Крик, ругань, давка.
Кто этого не видел, думали, что опять начала действовать нечистая сила. А кто видел, говорили:
— Какая там нечистая сила, — пожарные народ обливают.
— Как? сами пожарные? — возмущался народ.
— А, ты что ж, на самом деле думал, что нечистая сила?
— Да я сам попа видел, как он противу нее шел.
— Э-э, милый, обуй глаза, протри нос! Вишь, нашего брата полиция лупит и водой обливает.
— Да что ты?
— Вот-те что.
Пока шло это дело, жулики несколько магазинов обокрали. Начался погром. Квартал оцепили войсками. Возмутившийся народ вступил с ними в драку. На окраинах города говорили, что в центре идет настоящее сражение. В правительстве началась паника. Заработали телефоны. По-настоящему никто не знал, что происходит, но одна маленькая неизвестная газетка, желая себя на свет показать, выпустила экстренный номер с заголовком: Бунт народа, разграбление магазинов, улицы охвачены восстанием, двинуты войска.
Газету все нарасхват. Купцы стали закрывать магазины уже и на дальних улицах. За оглашение недозволенных фактов редактор был немедленно арестован и по городу расклеили воззвание градоначальника: «Вследствие распространения по городу злонамеренными лицами слухов, подрывающих существующий строй, город объявляется на осадном положении».
Город сразу замер, магазины закрылись. По домам только и разговор, что о происшествии. У градоначальника было созвано экстренное совещание на случай принятия мер против начавшихся событий. На совещание были приглашены редакторы уважаемых газет. На собрании выяснилось, что в городе появилась тайная организация, методы агитации у которой очень своеобразны.
Чтобы подорвать престиж власти, они подвязывают людям на улице хвосты, прилично одетые манекены переодевают в рубища. Этому факту придали большое значение. На историю с купцом в столовой посмотрели как на покушение на право буржуазии. Сопоставив все это вместе и приняв во внимание поливание водой, решили, что уже началось открытое выступление организации против существующего строя.
Попутно выяснилось, что организация опирается на детей, которые, будучи совращены, убегают от отца и матери и бесследно пропадают. Так, на днях бесследно пропали два мальчика: сын бондаря Игнашка и сын портного Прокошка.
Последнее сообщение привело к тому, что было постановлено немедленно арестовать портного и бондаря.
Дело приняло оборот нешуточный. Улицы опустели; на углах стояли усиленные наряды полиции, и ездили конные жандармы. Настроение ребят от пустоты улиц было скучное. Вот в это-то время и пришла им в голову мысль пойти домой и посмотреть, что там делается. Идут. Глядь навстречу:
— Игнашка, гляди, кажись, твоего отца городовые в часть ведут.
— Да и твоего, Прокошка, тоже.
По дороге среди пустых тротуаров человек десять городовых бондаря с портным вели. Безобидные мужики, не зная, в чем дело, за что их забрали, куда ведут, еле живы шли и только говорили:
— Братцы, да за что же это?
— Иди, иди, иди! — подталкивали их городовые. — Вам там зададут бунту!
Ребята, видя, что их отцов бьют, закричали:
— Эй, вы, селедки! чего деретесь? а то камнем!
— Что-о! — рявкнули городовые, оглядываясь во все стороны.
Кругом никого. Городовые переглянулись. Попритихли, думая, что это на них кричат из-за заборов. Выхватили наганы.
Прокошка с Игнашкой пошли рядом. Игнашка и говорит Прокошке:
— Подставляй вон тому городовому ногу.
Прокошка забежал вперед, и только крайний городовой поровнялся с ним, он — раз ему ножку; тот всем телом так и растянулся на дороге; револьвер отлетел в сторону.
…так растянулся на дороге
— Эх, будь ты неладен! — выругался он.
— Эк, тебя угораздило, Мордасов, плюхнуться не во время. А еще городовой!
Прокошка, пока городовой поднимался, жик револьвер, схватил. Бросились искать револьвер — день белый, а револьвера нет.
В это время Игнашка у другого городового цап револьвер из рук, — тот по сторонам — никого.
— Не сметь, стрелять будем!
Городовые так и присели. Спасибо, часть была близко, а то бы разбежались. Вошли все гурьбой и прямо приставу:
— Ваш бродь, позвольте доложить: это такие бунтари, что насилу довели их. Обезоружить нас пытались.
— Братцы! — взмолились те, — да что же вы врете-то?
— Что-о?! — гаркнул пристав, — городовые врут? Городовые никогда не врут. Говори, кто вы такие?
— Я по бондарной части, ваше благородие. Сколько лет живу — и в помине не было…
— Молчать! — заорал пристав. — Где ваши дети?
Тут выступил портной:
— Так что, ваше благородие, дело было так: ученый у нас, значит, на дворе живет, с чертями в роде знакомство водит; захаживают они к нему иногда в картишки поиграть. А наши, значит, ребята, сами знаете, беднота, ну и того, в окно посмотреть влезли. А ученый, значит, караул. Вроде, будто наши дети у него какие-то шарики украли. С тех пор и пропали ребята. Заявляли в часть — нету.
— Так, так… — протянул пристав. — Ученый, значит, в это дело замешан. Шарики. Знаем мы теперь, что это за шарики. А ну-ка, ребята, — обратился он к городовым, — посадите-ка молодцов в теплушку: пусть погреются.
— Ваше благородие! — взмолились портной с бондарем. — Пустите душу на покаяние.
— Молчать! — крикнул он.
Вопрос об аресте ученого химика был решен. Не сомневались, что под видом ученого живет не иначе, как революционер, делающий бомбы. Постановили квартал оцепить войсками и на дом начать наступление военными силами. Думали, что при аресте будет оказано сопротивление. Портного и бондаря впредь и до выяснения дела посадили в каталажку и, когда их вели туда, Прокошка с Игнашкой шепнули им: не бойтесь! Они шепнули, а тем показалось — они сами подумали, что бояться нечего, и успокоились. Игнашка с Прокошкой пошли в канцелярию наблюдать, как полиция готовится к аресту ученого. Ровно в полночь приехало во двор много казаков, городовых набрали, приготовили пожарную бочку на случай пожара. И, как только месяц закрыл глаза тучами, с полицейского двора и двинулись. Прокошка с Игнашкой примостились на пожарной бочке. Едут, а пожарные и говорят:
— Знаешь, брат, дело скверное.
— А что?
— Бонбы рваться будут.
— Да ну!
— Разорвется в раз — и перекреститься не успеем.
Въехали в знакомую улицу. Огни в домах давно спали, и в улице было темно. Только у ученого огонек горел.
— Тише! — скомандовал начальник отряда. — У ученого свет виден. Подходите осторожно.
— О, господи, пронеси грозу, — шептали вояки, приближаясь к дому. Немного не доходя остановились. Огляделись. Стали соображать, как надо дом обкружить в случае, если бы революционеры вздумали разбегаться. Нужен был охотник, который бы добрался до окна ученого и посмотрел, сколько там собралось у него революционеров. Один казак-пластун вызвался. Пополз. Игнашка с Прокошкой за ним. Только тот подняться хотел посмотреть, ребята как крикнут с двух сторон: «Дядя, бонба!!».
— Ой! — заорал тот благим матом, падая на четвереньки и обхватывая руками голову.
— Отряд, ложись! — скомандовал начальник, услыхав крики. Отряд лег наземь. Лежат. Ждут. Тихо. Темно. Яркий свет в окне ученого приковал всех.
— В перебежку к дому! — раздалась команда.
Все ближе, ближе. Кольцом дом обступили. Замерли. Ждут приказа в дом ворваться. Момент — и ворвались. Ворвались и испугались: сидит за столом старый-престарый старик в очках, а перед ним, как огонь горит, лежит красный шарик.
— Руки вверх! — крикнули ученому.
А ученый до того увлекся изобретением, что не слышал, ни что на дворе делалось, ни как вошли. Он заметил полицейских только, когда они крикнули ему: Руки вверх! Ясно, пришла в голову мысль: им нужен шарик. Старик даже весь затрясся. Он моментально вскочил, и не успели полицейские слова произнести, как он на их глазах схватил шарик и исчез, как сквозь землю провалился. Полицейские так и присели. Всем казалось, что они вместе с ученым взорваны на части и летят кто куда. Они даже не кричали от испуга, а сидели на полу, шевелили губами и таращили глаза, не зная, не то они живы, не то мертвы. Игнашка с Прокошкой, догадавшись, в чем тут дело, погасили свет. У полицейских совсем душа в пятки ушла. Ну, думают, в ад прямо летим.
…сидели на полу, шевелили губами и таращили глаза
— Господи, прости! — зашептали.
Происшествие с ученым привело к тому, что власти совсем потеряли голову; несуразные объяснения перепуганных полицейских, что ученый взорвал себя бомбой и исчез, а по проверке потом оказалось, что никакого взрыва в доме ученого не было, дом и комнаты целы, — из всего этого было сделано заключение, что в войска проник революционный дух, и они нарочно дали возможность убежать ученому бомбисту.
