Но толку из героического поступка вышло немного: юркие Опустошители просто не дожидались весьма неповоротливых латников.
Они ловко уходили от столкновения с всадниками, не принимая навязываемого боя. На стенах разочарованно загудели.
Опустошители безнаказанно вились вокруг латников, словно оводы вокруг перевертышей в жаркую летнюю пору. Причинить всадникам вред они не могли, но и сами ничуть не страдали от натиска кавалерии. Страдало поле.
Когда же за городские ворота вышла в помощь верховым латникам пехота, не имевшая металлических защитных панцирей, тактика Опустошителей резко изменилась: пронзительно вереща и хлопая себя по бокам длинными голыми хвостами, они принялись яростно кидаться на копейщиков, сразу несколько штук на одного воина.
Только сбившиеся в монолит, ощетинившиеся со всех сторон копьями солдаты могли выдержать дикий натиск серых верещащих тварей.
Одинокий воин, не прикрытый с боков товарищами, был обречен – рано или поздно одна из кидающихся на него зверюг подбиралась ближе, чем остальные, отвлекающие в этот момент его внимание, кусала жертву и человек застывал.
Около десяти солдат было так выведено из строя, когда, наконец, Опустошители Полей, повинуясь какому-то невидимому сигналу, отступили и исчезли, оставив после себя только истоптанное поле и четкие следы небольших копыт на дороге, над которой оседала пыль.
Избравшие наблюдательным пунктом проем между зубцами, данюшки разглядели вожака уходящей стаи, – это был зверь крупнее остальных, не просто серый, а темный, почти черный. Хвост его был ярко-красным, как и умные бусинки глаз.
Да уж, напасть на Ньямагол свалилась действительно препротивная. А может и не на один Ньямагол, а на весь Союз Королевств…
Еще долго стояли ньямагольцы на стене своего города и потрясенно смотрели на то, что раньше было пшеничным полем.
Потом, как-то разом сникнув, тихо стали расходится по домам.
Глава четвертая. План королевы
Данюшки уходили в числе последних, после того, как их вежливо попросил сойти со стены городской патруль. Когда они добрались до дворца, то выяснилось, что время ужина давно прошло и дворец спит.
Сразу захотелось есть, сладкий хворост только раздразнил аппетит.
Друзья пошли на кухню в надежде найти там что-нибудь съедобное.
Огромная кухня была безлюдна и тиха, печи погашены, зола вычищена. Шеренга отдраенных до блеска кастрюль стояла на полке, ниже ее висела вереница половников, от самого большого, размером с голову Затычки, до самого маленького, которым удобно вылавливать яблоки из компота.
На большом столе, где, похоже, днем питалось половина Ньямагола, стоял загадочно мерцающий в свете свечки серебристый колпак.
Подняв его, данюшки обнаружили заботливо оставленный ужин на три персоны. Друзья с радостью накинулись на еду, словно год не ели.
Скрипнула дверь.
В кухню боком протиснулась Королева Ньяма. Она была в ночной сорочке, формой и размерами очень напоминающей вместительные шатры кочевников-харацинов. Да не просто шалашик какого-нибудь харацинского пастуха или охотника, а пышный парадный шатер вождя, сотканный руками любящих жен и щедро отделанный воланами. И в чепчике.
– Нашли ужин? – спросила она, прикрывая рот ладонью, чтобы скрыть зевоту. – Вы, ребятки, небось, на стене задержались?
Данюшки кивнули.
– Вот ведь напасть, чтоб ей пропасть! – сердито и, одновременно, жалобно воскликнула Королева Ньяма и решительно села за стол.
– Ребятки, просьба у меня к вам, большая просьба… – сказала она, помолчав.
– Какая? – спросил первым Затычка.
Королева Ньяма ответила не сразу.
Она задумчиво крошила взятый с тарелки пряник. Тикали на кухне громадные часы в виде города с башенками, мягко ходил туда-сюда громадный маятник, изображающий парусный кораблик.
Превратив пряник в груду крошек, Королева сказала:
– Когда я была маленькой, бабушка рассказывала мне, что в Ньямаголе уже появлялись Опустошители Полей. Это случилось, когда она, бабушка, была маленькой девочкой. И остановил их тогда волшебник. Наш, ньямагольский чародей…
– А как остановил? – сразу задал вопрос цепкий на детали Полосатик.
– Не знаю… – огорченно развела ладони Королева Ньяма. – Бабушка уже не помнила…
– Но разве в летописи это событие не занесли?
– Почему не занесли? Как раз очень ясно написано, что Опустошителей остановил ньямаголский чародей и маг. Только не написано, каким образом.
– Понятно, значит, рецепта нет, – Полосатик деловито почесал макушку. – Но, может, родственники чародея помнят, как он это сделал? Может, у него была поваренная книга, вроде как у моей бабушки, и он туда по воскресеньям записывал, как золото из свинца варганить и Опустошителей Полей прогонять?
– Да он сам жив-живехонек, какая там книга! – сказала Королева Ньяма. – Живет себе в своем замке, для волшебника ведь сто лет не возраст. Ребята, вы Гонцы, хоть и молодые пока. Не сбегаете ли вы, не отнесете ему весточку?
– А почему мы? – ляпнул неделикатный Затычка. – Что, в городе своих Гонцов нет?
Шустрик и Полосатик одновременно пнули его под столом.
Но Королева Ньяма не обиделась на грубый вопрос.
– Потому-то я, ребятки, вас и прошу, что никто из ньямагольцев к нему не побежит, даже если враг будет стоять под стенами города. У нашего чародея такой мерзкий нрав и такой противный характер, что его замок специально стороной обходят, лишь бы с ним ненароком не столкнуться. Просто мне не к кому больше обратится, кроме вас. Да и не верят люди в его помощь.
Данюшки задумались.
– Но раз он такой противный, значит, помочь просто так не согласится? – спросил Шустрик.
– Не согласится, – кивнула Королева Ньяма. – Я готова отдать ему одну ценную вещь, которую он давно хотел заполучить. Пойдемте, я покажу.
Королева Ньяма достала с кухонной полки светильник, зажгла его от свечки, что стояла на столе, и, придерживая ночную сорочку одной рукой, повела данюшек по спящему дворцу.
Они прошли коридорами, спустились в подвал и остановились перед полукруглой, крепко запертой дверью.
Королева Ньяма передала Полосатику светильник, а сама принялась отпирать запоры многочисленными ключами, висевшими на большом железном кольце, которое она держала в руке.
Тринадцать замков было открыто один за одним, и еще один, потайной, спрятанный в чеканном узоре, стягивающем дубовую дверь.
Сокровищница Королевы Ньямы занимала несколько подвалов.
Там были сундуки, наполненные золотыми монетами и просто крупными золотыми самородками; ларцы, полные драгоценных камней; полки, уставленные золотой и серебряной посудой; на крюках висело изукрашенное самоцветами и эмалями оружие.
Это был первый зал.
То, что хотела отдать чародею Королева Ньяма, находилось во втором.
Тут хранились какие-то странные предметы, сосуды и камни, от которых прямо разило чародейством. Пышность первого зала здесь отсутствовала, зато от всех вещей сладко веяло многовековыми тайнами.
Королева Ньяма подвела данюшек к небольшому постаменту, взяла у Полосатика светильник и подняла его повыше, чтобы данюшки смогли получше разглядеть.
– Вот это ньямагольский чародей очень желал бы получить, – сказала она.
На сером постаменте был укреплен выпуклый золотой диск. Тонкая спираль узора, составленного из каких-то письмен, завивалась от края к центру.
А в центр диска искусные мастера вделали аметистовую друзу необыкновенной красоты: из куска обычной горной породы вырастали кристаллы аметиста, целая стайка кристаллов. Огонек лампы зажег в темно-фиолетовых глубинах кроваво-красные закаты. Казалось, аметисты перемигиваются, улыбаются друг другу и впитывают в себя появившийся в хранилище теплый свет.
Шустрику представилось, что диск с аметистовой друзой – это холм, покрытый спелой пшеницей, по которому вьется дорожка к зачарованному городу. В пустом, пыльном, прохладном хранилище запахло теплой, нагретой солнцем пшеницей, в сиреневом городе тоненько зазвонили колокола.
Так показалось не только ему одному.
– Я отдам Диск, если Опустошители Полей уберутся из Ньямагола, – сказала Королева Ньяма, опуская светильник, потому что рука у нее устала.
Друзья нехотя оторвали взгляды от потемневших аметистов.
Зоркоглазый Затычка тут же углядел дверь, ведущую, видимо, в третий зал.
– А там что? – спросил он.
– Там самое ценное.
Королева Ньяма испытующе посмотрела на данюшек, подошла к двери и отворила ее.
– Здесь знания.
По полкам рядами стояли книги.
Очень старые и очень-очень старые. И новые тоже.
Некоторые были запеленуты как младенцы в ткань, у других кожаные переплеты украшали кованые застежки; в деревянных ящичках, к которым были прикреплены шелковые кисточки, лежали книги, написанные на свитках. Были книги-громадины и книги малютки.
