Разбегаясь и ловя распахнутыми крыльями тугой ветер, Дафна опасливо оглянулась на Ратувога. Как он, профессионал, отнесется к ее полету? Давно не тренировавшаяся, Дафна ощущала себя зажатой и испуганной, точно бледный рыхлый москвич, трусливо появившийся из пляжной кабинки в первый свой курортный день и перебежками пробирающийся к морю между загорелыми телами атлетов.
К счастью, Ратувога менее всего интересовало, как она летит. Не оглядываясь, он уже несся далеко впереди, то спускаясь к вершинам деревьев, то без усилий набирая высоту. Заметно было, что полет не доставляет ему никаких усилий. Он летел как мыслил, летел как жил. Техника полета его казалась органичной и естественной. Ни одного непродуманного движения. Желая набрать высоту, он не делал взмахов крыльями, а лишь откидывал голову, выгибался и, ловя встречный ветер широкими маховыми перьями, мгновенно взмывал, теряясь в лазурной бесконечности.
Дафна испытала ревнивое чувство. Когда-то она сама неплохо летала, а теперь вот запустила, и, хотя навык остался, всё тонкости ушли.
«А ты как хотела! Чтобы летать, мало тренироваться три ночи в месяц на городских крышах! Надо быть легким, веселым, радостным, любящим! Именно любящим вся и всех. Ты же набила себе карманы мелкими обидками, раздражением, подозрениями всякими! Где тебе лететь? Тебе бы под землю с ушами не нырнуть – и то хорошо!» – грызла себя Дафна.
Белоснежные, скоростные, до боли гармоничные крылья Ратувога не давали ей покоя, покусывая сердце легкой завистью.
«Надо же! Пунктуальный, занудный, как немецкий поэт-романтик, а как летает!» – подумала Даф и тотчас, не успев зачерпнуть правым крылом таинственно ускользнувший ветер, оказалась в кустарнике. Судя по мелким белым цветкам и салатово-зеленой с фиолетовым подворотом листве, это был кустарник крушения ложных иллюзий.
Кустарник великодушно спружинил, и, кроме самомнения, ничего не пострадало.
«Чего это я? Ах да! Завидовать в Эдеме нельзя, а осуждать тем более!» – спохватилась Даф.
Осуждающий в Эдемский сад никогда не войдет. А то и там ему померещится, что белые голуби несимметрично летают или тарулку с амброзией съели без должного уважения.
Она лежала на спине и смотрела вверх. Голубизна неба Эдема была пронзительной и острой. До боли в глазах. До щемления сердца. Душа Дафны мгновенно наполнилась сияющим светом, но не удержала его в себе долго. Он выветривался, размывался, исчезал, и вновь на поверхность выползали бодрые черные жучки мелочных забот: сказать, встретиться, сделать…
«А ты как хотела? Влезла в корыто повседневного мира – вот и пускай себе кораблики пополам с мыльными пузырями!» – жестко сказала себе Даф.
Она выбралась из кустарника, расправила крылья и, отплевывая прилипшие к губам листья, помчалась догонять Ратувога. Тот, по счастью, притормозил и выписывал в небе петли.
– Ты где была, № 13066? Упала, что ли? – крикнул он.
– М-м… В каком-то смысле… – неопределенно пробормотала Даф.
Можно было, конечно, придумать что-нибудь более спасительное для репутации, например, что ей захотелось понюхать цветы, но она опасалась, что за всякую, даже невинную ложь вновь окажется в кустарнике.
Вслед за Ратувогом она зигзагом пронеслась по Эдемскому саду, помешав двум румяным чернобровым русалкам утопить в пруду излишне любознательного эльфа. Изящный горбоносый эльф пищал, что не подсматривал, и, ссылаясь на женевскую конвенцию по правам военнопленных, требовал вернуть колчан со стрелами.
– Ща! – отвечали русалки, прицельно бросаясь кувшинками.
В кустарнике шмыгали шпионящие гномы, десантированные с помощью катапульты из английского сектора. Их отлавливали и из чугунной пушки возвращали на родину хмурые бородачи домовые в лаптях и красных рубашках с подпоясками, вооруженные бердышами. Самых ругачих гномов они заряжали головой вперед.
Как Дафна успела заметить, ее строгого спутника нежить побаивалась. Домовые переставали заламывать гномов и бурчали: «здрасьте!» Гномы же переставали кусаться, пинаться и, стаскивая красные колпаки, умильно раскланивались.
– Хау ду ю ду! – говорили они вежливо.
– Нечего тут хаудуюдудкать! Идите себе!.. И что с ними будешь делать, с этими мифическими? – ворчал Ратувог. – На земле им места нет, а здесь они мгновенно устраивают дележ территории. Наш сектор, ваш сектор. Туда не лезьте, сюда не ходите! Того и гляди примутся пилить райские деревья и устраивать засеки. Писк везде, шум!
– А на земле почему нельзя было оставить? – спросила Дафна, хотя примерно знала ответ.
– Как оставишь? Чахнут они там. Люди верят во всё, что угодно, кроме правды. Покажи им хоть кентавра, хоть русалку – спишут на генетическое уродство и все дела. Драконов в средневековье всех перебили, а теперь говорят – миф.
* * *
Дом Светлейших столпом огня пронзал небеса. Дафна с ее скромными возможностями видела его не дальше первого неба. Дальше всё скрывали белые, подсвеченные изнутри тучи.
Около каменных грифонов Ратувог снизился и спокойно прошел между ними. Остановился и нетерпеливо оглянулся на Дафну.
– № 13066! За кем стоим? Кого ждем? – крикнул он.
Дафна поспешно проскользнула между грифонами, внутренне сжавшись, точно школьница, которой нужно пройти между забором и крупной собакой. Оба грифона остались неподвижными, лишь у одного, как показалось Дафне, дрогнуло покрытое мелкой сеткой трещин каменное веко.
Ратувог проводил Дафну до златокрылой стражи.
– Третье небо. К Троилу! – доложил он, кивнув на нее.
Ратувога охрана хорошо знала, и спрашивать у Дафны, есть ли у нее пропуск на третье небо, никто не стал. И без того было ясно, что это маловероятно. Один из златокрылых, гигант с зелеными глазами и ромашкой за ухом, мельком заглянул в свиток всеведения и показал Даф на транспортную руну.
– Правила пребывания помнишь? – поинтересовался он.
– На балконы не выходить. Глубоко не дышать, – озвучила Даф.
Гигант кивнул.
– Да. Кто глубоко вдохнет или зачерпнет зрачками живительное сияние третьего неба, будет нуждаться в нем всю жизнь и не сможет нормально существовать на первом. А ведь не факт, что ты когда-нибудь поднимешься до третьего неба. Я имею в виду внутреннюю готовность и зрелость.
Даф слышала об этом и раньше. Еще один извечный принцип Эдема. Никогда не доверять своим заслугам и ни во что их не ставить. Даже если ты и планетами жонглируешь, то лишь потому, что это тебе разрешается. Меньше времени потеряет тот, кто дважды пропустит свой поезд, чем тот, кто один раз сядет в чужой. Выше вознесешься – больнее упадешь. Лучше скромно упасть со стула, чем нескромно с крыши.
Даф шагнула к транспортной руне. Гигант еще раз внимательно оглядел ее и протянул руку за рюкзаком.
– Извини, но кота придется оставить.
– Почему? Он будет сидеть тихо, – вступилась за Депресняка Дафна.
Златокрылый не спорил.
– В этом я не сомневаюсь. Но на третьем небе его тартарианская составляющая может раствориться. Вместе с некоторой частью кота, разумеется. Так что, поверь, ничего личного.
Даф со вздохом протянула ему рюкзак. Торчащий из него хвост с зазубриной сердито подрагивал, из чего можно было заключить, что содержимое рюкзака пребывает не в духе. Затем хвост исчез, и в затянутую горловину попыталась просунуться недовольная морда.
– У вас есть сейф? Если есть, суньте его туда. Сейчас его лучше не гладить! – на всякий случай предупредила Дафна.
Гигант задумчиво склонился над рюкзаком. Морда мгновенно скрылась и сменилась лапой с выпущенными когтями, которая попыталась ободрать златокрылому нос.
– Какой-то ты, братец, ущемленный в своей мелочной злобе! – басом сказал гигант, за лямку передавая рюкзак напарнику.
Третье небо встретило Дафну полыханием прогуливающихся жар-птиц. Вид у них был такой вопиюще-самодовольный, что Даф раз и навсегда заключила для себя, что мозгов у них не больше, чем у обычных павлинов. Заметив Дафну, три или четыре птицы подошли и, вытягивая шеи, с интересом уставились на ее карман.
– Нет у меня ничего! – с сожалением сказала Даф.
Из кармана, который она для наглядности вывернула, выкатилась блестящая монета в рубль. Каждая из птиц поочередно клюнула монету, чтобы убедиться в ее несъедобности, после чего вся группа разочарованно удалилась, продолжая сиять.
– Где ты там? Иди сюда! – услышала Дафна бодрый голос.
Дверь в кабинет Троила была приоткрыта: ее ждали. Честно стараясь дышать носом, Дафна осторожно просунула внутрь голову.
Лысина Генерального стража поблескивала как крепкое, протертое рукавом рубашки яблоко. Троил выглядел жилистым, стремительным. Казалось, перед Дафной находился не главный страж, а радостный, цельный, сосредоточенный в вечном движении к свету порыв.
Стол был завален бумагами, однако в настоящий момент Троил занимался довольно странным делом. Кинжалом для срезания дархов он преграждал путь маленькой белой гусенице с тёмной головкой, которая решительно направлялась к пергаментам. Натыкаясь на кинжал, гусеница обиженно останавливалась, поворачивала и начинала огибать его. В ее решительности сквозило твердое желание осмысленного вредительства. Троил вновь преграждал ей путь. Мешавшую ему цепь с золотыми крыльями он перебросил через плечо, за спину.
