И с каждым днем Мэри всё больше разбиралась в физиологии этих существ. Скелеты всадников подобно скелетам пастбищных животных имели ромбовидную форму, причем конечности росли из вершин ромба. Когда-то давным-давно подобное строение организма развило у себя семейство доисторических созданий и нашло, что такая форма довольна работоспособна. Точно так же и в мире Мэри у поколений давно исчезнувших с лица земли червей развился позвоночный столб.
Постепенно базальтовый тракт спускался под гору и через немного уклон стал таким явным, что велофанты смогли свободно съехать по нему. Они поджали боковые ноги и удерживали равновесие наклоняясь то на один бок то на другой. Со страшным грохотом они неслись вниз на такой скорости, что Мэри обмирала от ужаса, хотя и вынуждена была признать, что животное, на котором она ехала верхом, ни разу не подвергло её серьезной опасности. Спуск мог бы показаться даже приятным, если бы Мэри было за что держаться.
Полуторакилометровый спуск заканчивался у рощи гигантских деревьев, а неподалеку, прихотливо изгибаясь меж ровных, поросших травой берегов, струилась речка.
Далекий блеск подсказал Мэри что там вода разливается, но она не стала долго смотреть в ту сторону, потому что велофанты держали путь в посёлок на берегу реки, а Мэри сгорала от нетерпения увидеть его.
Сам посёлок состоял из двадцати или тридцати стоящих кольцом хижин. Стены были возведены из обмазанных саманом бревен, а крыши крыты тростником. Чтобы рассмотреть всё это, Мэри пришлось приставить руку козырьком ко лбу, защищая глаза от солнца. Прочие велофанты были заняты трудом: кто чинил крышу, кто тянул из реки невод, кто нёс валежник для очага.
Так что у них был свой язык, они добывали огонь и жили общиной. И с этого момента слово «животные», которым Мэри мысленно обозначала этих созданий, уступило в её сознании место слову «люди». «Эти существа не похожи на человека, но тем не менее они — люди», — сказала она сама себе, — «они не принадлежат животному миру, они — одни из нас».
Теперь путники подошли достаточно близко и, завидев их приближение, некоторые сельчане отрывались от работы и звали друг друга посмотреть кто приехал. Отряд постепенно остановился и Мэри неуклюже сползла на землю, зная, что немного позже у нее будет болеть все тело.
— Спасибо, — поблагодарила она своего коня… нет не коня… свой велосипед? Ни то ни другое совершенно не подходило дружелюбному созданию с яркими глазами, которое стояло рядом с ней. «Это друг», — решила Мэри.
Он поднял к небу свой хобот и в точности скопировал ее слова:
— Ибо, — сказал он и они вновь рассмеялись от всей души.
Она забрала свой рюкзак у другого существа («Ибо!» «Ибо!») и вместе с ними сошла с базальта на плотно утоптанную землю деревушки.
Вот когда Мэри на самом деле начала проникаться здешним духом.
За последующие несколько дней она выучила столько нового, что вновь ощутила себя восторженной первоклашкой. Больше того, и сами велофанты, казалось, приходили от нее в не меньший восторг. Взять хотя бы для начала ее руки. Они никак не могли ими налюбоваться: их нежные хоботы ощупывали каждый сустав, отыскивая ногти, костяшки, большие пальцы и мягко сгибая и разгибая их. А еще велофанты с изумлением наблюдали как Мэри берет свой рюкзак, несет пищу ко рту, чешется, расчесывает волосы, умывается. В свою очередь и она ощупывала их хоботы. Они были невероятно гибкими и длиной с ее руку, у основания на голове толще, и обладали силой достаточной для того, чтобы расколоть ей череп, догадалась Мэри.
Два пальцевидных отростка на конце хобота обладали огромной силой и невероятной мягкостью. Велофанты, казалось, обладали способностью изменять тип кожи на внутренней стороне отростков, заменявшей им подушечки пальцев, от бархатисто-мягкого до твердого как дерево. В результате они могли пользоваться отростками для выполнения как деликатных действий, например дойки коров, так и грубых, например наломать и ошкурить ветки.
Мало-помалу Мэри поняла, что хоботы велофантов служат им и для общения. Движение хоботом меняло значение звука. Например слово, звучащее как «чах», при коротком взмахе хобота слева направо, означало «вода», при загнутом кончике хобота — «дождь», при хоботе, загнутом книзу — «печаль», а при быстром броске хобота влево — «молодые побеги травы». Едва увидев эти движения, Мэри в точности повторяла их рукой, стараясь как можно лучше. И когда велофанты поняли, что она начинает говорить с ними, их восторгу не было предела.
Начав же беседовать (большей частью на языке велофантов, хотя Мэри удалось научить их нескольким английским словам. Они смогли произносить «ибо», «трава», «дерево», «небо», «река» и произносить ее имя с небольшой запинкой) они быстро сблизились. Свой народ велофанты обозначали словом «мулефа», но отдельный представитель звался «залиф». Мэри полагала, что залиф и залифа произносились по разному, но сымитировать это слишком тонкое различие ей было не под силу. Она начала записывать слова и составила словарик.
Но прежде чем по-настоящему слиться с этим племенем, она достала потрепанную книгу гаданий И-Цзин в мягкой обложке, стебли тысячелистника и задала вопрос: «Следует ли мне остаться здесь и продолжить свое дело или я должна отправиться куда-то еще и продолжать поиски?»
Ответ был дан такой: «Сохраняй в себе покой, дабы твое беспокойство рассеялось; возвысившись же над суетой, ты сможешь познать великое».
Далее шло: «Подобно горе, далекой от суетного мира, мудрец не позволяет себе разбрасываться».
Невозможно было получить более ясного ответа. Мэри отложила стебли в сторону и закрыла книгу, а потом вдруг поняла, что вокруг нее собрался кружок внимательно наблюдающих велофантов.
Один из них произнес:
— Вопрос? Разрешение? Любопытно.
— Пожалуйста, смотри. — Сказала она.
Их хоботы двигались очень осторожно, отсчитывая стебли теми же самыми движениями, что и Мэри, или перелистывая книгу. Наличие у Мэри двух рук уже само по себе было для велофантов удивительным. Что же говорить о манере держать книгу одной рукой, и одновременно перелистывать страницы другой. Они просто обожали наблюдать, как Мэри переплетает пальцы, или играет в детскую игру «ножницы — бумага — камень», или скрещивает большой и указательный пальцы, в точности как делала в это же самое время Ама в мире Лиры, чтобы отпугнуть злых духов.
Изучив книгу и стебли тысячелистника, колесники аккуратно завернули их в тряпицу и вместе с книгой положили Мэри в рюкзак. Послание из древнего Китая воодушевило и обрадовало Мэри, поскольку говорило о том, что дело, к которому лежала ее душа, было в настоящий момент именно тем делом, которое ей надлежало исполнить.
Поэтому она с легким сердцем принялась ближе изучать мулефа.
Мэри узнала, что у велофантов было два пола и они жили парами, придерживаясь моногамии. Период взросления у их отпрысков длился долго, не менее десяти лет, и насколько она поняла из объяснений, дети подрастали медленно. В поселке было пятеро детей, один ребенок почти взрослый, а остальные помладше. И уступая взрослым в росте, они не могли управляться с колесами. Дети вынуждены были передвигаться как это делают пастбищные животные, опираясь на все четыре ноги.
Если бы не живость и тяга детишек к приключениям (они то и дело наскакивали на Мэри и робко отпрыгивали в сторону, изо всех сил карабкались на деревья, с шумом плескались на мелководье и тому подобное) они казались бы неуклюжими, словно не владели собственным телом. Напротив, взрослые поражали и быстротой, и силой, и грацией, и Мэри понимала с каким нетерпением подросток ждет того дня, когда колеса придутся ему впору. Однажды она стала свидетелем того, как самый старший из детей тихонько прокрался в амбар, где хранились колеса и попытался просунуть передний коготь в ступицу. Но когда он попытался встать, то тут же упал, и сам себя загнал в ловушку, а на звук падения явился взрослый. Попискивая от натуги, мальчишка изо всех сил старался освободиться, и когда появился рассерженный родитель, а провинившийся малец в последнюю секунду сумел вырваться и ускакать прочь, Мэри не удержалась от смеха.
Было совершенно ясно, что колеса являлись предметами самой первой необходимости и вскоре Мэри начала понимать всю их ценность.
Начать с того, что мулефа проводили большую часть своего времени, ухаживая за колесами. Ловко приподняв и повернув коготь, они вытаскивали его из отверстия, а затем, пользуясь своим хоботом, тщательно осматривали колесо, проверяя его на предмет наличия трещин, очищая обод. Сила когтя была чудовищной. Он представлял собой ороговевшую шпору или кость, отходящую от ноги под прямым углом и слегка изогнутую таким образом, чтобы при надетом колесе вес приходился на самую выпуклую часть в центре. Однажды на глазах у Мэри одна из залиф осматривала отверстие в своем переднем колесе. Она ощупывала его то там то здесь, поднимая и опуская хобот, словно принюхивалась к чему-то. Мэри припомнила, как, осматривая первое колесо, испачкала пальцы в масле. С разрешения залифы она осмотрела ее коготь и нашла, что у себя дома никогда не встречала ничего столь же гладкого и скользкого. Пальцам просто не за что было зацепиться. Коготь по всей длине был обильно смазан маслом со слабым приятным ароматом. А, понаблюдав за тем как многие селяне осматривают свои когти, обкатывают и примеряют колеса, Мэри стала задаваться вопросом, что было раньше: колесо или коготь? Наездник или дерево?
