– Привет! – поздоровался Меф, делая усилие, чтобы голос звучал естественно. – Прасковья – это ты? С днем варенья!
Девушка молчала, продолжая смотреть на него прозрачными глазами. Шагнула, коснулась пальцами щеки. Её рука была прохладной, но странным образом и от нее исходил жар.
«Опасный маленький зверек, вроде ласки!» – подумал Меф, глядя на мелкие, очень белые зубы Прасковьи, оскаленные в полуулыбке. Он как-то подсознательно ощутил, что эта девушка играет по-крупному, не боясь обжечься. Ближе всего ей техника раскаленного кинжала. Одним концом наносим удары, за другой держимся сами.
Прасковья была похожа на человека, не осознающего последствия чего бы то ни было. В невинных ее глазах было вечное удивление трехлетнего хулигана, который разобрался наконец, что мама вовсе не придиралась, когда просила не тыкать ее работающей дрелью.
Мефа опять стала разрывать двойственность. Одну половину его тянуло к Прасковье, другая же упрямо нашептывала, что это совсем не то и что в бассейн, куда он собирается прыгать ласточкой, забыли набрать воды.
– Никаких служебных романов! Рабочее время должно принадлежать работе! Семнадцатое правило сотрудника «Звездного пельменя», желающего быстро продвигаться по службе! – сказал Меф вслух.
Прасковья опустила руку. Посуровела и точно спряталась за стеклянной стеной глаз.
В комнату просочился Ромасюсик и замер у дверей. Демонстрируя внимание, он высовывал язык как ящерка и сразу его убирал.
– Нашел выключатель? – спросил у него Меф, возможно впервые в жизни радуясь Ромасюсику.
Шоколадный юноша замигал и, излучая честность, заявил, что понятия не имеет, о каком выключателе идет речь. Он ходил на кухню поставить чайник. Он ставит его каждый день, потому что очень любит чай. Может даже показать справку от доктора, что чай ему полезен.
На этом месте своего рассказа Ромасюсик таинственно икнул и посоветовал самому себе заткнуться. Меф слегка удивился и, вновь вспомнив про день рождения, извинился, что поздно узнал и у него нет подарка.
Прасковья, продолжавшая пристально и недоверчиво разглядывать Мефа, дернула щекой в направлении подоконника.
– У меня уже есть подарок от дяди. Он прислал его даже раньше срока. Довольно забавный! Только, по-моему, он подарил мне эту штуку потому, что сам толком не знал, что с ней делать! – пояснил Ромасюсик сдавленным голосом.
Меф увидел, что на подоконнике стоит деревянная шкатулка с торчащим из нее микроскопным окуляром.
– Ну, значит, он как Эдька, – сказал он, пытаясь представить, кем может оказаться дядя Прасковьи.
Небось какой-нибудь великий предприниматель. Сидит, пузо чешет и размышляет, чего бы такого еще предпринять.
– Брат твоей матери? – спросила Прасковья, демонстрируя осведомленность. К этому времени Буслаев более-менее научился различать собственный голос Ромасюсика и голос «захваченный».
– Да. У Эдьки два принципа: первый – дарить надо то, что так и так придется покупать. Маме он подарил на юбилей новую раковину. Прежняя кокнулась, когда он наступил на нее, чтобы поменять лампочку. И второй: дарить то, что нужно ему самому. Когда нашей двоюродной бабушке было восемьдесят лет, он, говорят, подарил ей пневматическое ружье, – сказал Меф.
Прасковья рассеянно кивнула. Чувствовалось, что принципы Эдуарда Хаврона ей неинтересны.
– Загляни в шкатулку, если хочешь. Только не пытайся открыть. Это невозможно. Я уже пыталась, – разрешила Прасковья.
Зажмурив левый глаз и приникнув правым к окуляру, Меф испытал чувство, будто то, что он видит, происходит одновременно как в самой шкатулке, так и где-то вне ее, таким все было крупным, реальным и совершенно не лилипутским. Он увидел просторный кабинет, а в нем юркого жизнерадостного человека средних лет, длиннорукого и коротконогого, с всклокоченными седыми волосами гения и острой, торчащей вперед бородкой.
За человеком, не давая ему отдохнуть, неторопливо ползал неприятного вида паук размером с теленка. Всякий раз, как паук должен был коснуться его, длиннорукий отбегал шагов на десять и останавливался, отдыхая перед новой перебежкой.
– Кто это? – спросил Меф.
– Парамон Востряков! Большой оригинал! Неунывающий старичок, совершивший семь неудачных побегов из Тартара! Не читал его книжек? – сказала Прасковья.
Меф не читал.
– А вот это напрасно! Занятные такие оккультные книжечки! – покровительственно похвалила Прасковья. – Теория равновеликости добра и зла, всякие компиляции восточных религий, очищение эйдоса лимонным соком, разговоры с духами умерших (на самом деле говорят за них, конечно, комиссионеры) ну и так далее… В молодые годы, желая обрести всеведение и бессмертие, заключил с дядей сделку. Суть сделки такая: он сможет всегда, даже и после смерти, оставаться в своем кабинете! Он считал, что это поможет ему избегнуть Тартара. И разве он его покинул? Дядя взял да и перенес его кабинет в Тартар! А некоторые еще говорят, что он не держит своего слова!
– Он лгун-с, ваш дядя-с! Так ему и передайте! – негодующе крикнул остренький голос из шкатулки. Каким-то образом Парамон Востряков услышал всё, что было о нем сказано.
Прасковья пожала плечами:
– Чего передавать? Он и так всегда все слышит.
Старичок в шкатулке подпрыгнул.
– У меня были прозрения! И вообще про загробную жизнь вы показывали мне совсем другое!
– Лично мы с Ромасюсиком ничего тебе не показывали. Нас тогда еще и на свете не было, – возразила Прасковья. – И потом существует понятие адаптированного издания! А теперь ты читаешь полное!
– Всё равно существуют-с обязательства союзничества! Тартар получил множество эйдосов моих последователей! Со мной нельзя так обращаться! Ваш Лигул просто свинья-с! Да-с, именно свинья! Я должен иметь дополнительные права-с!
Прасковья не стала спорить.
– Конечно, должен! – сказала она и, взяв шкатулку, встряхивала ее до тех пор, пока Парамон Востряков не взмолился о пощаде.
Прасковья вернула шкатулку на подоконник.
– Веселый старичок! Уверен, что его надули и всё время пытается бежать, хотя это и невозможно… Хи-хи! Праша не говорила? Один раз его поймали чуть ли не в Хаосе!.. И давай, парень! Не стой как баран! Ты ей нравишься! Скажи что-нибудь, сделай! – шепнул Мефу Ромасюсик, воспользовавшись тем, что Прасковья оставила на миг в покое его сознание.
Прасковья нетерпеливо обернулась. Ромасюсик одеревенел и страдальчески растянул резиновые губы.
– Что он там лопочет? Учти, Ромасюсику не верь! Он всегда врет! – заявил он с внезапной самокритичностью. – Врёт и гадит! Попроси у него чайную ложку, он тебе даст, но прежде незаметно на нее плюнет или о подошву потрет. И так во всем!
Меф заторможенно кивнул. Если до этого момента он мало чему удивлялся, то теперь навалилось все разом. Все события сегодняшней ночи – странное явление пухлого юноши, полет на офисном стуле, странствие во мраке, пахнущем хризантемами, человек в шкатулке…
«Это не подробный сон, а реальность!» – осознал он.
Пока Меф выкарабкивался из трясины противоречащих воспоминаний, Ромасюсик отмерз и суетился за столом, терзая торт кривозубой пилой, похожей на орудие пыток. Несмотря на явное шутовство, торт он отрезал скальпельно точно, без крошек.
Торт оказался вкусным. Не слишком сладким, не расползающимся от крема, но и не сухим. Оптимум совершенства для торта. Правда, Мефу достался кусок, как глазурью покрытый оплывшим свечным воском. Буслаев задумчиво размял воск в пальцах, подумав, что Прасковья очень одинока.
– А ты почему не ешь? Хочешь, чтобы я покормила тебя из клювика в клювик? – спросила Прасковья у Ромасюсика.
Тот уже убрал пилу и шатался по комнате, трогая всё подряд. Меф подумал, что, если поискать, следы его пальцев можно обнаружить даже на потолке.
Ромасюсик умильно закивал.
– Вот видишь. Покормиться из клювика в клювик было его давней мечтой! – заметила Прасковья, однако кормить Ромасюсика из клювика в клювик не стала.
Разговаривая с шоколадным юношей, она все время незаметно, а потом даже и совершенно открыто наблюдала за Мефом.
– Ты знаешь, что у твоего бывшего хозяина неприятности? – поинтересовалась она.
– Что, правда? А кто мой бывший хозяин? – удивился Меф.
«Звездный пельмень» был первым местом его работы, если не считать магазина бытовой техники, откуда он сбежал еще до того, как вышел испытательный срок. Во всяком случае, именно это утверждала его новая память.
Прасковья вежливо улыбнулась, будто услышала не слишком смешную шутку.
– Арей.
– А-а, – отозвался Меф, испытывая потребность произнести какой-то звук, чтобы понятно было, что он слушает. От имени «Арей» веяло чем-то мифологическим.
