— Для такой деликатной барышни могу порекомендовать поджаристого цыпленка с зеленым горошком, впрочем, есть еще жареная рыба с вареной репой и пирог с говяжьими почками.
— Фу, почки, — поморщилась Маша, — лучше цыпленка с горошком.
Когда она отсчитала монетки за обед, ее кто-то окликнул. Это оказался Илья, он сидел за одним из столиков вместе с белокурой бледной девочкой в сером платье и угрюмым парнишкой с длинными черными волосами, в кожаной куртке, почти как у Маши. На всех троих были синие плащи и значки с изображением спирали.
— Иди к нам! — позвал он ее. Маша взглянула на Шефа, тот кивнул ей:
— Как только все будет готово, я принесу.
— Привет! — сказала Маша, усаживаясь за столик и подкладывая сумку себе за спину.
— Привет, богатейка, — улыбнулся Илья, — почему тебя не было на занятиях?
— Да ну их, — поморщилась Маша, — говорят о политике, такое ощущение, что здесь все, кроме Нескучного и Молнии, боятся меня учить. Как директриса их ни уговаривала, ни за что не пускают на уроки. Приходится заниматься самостоятельно, в библиотеке.
— Ну еще бы! — угрюмо усмехнулся длинноволосый. Илья бросил на него быстрый взгляд и скороговоркой представил:
— Никита Кожаный — Маша Некрасова.
— Почему «еще бы»? — спросила Маша Никиту.
Тот фыркнул и уткнулся лицом в свою кружку.
— Боятся они, что директриса настучит Мудреному на то, что они обучают сквозняка из другого мира, — объяснил Илья.
— Зачем это ей? — поразилась Маша, вспоминая, как ласкова и искренна была с ней госпожа Блистательная.
— А как по-твоему, почему ее взяли директрисой? Такую молодую и неопытную? Да она всего дважды уходила.
— Куда?
— Ну, это мы так называем путешествия в другие миры. Дважды путешествовала.
— Так почему ее взяли?
Бледная девочка хихикнула, и мальчики посмотрели на нее осуждающе.
— Она — седьмая невеста Мудреного, — громким шепотом сказал Илья.
— Невеста Мудреного? А почему седьмая?
— Потому что первые четыре невесты — старейшие и наиболее уважаемые Дамы нашего города, самой молодой из них седьмой десяток, — захихикал Илья, — пятая — это священная птица Какаду, это традиция, а шестую несколько дней назад сослали на Белый остров как колдунью. Так что быть седьмой невестой — весьма почетно, правда, их всего двадцать пять, но госпожа Блистательная из оставшихся — первая и самая красивая.
— Так, значит, учителя думают, что она — доносчица! — ахнула Маша. — Но почему ее не боятся Нескучный и Молния?
— Видишь ли, для Даниэля — это дело принципа, — начал Илья.
— Он в нее влюблен, — брякнула девочка.
— Он ее первый жених, до того, как Мудреный выбрал ее в невесты, — объяснил Илья.
— Натка, еще раз влезешь в разговор, будешь одна обедать, — буркнул Никита.
Маша ожидала, что Натка обидится и уйдет, но та сгорбилась над тарелкой и осталась сидеть. И вся она производила какое-то жалкое впечатление, почему-то хотелось ее умыть, причесать, переодеть, хотя она не была грязной, но все равно словно заброшенной.
— Ну ладно, Даниель влюблен, а Александр?
— Александр был директором до госпожи Блистательной. Он — единственный магистр Великой Спирали в Как-о-Думе, — ответил Илья. — Он самый опытный сквозняк нашего времени, у него более полутора сотен уходов, и все удачные. Говорят, он мог бы уйти бродяжничать по мирам, если бы не ученики и Академия.
Веселая румяная девушка принесла Машин обед. Спохватившись, Маша достала из сумки припасы, что дала ей с собой тетушка Душка, и предложила их друзьям.
— Тянучки тетушки Душки! — завопил Илья, схватив по одной в каждую руку. — Глазам не верю! Сейчас умру от обжорства.
Натка прошептала «спасибо», а Никита, прежде чем взять кусочек, пристально посмотрел Маше в глаза.
— Можно задать тебе вопрос? — неожиданно сказал он.
— Слушаю, — осторожно ответила Маша.
— Если ты и вправду из другого мира и попала к нам случайно, как так получилось, что на тебе броня? Только не говори, что у вас ее все носят.
— Броня? — удивилась Маша. — А, ты имеешь в виду куртку? Это мне двоюродная сестра привезла из Питера, ой, то есть издалека, в подарок. Просто одежда, чтобы не замерзнуть на ветру, а не броня. Я все время в ней хожу.
— Никита попался с Отражателем, теперь тоже все время броню носит, чтобы учителя его указкой не проткнули, — стараясь не смеяться, чересчур серьезно ответил Илья.
— Мой отец мастерит броню для гильдии балаганщиков, — угрюмо сказал Никита, — такую, что не гремит, как жестянки стражи думаков. У тебя хорошая броня, Маша, защитит от ножа, если ударить им вскользь, только надо бы вшить листы железа на грудь и спину…
— Никита, если Маша вернется в свой мир, это железо пропадет, — робко возразила Натка.
— Почему? — поинтересовалась Маша.
— Где бы ты ни была, что бы с тобой ни случилось, ты возвращаешься домой, как уходила. В той же одежде, с теми же вещами. Ты можешь прожить в другом мире до старости, но вернешься той же девчонкой.
— Это все бред тигрового ежика, — заявил Никита. — Броня может тебе пригодиться в этом мире.
— С чего бы это? — спросила Маша.
— Потому что ты пришла бороться с властью Мудреного, — уверенно сказал Никита.
Натка ахнула. За их столиком стало очень тихо, даже Илья перестал жевать. И в этой тишине Маша услышала, как ее обсуждает компания пестро разодетых девчонок за соседним столиком.
— А блузочка ничего, видать, монашки вышивали, — снисходительно заметила красивая, яркая девочка в пурпурном бархатном платье с синими полосами. У нее были удивительные волосы — красновато-рыжие с золотыми прядками.
— Сперла где-нибудь, — равнодушно предположила ее соседка с прямыми белыми волосами и узким лицом. — Юбчонка-то балаганная, как у канатоходки.
— А ботинки-то точь-в-точь копыта коровьи, — захихикала брюнетка с множеством косичек.
Маша увидела, как сузились глаза у Никиты, и поняла, что если она сейчас промолчит, он будет считать ее трусихой. Она встала и подошла к соседнему столику. Девчонки замолчали, уставившись на нее.
— Я ими обычно пинаюсь, — любезно Улыбнувшись, сказала Маша.
— Что-что? — подняла брови красавица.
— Мои ботинки. Тебе угодно попробовать?
Красавица не пошевелилась, зато ее Подруги встали. Маша почувствовала, что кто-то тянет ее за рукав. Это был Илья.
— Не связывайся с ними, — попросил он ее. — Поверь мне.
Красавица улыбнулась и сказала, глядя в сторону:
— Что-то сквозняком повеяло… Шефу бы стоило закрыть двери.
Илья покраснел, но настойчиво потянул Машу за собой. Маша вырвалась, в это время подоспели Никита с Наткой.
— В другой раз, — сказал твердо Никита, глядя Маше в глаза. Она позволила себя увести. Натка задержалась у столика.
— Красивое платье, — несмело улыбнулась она.
— Ты правда так думаешь, уродина? — промурлыкала красавица. — Тогда мне придется его сменить.
Она щелкнула пальцами, и пурпур стек с ее платья, оно покрылось зеленью и сиренью, словно городские улицы в июне, рукава набухли и перевились золотой нитью, а роскошный пышный подол разошелся лепестками и закрутился спиралью.
— Точь-в-точь гусеница, — сказала Маша, но ее голос утонул в громе аплодисментов. Сквозняки за соседними столами встали, хлопаньем, криками и свистом выражая свое восхищение.
— У нас только Яна так умеет. Не понимаю, почему ее не переводят на старший курс? — сказал Илья.
— Известно, почему, — угрюмо пробурчал Никита, — дочка Прокопа-покупца, не последнее звено гильдии торговцев, личный поставщик Мудреного. Высшее общество. Куда ей в другие миры, она и этим слишком довольна.
— А у вас сколько этих… уходов? Ребята переглянулись.
— Ты что, из нас никто не уходил, лишь выпускники. Вот только Никита…
— А что Никита? — огрызнулся Никита. — Ну, уходил. Я тогда маленький был.
— У него отец котенка заболевшего в речку выбросил, он и убежал, — сказал Илья.
— И куда попал? — заинтересованно спросила Маша.
— Да ерунда, мне лет шесть было, не больше. Ушел в лес вдоль реки, кристалл и второе лицо случайно в кармане оказались, броню у отца стащил, они в ней лежали, я и не знал, да хлеба с собой прихватил поесть. Иду, думаю — лес какой-то странный, все красное, листья красные, как будто осень, а у нас весна была; вода в речке, как клюквенный кисель, густая и красная, смотрю, а по воде Узелок плывет, не тонет, а в нем плачет Кто-то. Я подумал, что это мой котенок, выловил, развязал, а там сидел кто-то, на ящерку похож, только с перышками, он весь мой хлеб слопал, прочирикал что-то и убежал. Я — за ним, и тут смотрю — лес опять обычный, зеленый, река нормальная. Испугался, пришел домой, мне сначала не поверили, выдрали, потом отец карманы у брони обшарил, нашел кристалл, второе лицо, хлебные крошки, да к подошвам красные листья приклеились. Тогда и поняли, что я сквозняк, магистр Нескучный меня без экзаменов взял в Академию, я был самым юным сквозняком в Как-о-Думе, пока не вышло распоряжение Мудреного принимать только с двенадцати лет. А приключение было какое-то дурацкое. Люди мир спасают, а я какую-то ящерицу.
