Миль пожала плечами:
«Ладно. А говоришь — любила».
— Да, и могу это повторить, — бабушка протянула руку и легонько нажала на пуговку внучкиного носа. — Любила. Только понимаешь, какая странная штука эта любовь… Без неё — пусто. А когда любишь, то это больно. Но это такая боль, без которой ещё больнее.
«Тогда я не хочу любить. Страшный ужас какой-то. И чего о ней все так мечтают? «Ах, любовь!» — и Миль закатила глаза и, положив руку на грудь, вздохнула.
Бабушка улыбнулась, покачала головой.
— Давай немножко подрастём, хорошо? Тогда и поговорим.
Девчонка соскочила с дивана и, продолжая дурачиться, поскакала из комнаты.
Утром она была собранна и внимательно слушала бабушку. Впрочем, бабушка говорила мало. Всё, что нужно, обсудили вчера. Повторять — только забивать внимание. Миль пришла пораньше, чтобы занять позицию в раздевалке и не пропустить появление Никитиной. Та не заставила себя ждать и влетела в подвал уже на взводе, чем сильно облегчила задачу для Миль — не пришлось придумывать, как её разозлить. Увидев ненавистную малявку, Никитина так явно обрадовалась, что у Миль пропали последние угрызения и сомнения. И страх, который, чего греха таить, всегда проникал в душу при виде Никитиной, пропал тоже, уступив, наконец, место здоровой боевой злости.
Быстро повернувшись, Никитина вытолкала из раздевалки пришедших с ней вместе:
— Посмотрите, чтобы нам не мешали! — и, закрыв дверь, повернулась к Миль. — Что, попалась, да? Наша отличница-приличница, гордость школы, любимица учителей! Чего ты припёрлась в нашу школу? Она для нормальных! Катись, откуда взялась! — на самом деле не было в Ольге той уверенности в своём праве, которое она тут демонстрировала, и что сумеет она хоть что-то сделать этой такой маленькой и противной девчонке, Ольга тоже уверена не была, но очень уж хотелось ей хоть напугать, заставить плакать, довести как-нибудь — хоть на этот раз! — Ишь, пришла, села рядом с Барковым. У-у, уродина! — Ольга сжала кулаки, размахнулась… если бы не амулеты — давно бы Миль получила. Светлые голубые глазки с острыми точками зрачков, заряженные ненавистью до предела, двустволкой нацелились на неё, как на мишень…
Миль слегка отступила, что лучше видеть Ольгино поле, ауру, как называла это бабуля. Да, аура светилась отменно. И — да, Ольга в этот момент была совершенно открыта, подходи и бери.
— Что, страшно? — по-своему расценила отступление Ольга, голубые глазки сузились, кулаки пошли вперёд…
Миль улыбнулась ей и, мысленно подцепив её ауру, сделала медленный, глубокий вдох. Хотела тоже мысленный, а получилось вместе с обычным. Но дело сделала: почти воочию увидела, как собирается жгутом, стягивается и вливается в неё Ольгина раскалённая сила. Ещё вдох… Энергия текла и распределялась по телу, поглощаясь и усваиваясь. Миль глядела в голубые растерянные глаза и чувствовала удовлетворение, даже удовольствие, как от чего-то вкусного, и ещё тепло, как от летнего солнца, и уверенность в себе… Много-много силы, приподнятость, почти полёт… Очень было хорошо. И — оно того стоило. Стоило терпеть столько времени все Ольгины выкрутасы и нападки, её заскоки и выходки.
Ольга всё ещё стояла с отстранённым и беспомощным видом, теперь слегка покачиваясь и часто моргая. Она тяжело дышала, лоб покрылся испариной. Осмотрев её поле, Миль более не обнаружила и следов ненависти и злобы. Поле ещё взвихрялось остаточными возмущениями, но это, похоже, уже из-за перераспределения напряжений. Миль подняла руки, ощутила плотное, с провалами, сопротивление и несколькими движениями выровняла поле, привела его в равновесие.
Нет, как же всё-таки хорошо-то! Миль потянулась и тихонько замурлыкала…
Взглянув на Ольгу, которая прислонилась к стене и, желая что-то сказать, открывала и закрывала рот, Миль почувствовала к ней благодарность и жалость. И сделала то, о чём вчера и подумать бы не могла: погладила Ольгу по светлым волосам и мысленно ей сказала: «Теперь всё будет хорошо.»
Мимо переминавшихся за дверью девчонок она прошла, также мурлыча. В вестибюле взглянула на большие круглые часы и удивилась: до звонка-то куча времени! Вся процедура, оказывается, заняла считанные минуты — ребята только начали сходиться в школу. А вот и бабушка! Ждёт, стоя у тёмного окна, и её отражение улыбается внучке из синевы сумерек.
— Вижу, вижу, всё получилось. А теперь взглянем на донора… — Ольга, ведомая подружками, как раз поднималась из подвала. На них с бабушкой девчонки поглядывали с недоумением и опаской. Ольгу, не отрывавшую взгляда от крашенного пола, провели куда-то вглубь коридоров.
— Ну, совсем хорошо. За исключением ма-аленькой дамской неприятности. Зато у неё теперь есть оправдание перед подружками, почему она тебя не загрызла, — бабушка перевела взор на внучку. — Медкабинет ведь там?
Миль не помнила, поэтому пожала плечом и спросила, высветив надпись на тёмном стекле:
«Она что, описалась?»
— Не совсем. Месячные у девочки начались. Впервые. И, кажется, болезненные.
«Это что, из-за меня?!» — Миль ощутила неловкость.
— Ну, точно не скажу, но возможно. От уроков её на сегодня-завтра освободят, а это для неё, думаю, хорошо. И прекрати переживать по этому поводу. Я тобой довольна. А как сама? Попробуй только соврать, что тебе не понравилось. А? Ну? — она наклонилась к девочке.
Миль против воли улыбнулась. Бабуля кивнула с заговорщицким видом.
— Дальше совершенствуйся самостоятельно, но не увлекайся. Ладно, сейчас тебе пора. И у меня есть кое-какие дела. После уроков, если хочешь, отметим.
Расцеловавшись, они разошлись. Точнее, это бабуля степенно удалилась. А Миль козой ускакала: у неё внутри всё бурлило и пузырилось, и тянуло если не подвиги, то на приключения. Пришлось прикладывать усилия, чтобы не видеть переливы ауры постоянно, это здорово отвлекало. И видок у Миль был при этом заметно неадекватный. Настолько, что учитель поинтересовался, а не больна ли она. И не лучше ли ей вернуться домой и вызвать врача. Миль поспешно отнекалась — мало ли какие планы у бабули. Сказано — после уроков, значит, так и будет. Учёба ей, правда, сегодня на ум и вовсе не шла, но скучно не было точно. Серёжка посматривал озадаченно, но Миль сидела с довольным видом и на вопросы не отвечала, только прикладывала пальчик к губам: тихо, мол. И отмахивалась — не приставай. Удивлённый, он отстал, а Миль, как и велела бабушка, продолжала совершенствоваться.
Не видеть ауру было даже сложнее, чем увидеть её впервые, и довольно долго Миль занималась тем, что безжалостно переключала себя с «видеть» на «не видеть» и обратно. От этого, в конце концов, заболела голова, но тут очень кстати случилась перемена, пришлось переходить в следующий кабинет. Миль отвлеклась, да и было, на что: в большом количестве окружённых полями людей постоянно происходили невольные взаимодействия, не все люди хорошо это переносили, энергополя порой конфликтовали до полной непереносимости, люди в таких случаях интуитивно пытались отодвинуться, а когда — и довольно часто — это не получалось, обстановка накалялась, закипали страсти, вспыхивали ссоры, среди детей — особенно легко и быстро. Миль обнаружила поля повреждённые, с участками, разрушенными до полного оголения, их носители
отличались плохим настроением, агрессивным поведением. Такие старались кого-нибудь расстроить, обидеть, даже ударить. И Миль поначалу с огромным интересом наблюдала, как поле обиженного выплёскивает на обидчика сияющие протуберанцы, временно залечивающие провалы его ущербного энергополя, и, чем раздражённее был обиженный, тем мощнее следовал выброс. А ведь не ответить бывает так трудно! Зато как злился агрессор, если ему не удавалось получить желанного ответа! Точно как Никитина до экзекуции в раздевалке. «Зло обладает только той силой, которую мы даём ему», — вспомнилась цитата, которую заставила запомнить бабуля. А дальше значилось: — «Я не даю тебе ничего. Я беру».
На втором уроке Серёга спросил, где это сегодня Никитина.
«Вроде приболела, — написала в ответ Миль. — Спроси у девчонок, кажется, они её в медпункт провожали».
— Да ну её, нет — и хорошо, никто не бузит, а то уже так притомила! — безо всяких сожалений ответил он. — И тут маячит, и в детдоме проходу не даёт.
«А поговорить с ней не пробовал?»
— Почему же, пробовал. Только без толку. Лучше бы и не пробовал.
…Он вызвал одноклассницу на заднее крыльцо детдома, куда бегали курить все, кто курил. Туда же ходили и целоваться — скрипучая дверь не давала никого застать врасплох. Неизвестно, о чём осмелилась мечтать девочка, получив приглашение поговорить. Но можно представить её разочарование и обиду, когда она услышала совсем не то, на что надеялась.
Серёга не мог передать, какую бурю негодования вызвали его простые и понятные слова:
— Слушай, Никитина, отстань от меня. И девчонку оставь в покое, она маленькая, и ничего тебе не сделала, — по-хорошему попросил он.
