Наконец надувная лодка поднялась до нужного уровня и ее втащили на борт. Барни, почувствовав под собой твердую опору, вывернулся из рук Джимми, выскочил из лодки на палубу и постарался убежать. Бенсон крикнул матросам, чтобы они его схватили, и добавил:
— Пожалуйста, смотрите, чтобы он где-нибудь не пописал… — но не договорил, так как тот, кого он принял за своего коллегу-матроса, на самом деле матросом не был. В белой крахмальной рубашке, в шапке-бейсболке на палубе стоял Педроза и целился в них из пистолета. Он был не один. Вокруг него стояло еще человек десять, они не сводили с прибывших глаз и были вооружены ножами и пистолетами.
Джимми не надо было объяснять, что случилось.
Педроза захватил власть на корабле.
Джимми не было на «Титанике» часа четыре. За это время успела вспыхнуть вторая ссора из-за пиццы для беженцев из Сан-Хуана, скандал быстро перерос в бунт, и капитана Смита вместе с остававшимися на борту старшими офицерами отстранили от дел. Педроза и его сообщники завладели капитанским мостиком, разоружили матросов, а капитана вместе со всеми, кто не примкнул к Педрозе, заперли в театральном зале. Их было человек пятьсот. Среди них оказался и Джимми, по-прежнему не выпускавший из рук котелок, но уже без Барни.
Между пленниками разгорелись споры. По мнению одних, капитану Смиту следовало немедленно вернуться с «Титаником» в Майами, как только стала понятна серьезность ситуации из-за эпидемии на борту и на суше. Те, кто так думал, беспокоились об оставшихся там родственниках, о своих домах, о любимых животных, о счетах в банках. Другие настаивали на том, что всех имевшихся на борту больных надо безотлагательно перевезти на берег, чтобы обезопасить остальных. Многие утверждали, что беженцев из Сан-Хуана необходимо предоставить самим себе, вернув их на остров. А некоторые полагали, что «Титаник» обязан взять на борт как можно больше тех, кого не поразила «Багровая Смерть», — это долг истинных христиан. Или мусульман, или индуистов. В общем, просто хороших людей. Единственное, на чем сходились все, так это на том, что управлять кораблем должен капитан, знающий, как это делается, а не шеф-повар, который может приготовить нежный бифштекс или вкусный творожный пудинг, но не способен отличить нос корабля от его кормы. Как бы то ни было, «Титаник» так и стоял на якоре в пяти милях от острова Сент-Томас и медленно сжигал оставшееся топливо.
Как только Джимми опомнился от потрясения, оказавшись среди пленников, он поспешил спрятать котелок матушки Джосс то ли с супом, то ли с чудодейственным лекарством в небольшой запирающийся сундучок сбоку от сцены. Теперь ему нужно было во что бы то ни стало попасть в лазарет, проведать Клер. Он размышлял, как бы это устроить, и вдруг с удивлением увидел, что в заднем ряду сидит доктор Хилл со всем своим штатом. Вид у медиков был совершенно несчастный.
Когда Джимми пробрался к доктору Хиллу, чтобы узнать про Клер, тот как раз поднял руку и хотел почесать голову. Рукав его белого халата скользнул по предплечью и обнажил усыпанную багровыми пятнами кожу. Доктор увидел, что Джимми заметил роковые признаки болезни, и быстро поправил рукав. Он приложил палец к губам и тревожно огляделся.
— Мне очень жаль, — прошептал Джимми, усаживаясь рядом с ним.
— Тут ничего не поделаешь, — покачал головой доктор Хилл, — но не болтай об этом, Джимми, пассажирам станет еще хуже, если они узнают, что даже их доктор заболел.
— Как… как Клер?
— Боюсь, не слишком хорошо, сынок. Но так было несколько часов назад. Они выгнали нас всех из лазарета, так что теперь мои больные не могут получить ни воды, ни обезболивающих, ни…
— У меня есть лекарство, — словно бы невзначай заметил Джимми.
Доктор Хилл кивнул, но как-то устало, как будто услышал что-то привычное. Наверно, в последнее время и больные, и здоровые пассажиры постоянно сообщали ему о сотне разных средств — одно бесполезнее другого. Однако заметив, какой у Джимми серьезный вид, доктор Хилл решил потрафить ему. Какой вред могло принести это лекарство, когда конец все равно так близок?
— Что ты имеешь в виду, сынок? — спросил он, стараясь, чтобы в его вопросе послышалась заинтересованность.
Подбодренный Джимми быстро рассказал доктору, что они нашли на острове: о трупах на побережье, о бармене Нике, о матушке Джосс и о поимке Барни, польстившегося на бесплатный завтрак. Но пока Джимми обо все этом рассказывал, ему стало казаться, что вряд ли стоит возлагать на привезенное лекарство слишком большие надежды. Он позволил себе увлечься этой надеждой, но сейчас, когда он облёк ее в слова, ему вдруг пришло в голову, что он напрасно хватается за соломинку. Довольно смешно надеяться спасти человечество с помощью котелка с супом и маленькой убогой собачонки.
Но, несмотря на все эти сомнения, Джимми с удивлением увидел, что доктор Хилл, похоже, глубоко задумался.
— Значит, на лежаках все были мертвы? — переспросил доктор.
— Кроме Ника. И матушки Джосс, та еще какое-то время была жива. А что?
Поглаживая подбородок, доктор Хилл обдумывал слова Джимми. Наконец он взглянул на него и кивнул.
— Что ж, — начал он, — если эта болезнь убила всех разом, прямо на берегу, значит, это какая-то особенно вирулентная, быстро действующая форма. И судя по тому, что ты рассказываешь, этот Ник, несомненно, заразился. И, тем не менее, он поправился. Значит, либо у него необыкновенно сильная иммунная система, либо сработало снадобье этой старухи. Если так, то, конечно, это удивительно, но не столь уж невероятно. За сотни лет до появления антибиотиков старые женщины, вроде этой матушки Джосс, лечили больных, составляя лекарства из смеси разных трав. Конечно, при этом они и погубили немало людей. Ведь все это делалось наугад, как повезет. Может быть, эта матушка Джосс случайно на что-то наткнулась…
— Так вы думаете, шанс есть?
— Я просто не знаю, Джимми. Я знаю только, что испробовал все, что мог. Знаю, что все ученые в мире изо всех сил старались найти лекарство и, наверно, сейчас все они уже умерли. Так разве мы что-нибудь потеряем, если попробуем применить то, что ты предлагаешь?
— Ладно! Давайте я принесу немного, и мы попробуем лекарство на вас, посмотрим, поможет оно или нет. Если не поможет, тогда останется только ждать, когда Барни пописает, поглядим, какой от него прок.
— Нет, сынок, — покачал головой доктор. — Я протяну еще парочку дней. — Он поднял с пола и открыл свой врачебный чемоданчик. — Давай-ка лучше я покажу тебе, как делать уколы. Я хочу, чтобы ты набрал лекарство в эти шесть шприцев и как-нибудь пронес их в лазарет. Сделай уколы всем, кому сможешь. Они в худшем положении, чем я. Найди свою Клер и сделай укол ей.
Джимми хотел ответить: «Вовсе она не моя» или сказать: «Она такая же, как все», но у него не повернулся язык.
Доктор быстро показал ему, что нужно делать. Джимми взял шприцы и поспешил туда, где он спрятал котелок, но вдруг остановился.
— Доктор, а что, если это совсем не лекарство? Вдруг это суп?
— Они умирают, Джимми. Так что сделай укол и всё.
Джимми кивнул и двинулся к сцене.
Сидевшая рядом с доктором медицинская сестра прислушивалась к их разговору, и, дождавшись, пока Джимми отойдет подальше, тронула доктора за рукав:
— Доктор, а есть шансы, что лекарство подействует?
— Примерно один на миллион, так бы я сказал, — тяжело вздохнул доктор.
Медицинская сестра нахмурилась.
— Тогда зачем вы его туда послали, вселили в него надежду?
— Затем, сестра Хатэвей, что кроме надежды у нас ничего не осталось.
Джимми знал «Титаник» лучше, чем кто бы то ни было на борту. Другим были хорошо известны какие-то отдельные части корабля, те, где они работали. Педроза знал свою кухню, Джонас — машинное отделение, а Джимми обладал поистине энциклопедическими знаниями обо всем корабле и рассчитывал, что ему удастся придумать, как ускользнуть из театра, чтобы выставленная Педрозой охрана его не заметила. Конечно, у них были пистолеты, но при этом у них было еще и пиво, вино и спирт, некоторые мятежники открыто курили травку. Они стояли на страже, но не слишком усердствовали.
Джимми быстро нашел лестницу на задах сцены, которая вела в ложу осветителей, откуда он прошел в узкую галерею, а из нее в небольшое помещение, из которого распорядитель развлечений обычно наблюдал за происходящим. Оттуда Джимми попал в неохраняемый коридор, расположенный над театром. Он быстро пролетел по нему, стараясь не растерять шприцы с их бесценным содержимым. На некоторое время ему пришлось спрятаться, чтобы незамеченным прошмыгнуть в лифт, а уж в лазарете, он был уверен, он окажется в безопасности, Педроза бросил больных на произвол судьбы. Они не нуждались в охране.
В лазарете перед Джимми открылась сцена из ада.
