Дети совсем другие. Джорджия говорила, что это потому, что с нами все время случаются разные вещи, и потому, что у нас еще нет такого запаса жизненного опыта, как у взрослых. А я думаю, это потому, что у нас все еще есть воображение. Еще недавно Джорджия верила в фей. Не так давно я верил в Деда Мороза. Хасс до сих пор верит в привидений. Наше воображение пока не затвердело, как цемент, как у взрослых. Мы тоже были потрясены и испуганны, но быстрее привыкли ко всем этим вещам.
И мы, дети, больше болтали обо всем этом.
— Именно его лицо показалось мне таким странным! — возбужденно воскликнула Джорджия.
— Да, человеческое лицо, — кивнул Хасс. — Крылатый лев с человеческим лицом. Это очень необычно.
— Необычно? — фыркнул я. — Нам нужно научить тебя другим английским словам!
— Тем не менее очень красиво, — продолжила Джорджия. — Прекрасная шкура янтарного цвета и темная грива. А его крылья! Ты что-нибудь отснял, Хасс?
Хассан кивнул, указав на камеру.
— Все здесь, — сказал он. — Никто не усомнится, увидев такие доказательства.
— Это просто картинки, — сказал я. — Папа говорит, что, если мы не привезем ламмасу домой, целого и невредимого, они сделают все, что смогут, чтобы дискредитировать его, то есть нас. Он говорит, что вокруг полно скептиков, готовых напасть на все, что не вписывается в привычную картину мира. Я много видел всяких штук, снятых на пленку, которые вовсе не были реальными. Из чего только люди не создают таких странных существ, похожих на настоящих.
— Ну да, нас здесь не так уж мало! — заявила Джорджия. — Они не смогут сказать, что мы все врем.
— Они подумают, что мы сговорились, — так папа говорит.
В любом случае Джорджия оказалась права насчет одной вещи. Ламмасу красив. Красивым было и другое львиноподобное существо, мантикора, у которой не было крыльев, зато был хвост, стреляющий горящими отравленными стрелами. И конечно, единорог — самый главный из них. Он казался благородным и в то же время сильным. Свобода была в его глазах, гриве и хвосте. Он стремительный, как ветер. Мы обожали единорога.
Взрослые ходили вместе с нами смотреть на единорога, пьющего из пресного озерца, и мы наделали целую кучу видеозаписей и фотографий.
Все сказочные создания были неиссякаемой темой для разговоров.
— Эта нага, о которой вы говорили, — спросила Джорджия у Рамбуты, — какая она?
Мы с Хассом пододвинулись поближе. Рамбута хорошо умел рассказывать.
— Вы должны понимать, — начал Рамбута, сидя на нашем бревне на пляже, — что, хотя мы даем мифологическим созданиям имена, эти имена не означают, что все существа, которые их носят, будут одинаковыми по своему облику. Нага из Камбоджи может совершенно не походить на нагу из Шотландии или Мексики. У наги есть несколько обличий. Одно из них — это довольно любопытная помесь слона и водяной змеи, другое — если судить по изображениям, найденным в храмах Ангкор Ват, — это семиглавое коброподобное существо. Что вы должны помнить — так это то, что нага — властительница вод. Она является символом воды: дождя, реки, моря. Ее сила может использоваться как во благо, так и во вред. Нам нужна вода, чтобы пить, чтобы мыться, чтобы путешествовать, но она может прийти и как наводнение или шторм, который разрушает все вокруг.
Все мужчины на острове теперь носили с собой винтовки, куда бы они ни шли. Похоже, они не только ожидали какой-то внезапной опасности, но и готовились к встрече с настоящей агрессией. Это было видно по тому, как они все время что-то напряженно высматривают. Я спрашивал об этом папу, но он не ответил мне. По крайней мере, не дал ясного и понятного ответа.
— Эта нага очень свирепая? — спросил я Рамбуту. — Нам что, бежать со всех ног, если мы увидим ее?
— Конечно, нужно держаться от нее подальше, Макс. Но не думаю, что нага накинется на вас с намерением причинить вред. Мы просто не знаем. У нас нет никакого опыта общения с этими существами. Написано о них очень много, особенно в древние времена, но никаких сведений из первых рук нет. Мы должны быть очень осторожными. Ведите себя со всеми этими мистическими животными как с потенциально опасными. Это единственный верный способ действий.
То есть боялись мы не наги. Кого же тогда? Тайны. Тайны, помноженной на тайны. Ты копаешься в них, раскрываешь один слой, затем еще один, еще, и уже не понимаешь, есть ли дно у этой пропасти секретов.
Когда Рамбута ушел, мы, дети, остались сидеть на бревне.
— Они не говорят нам всего, — сказал я. — Они что-то скрывают от нас.
— Я тоже так думаю, — согласилась Джорджия. — Видите, они все из-за чего-то нервничают.
— Как ты думаешь, может, это из-за пиратов? — сказал Хасс. — Могло такое случиться, что он, наконец, поверил тебе, Макс?
— Не-а. Если бы он поверил, то они поставили бы кого-нибудь на берегу, чтобы наблюдать за морем.
— Некоторые из этих мифологических существ очень опасны, — сказала Джорджия, бросая камешки в лагуну. — Вы только посмотрите, каким естественным оружием обладают почти все они: рога, ядовитые стрелы, зубы.
— Ну может, они из-за них и волнуются. — Я не думал, что это так, но не собирался целый день спорить с ними.
— Эй, посмотрите на это! — Я показал на волны. — Там песчаная акула!
Это была очень маленькая рыбка, не больше полуметра длиной, но именно то, что это все-таки акула, очень нам нравилось. Мы бежали за ней по пляжу, пока она плыла вблизи от берега. Нам было интересно, станет ли акула нападать на мелких рыбешек. В конце концов она достигла рифа и вскоре исчезла в ряби волн. К тому времени уже наступил вечер, и, как обычно, прекрасный алый закат разлился по небу.
Теперь Портеры практически жили в нашем лагере, поэтому Джорджия возвращалась с нами. В главном дворе лагеря горел большой костер. С наступлением темноты там теперь всегда разжигали огонь. Нам вовсе не было никакой нужды греться у костра, но, кажется, взрослых он успокаивал. Когда я спросил, почему мы разжигаем костер каждый вечер и поддерживаем всю ночь, папа сказал, что он отпугивает москитов и других надоедливых насекомых.
В этот вечер мы пекли в золе ямс.
14 августа, остров Кранту
Сумерки. Я шел через четырехугольный двор старой школы-интерната. Сегодня днем мы с мистером Симмонсом изучали элегии, поэтому я чувствовал себя пахарем, возвращающимся домой с полей. Я слышал, как где-то крикетный мяч ударяется о биту. Верхние шесть уже были в гнездах. Собирался дождь. Темные грозовые тучи подсвечивались желтым светом заходящего солнца.
Во дворе довольно-таки жутко. Меня окружали школьные здания, древние, как стены какой-нибудь крепости. Какие-то викторианские каменщики воздвигли их, думая только о том, что их творение должно до глубины души потрясти впечатлительных детей. Главное здание было четырехэтажным, с двумя крыльями и главным входом. Повсюду окна. В вечернем свете они светились как многочисленные глаза какого-то монстра.
На двух углах крыши на концах крыльев были потускневшие от времени медные купола, которые поддерживались тонкими колоннами. Мы, дети, называли эти штуки дьявольскими сторожевыми башнями, подозревая, что учителя поднимаются на них, чтобы шпионить за нами.
На водосточных желобах были барельефы горгулий — отвратительных существ с ушами, как у демона, и разверзнутыми ртами. Черные от глубоко въевшейся грязи, они наблюдали за каждым движением мальчишек. Первоклассники считали, что горгульи только того и ждут, чтобы спрыгнуть на землю и утащить тех, кто в одиночестве бежит через двор, опаздывая к ужину. Под этими тварями никто не прогуливался, все бежали бегом. И они ненавидели всех. Это видно по их мордам. Ничем не прикрытая ненависть.
Я тоже побежал, хотя уже давно не был первоклассником. Двор перед грозой выглядел слишком уж зловещим. Неожиданно где-то далеко вспыхнула молния. Кто-то из игроков в крикет закричал: «Бежим под крышу, ребята!» Я тоже очень хотел поскорее оказаться внутри. Чем быстрее, тем лучше. Я чувствовал запах дождя, шумящего над пашнями Саффолка. От кремнистой почвы шел аромат влажной земли. Из-за туч над колокольней вынырнул ястреб и исчез где-то позади часовни. На могилы старых учителей, которые всю жизнь отдали школе и умерли прямо в ней, падали первые крупные капли дождя.
Но я так и не добрался до двери, оббитой латунными гвоздиками. Я так и не ушел с улицы и не вошел в школу. Неожиданно я очутился на карнизе этого ужасного здания и посмотрел на самого себя. Моя голова была просто отвратительной, мое лицо — омерзительным. Хотя я даже знал, что вижу не самого себя. Я занял место одной из висящих горгулий. От меня остались только шея, горло и широко раскрытый рот. Моим телом стали водосточный желоб, труба и черепица.
Я стал мифическим созданием.
Я посмотрел на двор далеко внизу. Два маленьких мальчика торопились к главной двери. Я смотрел на них, и мой рот был разверзнут. Они почти добежали до нее. Но дождь ударил по ним. Он хлынул потоком. Он обрушивался с крыши и падал в квадратный двор. Два мальчика, моментально вымокшие до нитки, скрылись в здании.
