значит, у вас детям тоже трудно устроиться на работу. А ты говоришь — хорошо, — Джоан хмыкает, всем своим видом показывая, что её не обманешь…
А я представила себе, что бы сказала моя мама, если б я вдруг заявила, что пойду работать чистильщиком обуви? А бабушка? Да они бы кинулись мерять мне температуру, решили бы, что я с ума сошла и у меня бред.
Я как бы посмотрела на себя со стороны. Какая же разная у нас с Джоан судьба! «Ой, бабушка, некогда мне за хлебом бегать, уроков задали много». — «Хорошо, Ланочка, занимайся, я сама схожу!» Папа ворчит: «Балуете ребёнка!» — «Ей и так приходится много заниматься, — заступается мама. — Учительница сказала, надо режим соблюдать». Только и слышишь: «Ребёнку нужно есть вовремя! Ребёнку пора спать!» Прямо думать об этом совестно. А я ведь еще и капризничаю: то хочу, этого не хочу…
Джоан не могла работать. Еле почистила две пары туфель и сидела, опустив голову. Я взяла её за руку. Горячая, как утюг.
— Ты что! — закричала я. — У тебя же, наверно, сорок один градус, сейчас же идём домой!
Джоан подчинилась. Ей в самом деле было худо.
— В постель надо. Молока горячего выпить, — приговаривала я и чуть не волоком её тянула. — Я, правда, терпеть не могу горячего молока, да ещё пенка сверху. Но бабушка говорит, что оно лучше лекарства.
Дорогу я нахожу сама. Вот дом, вот маленькая скамеечка у входа. Сейчас уложим Джоан в постель, если нет молока — пока можно дать чаю горячего.
— Мама, — неуверенно начинает Джоан, — мне кажется, я очень заболела.
— Отлично, что ты пришла, — откликается мама, — фартук готов, его нужно срочно отнести. Я не могу уйти из дома — отцу опять плохо.
И сразу же слышен долгий, трудный кашель.
— Иди, девочка, и поскорее. Жена полицейского обещала помочь.
— Послушайте, — не выдержала я, — ей нельзя идти! Ей нужно лежать, у неё температура!
Бесцветные глаза Евы смотрели сквозь меня. Она даже не стала мне отвечать. Джоан молча взяла пакет и направилась к выходу.
Мы отошли от дома несколько шагов, когда девочка заговорила:
— Ты не думай, что Ева ничего не видит. Она прекрасно видит, что я еле иду, но что ей делать? Больной отец. Выселяют на улицу. Может быть, нам в самом деле помогут. Хотя я в это не верю.
Она пошла, волоча ноги, как будто ей сразу стало сто лет. Она будто забыла про меня. Да и до меня ли ей!
«Нужно найти Роберта!» — решила я, сцепив зубы. Должен же кто-то вмешаться! Экран в звёздочке мерцал. Хочу быть там, где Роберт!
— Здравствуй, Роберт. — Я стояла у двери крохотного, прямо-таки игрушечного домика, сложенного из ящиков и фанеры. Дверь была открыта, поэтому можно было делать два дела сразу: поздороваться с Робертом, сидевшим внутри, и рассмотреть сооружение, непонятно почему не развалившееся сразу, как его только слепили.
— Вот так гостья, — насмешливо протянул Роберт, даже не пошевелившись. Как будто ждал моего прихода. Или хотел показаться таким «железным», невозмутимым парнем. — Входи, раз уж пришла. Чего ж там стоять.
Пригнувшись, я вошла. Здесь можно было только сидеть, поскольку потолок очень низкий. На стенах — яркие картинки. Кажется, вот этот апельсин можно взять, только руку протяни. На ящике стоит бутылка с цветной наклейкой. Наверное, пепси-кола. Из-под мятой газеты выглядывает пачка сигарет. Пустая. Неужели Роберта?
— Ты что, куришь?
— А, не обращай внимания, — машет рукой Роберт. — То ребята оставили. Мы здесь собираемся, чтобы обсудить какое-нибудь дельце.
— Например, как стать богатым? — не удержалась я, чтобы не съязвить.
— Мой отец говорит — всё в мире от денег. И, прежде всего, счастье. У кого много денег, тот делает, что хочет. И может стать, кем хочет. Важно раздобыть много денег.
— Нет, Роберт. Никакие деньги не помогут стать добрым. Можно иметь много всего, но быть одиноким. И потом ведь есть совесть.
Я вспомнила про кошелёк.
— Можно присвоить чужие деньги, но никогда от этого счастливым не будешь.
Роберт почему-то рассердился:
— Ты чего пришла? Чего заявилась? Про совесть мне рассказывать?
— И про это. То есть не совсем. Просто я подумала… Ты ведь обещал поговорить с отцом. Чтобы их не выселяли.
Он растянулся на полу и заложил руки за голову. Теперь здесь и повернуться негде. Я примостилась на мягком кубике, обтянутом материей. Кажется, он называется пуфик. Похоже на собачье имя.
— Ничего у меня не вышло. Отец накричал на меня, не суйся, говорит, не в своё дело.
Глупо было надеяться на помощь Роберта. Напрасно я сюда пришла.
— Ты, наверное, думала, что сумеешь изменить мир: приехала, вмешалась — и всё будет так, как ты привыкла у себя, там, далеко, — он словно читал мои мысли. — Отцу Джоан будут платить за болезнь, сама она будет ходить не на работу, а в школу, а мой отец распорядится и никого не станут обижать. У нас всё иначе, понимаешь, иначе! Миллионер может купить дом, корабль, завод вместе с рабочими. А если мой отец будет своевольничать, его выгонят из полицейских, он будет таким же безработным, как отец Джоан.
Вдруг Роберт приподнялся и быстро заговорил:
— Лана, давай станем миллионерами! Ты сказала, звёздочка умеет перемещать с одного места в другое, правда? Пусть она переместит нас в банк, мы там схватим деньги и потом — сюда, обратно, а? Ну, боишься рисковать, пусть меня одного — туда и назад! Минута — и у меня мешок денег!
— Такой большой, а такой глупый! — как можно спокойнее ответила я. — Тебя же поймают там или здесь. Или чуть позже. И посадят в тюрьму. А миллион отберут.
