Ники нажал на кнопку фонарика и человек рухнул наземь, ослепленный ярким светом. Руки его дрожали, и в них не было никакого оружия. Видимо, он вообще не был в состоянии ни нападать, ни защищаться. Теперь они могли снять шлемы, откинуть их на спину и спокойно рассмотреть второго представителя здешней цивилизации.
Нуми произнесла несколько незнакомых слов, очевидно, выученных у пастуха. Человек приподнял голову, взглянул на нее сначала робко, а потом вдруг преобразился. Он захлопал себя по рваной одежде и, храбро выпятив грудь, тоже что-то сказал на своем непонятном языке.
Направив на всякий случай пистолет с усыпляющим газом ему в лицо, Ники спросил Нуми, о чем он говорит.
— Я не совсем поняла, — ответила девочка. — Что-то вроде того, что он готов, но на что — не могу взять в толк.
Ники тут же пришло в голову, что человек, должно быть, скрывается в этом заброшенном доме и видит во сне, как его преследуют. Это окончательно его успокоило, да и весь внешний вид человечка был скорее смешным, нежели страшным.
Ростом он был почти с Николая — довольно низкий для взрослого мужчины, а это, несомненно, был взрослый мужчина, хотя в лице его, безбородом, с толстыми лоснящимися щеками, было что-то детское, особенно в ясных глазах, взиравших на пришельцев с отчаянной смелостью. Одежда, когда-то, очевидно, оранжевая, как одежда пастуха, давно потеряла свой цвет. Она покрывала довольно упитанное тельце с короткими руками и ногами. Вообще вся его фигура выглядела комичной, чему немало способствовала и его горделивая осанка. Явно он понимал, что пришельцы ему не угрожают.
— Не мешай мне! — сердито прикрикнула на Ники девочка, снова отгадавшая его мысли. — Сам говорил, что нельзя смеяться над представителями других цивилизаций. Он, может, и смешон, но гораздо умнее пастуха.
Она сделала рукой жест, доказывавший ее миролюбивое настроение, и пригласила незнакомца сесть. И сама села на пол, подавая пример. Выражение отваги в детских глазах толстяка сменилось испуганным удивлением. Ники властно указал ему рукой на пол — не хватает еще, чтобы девочка с такой высокоразвитой планеты, как Пирра, сидела в ногах у этого клоуна! Толстяк понял жест и покорно уселся в своем углу.
— Он все еще напуган, — сказала Нуми, — и принимает нас за каких-то звездных людей. Все его существо дрожит от страха, хотя он и храбрится. Странно, что это за звездные люди, которых все так боятся?
— Спроси его, что он готов сделать, — посоветовал ей Ники, которому было важно узнать, не стоит ли перед ними беглый преступник.
Нуми что-то спросила, толстяк ответил. Однако слова его звучали совсем не так грубо и хрипло, как речь пастуха, а лились с удивительной мелодичностью. Они походили скорее на воркование голубя…
— Он говорит, что никогда не отречется от истины. Даже если мы отрубим ему голову.
— Ты уже так много понимаешь? — удивился Ники лингвистическим способностям Нуми.
— Половину я прочитала в его мыслях. В них он представил, как ему секут голову.
— Скажи ему, что мой нож остался в утробе Мало, так что сейчас голове его ничто не угрожает, — весело заявил Ники, почувствовавший себя хозяином положения. — Посему пусть подробно расскажет нам, в чем состоит истина, за которую секут головы.
— Прошу тебя, не мешай мне своими насмешками, — возмущенно сказала Нуми и вступила в оживленную беседу с толстяком.
В процессе разговора она явно все более обогащала свои познания в местном языке, правда, ей все еще частенько приходилось помогать себе жестами, строить гримасы, выражая различные чувства и настроения. В ответ толстяк все более оживленно что-то ворковал.
Неожиданно он вскочил с места и комично заскакал по пустой и пыльной комнате-нише.
— Что это с ним? — удивился Ники, который чуть было не нажал на спуск своего газового пистолета, решив, что коротышка намеревается напасть на них.
— Сейчас же убери пистолет! — вскинулась Нуми. — Слышишь, что я тебе говорю, спрячь немедленно! Он просто наконец понял, что мы не имеем ничего общего со здешними, звездными. А когда я объяснила ему, что мы прилетели с других звезд, просто обезумел от радости.
Толстячок продолжал подскакивать и кружить на месте, издавая звуки, весьма похожие на любовное воркование голубя.
— Это как песня, — сказала Нуми и начала медленно переводить. — Мир бесконечен… И в нем бесчисленное множество миров. И добрых людей в нем не счесть… Дальше не могу понять… Он говорит, что звезды принадлежат ему. Все звезды принадлежат ему, ибо они принадлежат всем. Ты что-нибудь понимаешь, Ники?
— Так вот в чем его истина! — разочарованно протянул Николай. Он уже было себе представил, что им попался важный государственный преступник, раз ему грозила казнь.
Нуми прервала песню-воркование толстяка и в свою очередь заворковала совсем почти как он. Потом выслушала его ответ и утвердительно кивнула.
— Тоже мне, открыл Америку, — снисходительно произнес Ники Буян. — И за это его собираются убить?
— Не понимаю, — сказала Нуми. — Какую Америку открыл?
— А такую, что все звезды всем принадлежат. Ладно, хватит заниматься чепухой. Спроси-ка его лучше, здесь ли он живет и почему этот дом такой странный. Может, у них все дома такие? И еще спроси, нет ли поблизости города и как устроено их общество? Вообще, спрашивай о конкретных вещах, чтобы мы в конце концов смогли понять, где находимся и что нам делать дальше.
То ли толстяк устал от своего танца — явно и на этой планете толстяки быстро устают от чрезмерной активности, — то ли его образумил новый поток вопросов пирранской девочки, но он снова уселся в свой угол и уже спокойнее заворковал дальше.
Он рассказал им, что дом этот принадлежал звездным, но сейчас заброшен, так как ныне звездные строят себе куда более красивые и удобные дома; и поэтому сюда никто не приходит, и он устроил себе здесь убежище. Почему их называют звездными? Потому что звезды принадлежат ему и всем? Да, и именно за это звездные снимут с него голову…
— Странная история! — заключила Нуми, переведя своему земному другу рассказ толстяка.
— Никакая не странная, а просто дикая, — возразил Ники, как известно, не отличавшийся особой деликатностью в обращении. — Явно мы до тех пор не разберемся, пока не встретим этих самых звездных.
— Хоть я ничего и не понимаю из его рассказа, все-таки чувствую, что он — хороший человек, — добавила добросердечная девочка с Пирры. — Дай ему одну из твоих жвачек.
— Вот еще! Если я каждому хорошему человеку буду давать жвачку… Ведь он сам только что пропел, что добрых людей бесчисленное множество. А жвачек у меня всего три.
— Постыдись, Ники!
— Да ведь он проглотит ее, как тот дикарь-пастух!
— Очень тебя прошу, Ники! Постыдись!
Он сердито выкрикнул полюбившееся ему пирранское словечко, но все же вытащил из кармана нераспечатанную пластинку в пестрой обертке. К счастью, толстяк только с любопытством взглянул на нее, но брать не стал. Потом что-то проворковал. Ники обрадовался:
— Не хочет, правда? Я сразу понял, что он умнее пастуха.
Нуми же в недоумении хмурила лоб.
— Он сказал, что нам не следует поступать так, как поступают звездные: они непрестанно заставляют беззвездных есть и те оттого толстеют.
— Похоже, он самый несчастный беззвездный, — засмеялся Ники. — Посмотри, как разъелся, бедняга! Только почему звездные плохие, раз дают ему еду?
Все еще не совсем уверенно Нуми проворковала толстяку новые вопросы, но дождаться ответа они не успели. Внезапно в коридоре послышался шум. Запахло горелым.
Толстяк вскочил со своего места и прислонился к стене, как и раньше, гордо выпятив грудь. Все произошло так неожиданно, что ребята не успели даже надеть шлемы на головы. Ники предусмотрительно погасил фонарик, но было поздно. В следующий миг во входном проеме ниши замелькали худенькие серебристые фигурки и воздух, казалось, мгновенно пропитала вонь двух коптящих факелов.
6
В ход идет рогатка
Вмешательство в дела чужих
цивилизаций не всегда полезно
От факелов было больше копоти, чем света, но наши герои все же разглядели новоприбывших. Очевидно, это и были звездные люди, за которых их уже дважды принимали. Сходство, на первый взгляд, было действительно большое. Они были тонкими и по-юношески стройными, а их одежда состояла из некоего подобия платья, сшитого из легкого, серебристо-белого материала. Платья были стянуты в талии широкими черными поясами, на которых, словно пуговицы, поблескивали металлические звезды. В руках они держали длинные кривые ножи, хотя от этого казались не страшными, а скорее смешными со своими тонкими голыми ножками, обутыми в сандалии, маленькими лицами, похожими на лица младенцев, вот-вот готовых расплакаться.
