Это было похоже на правду. Когда кто-то из нас или мы все выходили из лагеря, вооруженные до зубов, чтобы исследовать остров шестнадцатикилометровой длины, мы не видели ни одного необычного животного. Только иногда мы замечали кого-нибудь из них, вот и все. Это слегка раздражало, но в то же время успокаивало. Мы хотели сфотографировать их, но прекрасно знали, что многие из этих зверей очень опасны. Некоторые смертельно опасны. Папа заявлял, что многое из того, что о них написано, вовсе не является правдой, но мне совсем не хотелось проверять его слова. Может быть, василиск или кокатрис и не могли убить человека взглядом, но, как я уже говорил, кто захочет первым проверить это на себе?
Именно Грант первым предложил построить изгородь.
— Ну хорошо, — сказал он, — в основном они близко не подходят к лагерю, но этот — как вы его называете? — симург? Черт побери, сегодня утром эта тварь чуть не влезла прямо сюда. Ее совершенно не беспокоило, что Джорджия и Лоррейн были здесь, — мы, мужчины, ходили рыбачить в лагуну. — Вот вам и ваша теория о человеческом запахе.
— Женщины иногда пользуются духами, — сказал Рамбута, — что могло отбить естественный человеческий запах.
— Что бы там ни было, я предлагаю починить изгородь. Там несколько больших дыр, но думаю, что если мы все возьмемся, то легко починим ее. Что вы об этом думаете?
— Хорошая идея, — пробормотал папа. — Не причинит никакого вреда, зато все смогут по ночам спокойно спать в своих постелях.
— Но сегодня приходила птица, — сказала Джорджия. — Разве они не могут перелететь через любой палисад?
Па-ли-сад? Где она откопала такое словечко?
— Это одна из самых странных вещей, — сказал папа. — У многих мифических существ есть крылья — у грифона, феникса, симурга, ламмасу, но здесь, на острове, никто из них не может летать. Рамбута пишет заметки об этом, так ведь, Рам?
Но ее он явно очень заботил. Она прекратила рубить бамбук и пошла готовить.
Джорджия ничего не говорила про свои ногти, что, как я считаю, было очень хорошо. Зато большой коричневый паук заполз в ее волосы, из-за чего поднялся большой шум. Он запутался в длинных влажных прядях и запаниковал (будь я пауком, и я бы впал в панику) и попытался высвободиться. Я даже сочувствовал ему. Это все равно что попасться в тонкую золотую сеть (у нее были волосы ангела), и чем больше он дергался, тем сильнее запутывался. В конце концов мама Джорджии выстригла паука ножницами, что вызвало целый ручей слез. Возможно, ей казалось, что с нее снимают скальп, а по мне, так получилось очень неплохо.
— А вы знаете, — спросил нас Рамбута, пока мы сражались с бамбуком (а его очень трудно рубить, уж поверьте мне), — что есть тысяча разновидностей бамбука?
— Нет, — хором ответили мы. — Мы ничего об этом не знаем. Расскажи нам еще что-нибудь о бамбуке.
— Ну, — сказал он, — приятно иногда побыть всезнайкой! Из бамбука изготовляют тысячу разных вещей — шахматные фигуры, мечи кендо, мебель, сосуды для питья. Он прочен, легок благодаря полому пространству внутри, и он быстро растет. Иногда он растет так быстро, что можно увидеть, как его росток ползет вверх.
— Ничего себе, кто бы мог поверить, — сказали мы. Наши мускулы ныли от боли, головы раскалывались.
— Да, — сказал он, — бамбук, как и кокосовый орех, воистину спаситель маленьких островков. И мы сейчас как раз на одном из них сооружаем крепость для защиты от мифических животных.
— А вот и еще одно применение! — закричал я, прерывая его. — Тысяча первое!
— Никто еще не доказал, — сказал Рам, — что в будущем у них не разовьется такая способность. На данный момент никто из нас не видел, как они летают но, возможно, им нужно какое-то время, чтобы в крыльях появилась сила? Кто знает? Они все очень тяжелые существа, вообще не приспособленные к полету. Может, они никогда и не летали. А может, им слишком трудно летать в тропическом лесу. На данный момент изгородь будет хорошей защитой. Спасибо за предложение, мистер Портер. А о летающих существах побеспокоимся позже, если появится необходимость.
Этому мы и посвятили весь день, который провели, срезая стебли бамбука и заделывая самыми крепкими из них дыры в частоколе. Это была по-настоящему тяжелая работа. Пот градом валил с нас, и насекомые славно попировали на наших телах. Я насадил огромных заноз в пальцы. Пыльца растений забила нос, и я постоянно чихал. В бамбуковых зарослях было полно всяких мелких существ и рептилий, из-за которых приходилось быть все время начеку.
Хасс стал первым, кого укусила змея, к счастью неядовитая. Хотя ему все равно было очень больно — он сказал, что это похоже на укус крысы, и он некоторое время причитал. Впрочем, трудно его за это винить. Рамбута смазал рану каким-то антисептиком, и Хасс успокоился. Потом папу укусила ярко-зеленая змея, которая была ядовитой, но он сказал, что ее укус не смертелен и что клыки не прокусили кожу.
— Клыки у змей этого вида находятся глубоко в горле, — сказал он нам. — Это позволяет им заглатывать грызунов целиком.
Тем не менее он принял противоядие.
Лоррейн пожаловалась, что от этой работы у нее портятся ногти.
Что?! Да кого тут вообще заботил ее маникюр?
Все рассмеялись, но Рамбута посмотрел на меня серьезно.
— Ты не должен шутить насчет бамбука, — сурово сказал он. — Он слишком важен, чтобы над ним смеяться.
Поэтому я постарался сделать вид, что сожалею о своих словах, хотя я вовсе этого не чувствовал. Наоборот, я чувствовал себя остроумным.
Нам потребовалось несколько дней для того, чтобы нарезать бамбук и починить изгородь, но в конце концов все было готово. Мы очень гордились своей работой.
— Я сделал этот кусок, — сказал я, указывая на одну из секций. — Видите, здесь мои фирменные срезы, — конечно же, мне хотелось произвести впечатление на Джорджию. — Я изобрел свой собственный, особый способ рубить парангом.
Паранг — это что-то вроде изогнутого мачете, который используют малайцы.
— Я тоже изобрел особый способ! — влез Хасс. — Возможно, он даже лучше твоего, Макс, потому что я был пастухом.
— А как одно связано с другим?! — заорал я. — Пастухам ничего и не надо рубить!
— Ну, им приходится вырубать себе посохи, — сказал он, кивая на меня. — Тебе не понять, Макс. Пастуху нужно оружие, чтобы защищать скот от диких зверей. Ты же знаешь, что я великолепно владею пращой… — Я заскрежетал зубами, но мне пришлось признать этот факт. — А еще я отлично умею драться посохом.
Как ни грустно, но на Джорджию вся эта болтовня произвела впечатление:
— Ой, как все это здорово!
— Ха! — сказал я слегка презрительно. — Какие там еще дикие животные? В Иордании-то? Несколько бродячих собак? Несколько пустынных коршунов? Все львы и медведи давно исчезли. Тебе нас не одурачить, Хасс!
— В холмах по-прежнему есть леопарды, — мрачно ответил он.
Чего-чего? Они там правда водятся? Я точно не знал, поэтому не мог спорить. Леопарды? Полагаю, там могла быть пара леопардов. Зато Джорджия смотрела на Хассана с благоговением:
— Тебе приходилось драться с леопардами?
— Иногда.
— Перестань! — воскликнул я, ухмыляясь сквозь сжатые зубы. — Ты просто водишь нас за нос, Хасс!
— Нет, брат, не вожу, — сказал мой замечательный братец. — Мне приходилось прогонять леопардов посохом.
— А ты хорошо стреляешь из пращи? — спросила Джорджия. — Можно мне посмотреть?
— Ну, сейчас у нас всех еще очень много работы, — сказал я. — В лагере еще много чего нужно сделать…
Но Хассан пошел и притащил пращу.
И продемонстрировал свое мастерство. Он сшиб с веток несколько консервных банок и разбил несколько бутылок. Я даже близко не мог добиться таких результатов, и меня внутри всего колотило. Но такие вещи показывать не следует, верно? Папа всегда говорил, что женщины и австралийцы не любят парней, которые ноют. Поэтому я продолжал твердить, какой великолепный удар был у Хасса и как я мечтаю научиться стрелять так же, в то же время пытаясь перевести разговор на музыкальные новинки. О группах я знал больше, чем Хасс, а Джорджия увлекалась музыкой. Она хотела стать певицей.
Но сегодня этот номер не прошел. Она продолжала увиваться вокруг Хасса. Мне вскоре это осточертело, и я убрался от них подальше. Такое иногда случается: двое объединяются против третьего. В тот день, что бы я ни говорил, все принималось с пренебрежением. Им, казалось, очень нравится нападать на меня. Обозлившись на них обоих, я отправился в палатку и написал письмо девчонке, с которой познакомился в Волверхэмптоне, где прошлым летом гостил у своей тети. У нее был смешной бирмингемский акцент, но она мне нравилась. Ее письма всегда были бодрыми и поднимали мне настроение, а на обратной стороне конверта она писала ЗАП, что означало «Запечатано любящим поцелуем». В данный момент она мне нравилась больше, чем Джорджия.
