Он позавтракал и сказал бабушке, что пойдет поваляется чуть-чуть в постели. Бабушка это одобрила, сказав, что отдохнуть всегда полезно, тем более перед новым учебным годом, который… Но дальнейшее Славик не услышал потому что полезная речь бабушки автоматически перешла в бормотание да и он был уже в постели.
Уснуть Славик, однако, не смог — не получилось. Стал думать, глядя в потолок. Сперва о родителях — о том, что они привезут ему из Японии. Хорошо бы, электронную игру последней модели. Или последней же модели плеер…
Представив себе электронку, ее экран и кнопки, Славик вспомнил о молстаре. Вот бы получить его не на день, а насовсем. Молстаром такое можно натворить! Например, он бы его потихоньку навел на своего директора, когда тот выступает перед всей школой 1 сентября и держал бы до тех пор, пока тот не превратился в мальчишку. Интересно посмотреть, каким был их высокий, сутулый, со скрипучим голосом, в очках директор в третьем, например, классе. Неужели таким, как все третьеклашки?
Хорошо бы и снолуч заполучить. Главное, он безвредный. Подходит к тебе кто-то с кулаками, ты его — раз! — снолучом, он и лежит, спит.
Потом встанет и ничего не помнит… Интересно, а какие-нибудь другие приборы у ребят с Кукурбиты есть? Эх, скорее бы шло время!
Славик глянул на часы на этажерке с четырьмя растрепанными донельзя книжками: прошло всего одиннадцать минут. А спать не хочется ни капельки.
О чем бы еще подумать?
Бабушка заглянула в комнату, увидела, что внук лежит с открытыми глазами.
— Отдыхаешь?
— Отдыхаю.
— Ну, лежи. — И бабушкина голова скрылась.
Вскоре Славик услышал ее голос за окном: она сзывала кур и корила за что-то Полкана.
Так о чем бы таком еще подумать?
Вообще-то говоря, он зря на этот день обиделся. День как день. Даже, кажется, неплохой. И сам он не такой уж несчастный. У кого еще из мальчишек есть знакомые пришельцы? Ни у кого. Он единственный, кто подружился этим летом с инопланетянами. Он увидел и узнал такое, чего не знает никто, и если рассказать, не поверят…
Славик снова взглянул на часы. Прошло еще семь минут. Чего он лежит? Все равно уснуть не удастся.
Но Славик полежал еще немного — ведь сказал же он бабушке, что хочет поваляться. Повалявшись еще минуту три-четыре (но уже с трудом), он встал. Вышел на крыльцо. В соседнем дворе стоял художник Кубик.
— Привет, Слава! — крикнул он. — Ты чего такой скучный? И мне не работается сегодня. Наверно, опять магнитная буря. Как насчет того, чтобы пройтись и поболтать?
Как только художник заговорил, на крыльцо выскочила Нинка. Встала на нижнюю ступеньку, чтобы ее видели все, и давай, слушая Кубика, осуждающе качать головой. Вот, мол, взрослый мужик, а этакий бездельник! Не работается, видите ли, ему! Идем, говорит, поболтаем. А на дворе-то всего пол-одиннадцатого. И мальца за собой тащит. Ну, мужики пошли…
Художник, увидав Нинкино осуждение, поинтересовался:
— Что ты, Нинон, качаешь головой, как китайский мандарин? Пошли с нами.
Если Нинка до сих пор качала головой сверху вниз, то теперь стала качать — опять-таки не говоря ни слова, слева направо. Означало это вот что: не стыдно? Ай-яй-яй! А еще, называется, художник. Обзывается-то как — китайским мандарином! Чему учишь малых детей — каким словам? Борода что у попа, а ума…
Нинка тряхнула волосами, махнула рукой и стала подниматься по ступенькам, донельзя огорченная Кубиковым поведением.
— А может, передумаешь — пойдешь? — крикнул Кубик ей вслед.
Нинка не обернулась и не ответила.
— А, Нинон? — не отставал Кубик. — Я Славику сказку собрался рассказывать.
Нинка остановилась, будто увидела что-то в щели крыльца. Присела, прошлась по щели пальчиком.
— Cказка страшная-престрашная, — продолжал заманивать соседку Кубик, — окажи милость — послушай!
Здесь художник, видимо, малость перегнул, потому что Нинка встала и обрезала его:
— Хватит скоморошничать-то! Что я тебе, дитё малое — сказками меня улещивать?
И сделала было шаг к двери, но Кубик завопил:
— Одумайся, Нинон! Сказка в самом деле интересная! Ты ее ни в одной книжке не прочитаешь!
Нинка снова покачала головой. Но на этот раз совсем уж по-иному: чуть подняв плечи. Понимать ее следовало теперь так: вот пристал! Вот пристал — как ножом к горлу! И ведь чует мое сердце, не отвяжется он, нет. Ладно уж, уступлю и на этот раз — вон он какой настырный, змей, прямо, искуситель!
Через каких-то пять минут все трое шли по скошенному лугу, где снова поднималась трава и прыгали из-под ног кузнечики, и Кубик рассказывал сказку.
— Жил давным-давно один царь. Был он стар, и плотники рубили уже из большого дерева ладью, в которой царь поднимется вскорости в пламени и дыме огромного костра в синий океан неба и начнёт там бесконечное странствие над землей в виде меняющего свой облик облачка.
Зная, что скоро умрёт, царь изо всех последних сил готовил старшего сына, Василия на свое место. Учился тот и военной науке, искусству управлять, и вести одинаково хитрую беседу что с врагом, что с другом, и прочим делам, нужным царям. Считал накопленные отцом богатства, мерил конским скоком отцовы земли.
А средний сын, Алексей, которому нечего было рассчитывать на трон, увлёкся охотой. С утра до ночи разъезжал он с охотничьей ватагой и сворой собак по степи, бил меткой стрелой зайца и птицу, в лесу гонялся за оленем, а то и поднимал на пику медведя.
Был и третий сын у царя, но так как тому и вовсе не на что было надеяться, да и охота ему не нравилась, он пил, пел, гулял, играл во все игры, какие были, — в общем, валял дурака. И звали его Иван.
И вот однажды снова собрался средний сын на охоту. На этот раз он уговорил младшего брата поехать с собой. И зря. Потому что тот позвал с собой всех, с кем он каждый раз пил-гулял.
Едут охотники по степи — шум, гам, песни. Всякая дичь, издали услыхав веселье, улепётывает прочь И в лесу они не угомонились, а ещё пуще раздурачились. Дуда вовсю дудит, кто кричит, кто аукает. Понял царевич Алексей, что не получится охоты, и незаметно для шумной гурьбы свернул в сторону, а там припустил по старой лесной дороге. Скакал, скакал, остановил коня, прислушался. Ни голоса сзади, ни звука.
Тронул коня царевич, тот пошел по старой дороге, заросшей где кустами, где бледными лесными цветами.
Лес, лес, лес — а вот и просвет меж деревьями. Выехал охотник на солнечный свет, под синее небо, видит — перед ним высокая гора. Он о ней слыхал, да все недосуг было посмотреть. Тишина вокруг стоит — неслыханная. Вот где должно быть зверья непуганого!
Поехал охотник поближе к горе. Гора кажется ему всё выше и выше. На отвесных склонах её деревья, кусты. Вон орёл с кручи сорвался, крыльями взмахнул, полетел куда-то. Царевич тронул лук за спиной — при нём. И колчан со стрелами тут. И меч на боку.
Стал царевич гору оглядывать — кто ещё, кроме орла, на ней живёт? Может, козла круторогого увидит? Надумал крикнуть:
— Ого-го-о-о!
Гора загрохотала в ответ — будто громом с неё в молодца ударило.
А когда эхо смолкло, услышал царевич чьё-то сердитое:
— Это кто в моих владениях разорался, будто хозяин?
Наш охотник головой вертит, ищет, кто на него голос поднял. И видит: высунулась из пещеры-норы большущая змеиная голова — тоже осматривается, ищет незваного гостя. Схватился молодец за меч, а сам думает: зря он от товарищей сбежал, в них сейчас как раз нужда — кажись, сам Змей Горыныч здесь живёт.
Но страх свой упрятал подальше, голову вздёрнул.
— Ну я, — крикнул в ответ, — а что, нельзя?
— Нельзя! — отвечает змеиная голова. — Потому что мы только-только после обеда вздремнуть вздумали, а тут такие вопли. Придётся тебя, человече, наказать!
А царевич наш к наказаниям не привык, да и покоряться кому бы то ни было не приучен. Он меч на треть вытащил и храбрится:
— Это мы ещё посмотрим, кто кого наказывать будет! Ты чего меня, царского сына, стращаешь?
И вдруг замечает: из другой пещеры-норы рядом с первой показалась ещё одна змеиная голова.
— А-а, — говорит она, — так ты из высокородных? А почему тогда один? Где люди твои?
— За мной поспешают. Вот-вот здесь будут… — А сам беспокоится: как он с двумя такими змеями справится?
И видит: в горе, где две головы на него смотрят, третья высунулась.
— О-хо-хо! — зевает она. — Такой хороший сон мне снился! Будто… Ой! — вскрикивает, — Это кто к нам пожаловал? Не он ли меня разбудил, сон мой нарушил?
А охотник, хоть и струхнул, как всякий живой человек при виде трех огромных змей, в ответ только приосанился — не полагается ему по чину труса праздновать. И меч ещё на вершок вытащил.
— Хоть вас и трое, — говорит, — а я всё равно ни шагу назад не ступлю. Чем вы собираетесь со мной драться — огнём, водой или мечом?
