– К нему, да? – переспросил Мошкин и, пообещав себе помнить слова Даф всю жизнь, забыл их через полтора часа.
Сейчас же перед свиданием у Евгеши разом проснулись все старые его комплексы.
Опасаясь опоздать, Мошкин прибыл на «Красные Ворота» за сорок минут до семи и долго стоял в центре зала, всеми толкаемый. Только минут через десять он сообразил, что центр зала вовсе не означает геометрический центр, находящийся на пересечении двух соединяющих углы прямых, а может трактоваться более или менее вольно.
Мошкин отодвинулся с прохода, но и тут его продолжали толкать. Можно было подумать, что он, Евгеша, является главным препятствием города Москвы, о которое должен споткнуться каждый ее житель.
Под конец Евгеша тихо рассвирепел и начал робко огрызаться. А тут еще его толкнули в плечо три раза подряд, с каждым разом все настойчивее. Мошкин оглянулся, придав своему лицу не столько злобное, сколько злобненькое выражение. Тотчас он охнул и запоздало подобрел. Перед ним стояла та самая девушка.
– Чего ты такой? – удивленно спросила она.
– Какой?
– Ну такой!
Мошкин устыдился, кратковременно утратил дар речи и на вопрос: «Куда мы пойдем?» ткнул пальцем в потолок. Это могло означать многое, но в данном подземном варианте означало «на поверхность».
Имя у девушки было хорошее, но немного напрягавшее Мошкина – Эльвира. Он предпочел бы что-нибудь более простое. С другой стороны, поднимать прямо сейчас вопрос о смене имени, а заодно, чтобы дважды не заморачиваться, и фамилии было преждевременно.
Они поднялись в город, попетляли и скоро оказались у Чистых прудов. Мошкин шел и страдал, не зная, о чем разговаривают с девушками. Девушки представлялись ему чем-то особенным, а значит, и беседовать с ними надо о чем-то значительном. Как на зло ничего фундаментального в голову Мошкину не приходило.
Эльвира вначале говорила сама, забрасывая пробные мячики то в спортивный огород, то в кинематографическое болото. Но, увы, тут было всё глухо. Фильмов Мошкин не смотрел. Футболом не интересовался.
– Кстати, это твои плечи или ты их подкладываешь? – спросила девушка. А то какие-то очень широкие!
Мошкин осторожно потрогал свое плечо. Плечо было как будто его, но всё равно он на всякий случай усомнился и сказал, что подкладывает.
Эльвира кивнула. Она так и думала.
– А по телефону ты другой был. Я другим тебя представляла, – сказала она.
– А какой я был?
– Ну раскованный такой, даже болтливый. Сказал, что собираешь детские погремушки. Я даже погремушку тебе хотела купить, но подумала, что у тебя, наверное, такая уже есть.
– Я? А, ну да! – торопливо сказал Мошкин, испытывая сильное желание пристукнуть Корнелия.
Эльвира засмеялась.
– Так ты шутил, что ли? Я долго не могла понять: ты так серьезно об этом рассуждал!
Евгеша немного раскрепостился и, набравшись храбрости, стал рассказывать о работе с шестом против меча. Тема ему самому казалась интересной. Он так увлекся, что минут десять вообще не смотрел на собеседницу. Когда же взглянул, заметил, что она давно потеряла нить рассуждения и скучает.
Мошкин ощутил, как интерес Эльвиры к нему истаивает. Дважды она с недоумением покосилась на него. Где-то из глубины зрачков всплывал зевок, который вот-вот должен был материализоваться. Похоже, она жалела уже, что потащилась на свидание.
«Интеллектуальный перегруз!» – осознал Мошкин.
С некоторым усилием Евгеша выдавил несколько фраз о музыке, в которой понимал не больше, чем консерваторская виолончелистка в теории метания боевого молота в редкую цепь врага. Вспомнив рассуждение Улиты, что одно прикосновение стоит десяти слов, он надвинул ей на глаза бейсболку и сделал вид, что хочет столкнуть в пруд. При этом, будучи человеком тренированным, перестарался и действительно едва не катапультировал Эльвиру в пруд, подхватив только в последний момент.
Эльвира закричала, замахала на Мошкина руками. Зевок из глазок исчез. Мир снова стал для нее понятен. Разлившаяся река жизни вошла в привычное русло.
Неожиданно у девушки зазвонил мобильник. Она ответила. Поняв по терпеливой, чуть ноющей интонации, что разговаривают с мамой, Мошкин деликатно отошел шагов на десять и стал смотреть на пруд. Разговор затягивался. Судя по всему, мама Эльвиры относилась к тому опекающему типу женщин, которые хотят знать, не только где сейчас находятся их дети, но и какую шоколадку они съели, и какое солнышко на небе, и сразу ли подошла маршрутка.
В идеале, конечно, было бы изобрести для них веб-камеру, которая подключалась бы к глазам ребенка и транслировала бы маме на экран всё, что он видит или делает. Такие мамы не ведают усталости. Даже в сорок лет их взрослые дети получают столько же опеки, сколько получали ее в старшей группе детского сада. Затравленные и нервные, бродят они по свету, вздрагивая всякий раз, как начинает звонить телефон.
«Да, мама… Две котлеты. Нет, они были не жирные!.. Что я делаю? Иду с клиентом на склад! Нет, ты его не знаешь! Иван Петрович Федичкин, очень хороший человек из города Норильска… Да, я в шапке!» – говорят они, нарочито срывая ее и в виде немого вызова обманутой маме подставляя дождю свою вытертую лысину.
Тут идет обычное замещение мрака, когда нечто изначально хорошее начинает искажаться и использоваться во вред. Атомный реактор дает столько энергии, что ее хватит на целый город. Если всю его энергию направить на одну лампочку, она не перегорит даже – испарится. Будь у такой гиперзаботливой мамы девять детей и тридцать внуков, каждому бы досталось ровно столько внимания, сколько нужно, и атомный реактор был бы счастлив. Вот только почему-то у таких мам детей бывает всегда по одному… И снова звонит телефон.
Разговор всё тянулся и тянулся. Эльвира отвечала маме односложно, и чем односложнее она отвечала, тем больше мама убеждалась, что от нее скрывают нечто глобальное и начинала уже раскопки.
Мошкин бросал в воду камешки и созерцал утопшее солнце, лежащее у самого берега на дне. В пруду плавали три лебедя, четыре утки и столько размоченного хлеба, что туда хотелось пустить еще и свинью.
Неожиданно его внимание привлек странный шум. Что-то происходило на противоположном берегу. Кто-то выскакивал из кустов с истошными воплями, кто-то вновь туда кидался. Евгеше даже показалось, что он увидел, как пролетела по дуге запущенная урна. Это было знакомо. Как только бой принимает серьезный оборот, люди склонны забывать о руко – и ногомахательстве и вспоминать об урнах, бордюрных камнях и досках от парковых скамеек.
В первую секунду Мошкин решил, что там драка, но после отмел это предположение как несостоятельное. Массовая драка обычно имеет более размытые и постоянно меняющиеся границы. Кто-то бежит, кто-то догоняет. Толпа распадается на отдельные группы, запинывающие упавших, и уж во всяком случае всё это не может происходить на тесном пятачке, ограниченном несколькими куцыми кустами.
Мужское любопытство дернуло его подбежать посмотреть. Если случай будет туманный, Евгеша пообещал себе не вмешиваться. Опыт подсказывал, что коль скоро ты влезаешь в чужую драку, она перестает быть чужой. Когда же дерутся несколько человек, не всегда можно разобрать, кого и от кого защищать и не лучше ли защитить самого себя.
Когда Мошкин подбежал, схватка была в самом разгаре. В кустах он увидел белую волчицу. Накинув на нее сеть, с ней боролись четыре комиссионера и три болотных хмыря. Рядом толкались еще двое суккубов, но их участие в битве ограничивалось истошными воплями.
Волчица была вся в грязи. Выглядела она так, будто ее долго тащили по подземным тоннелям и только здесь, на поверхности, ей удалось перегрызть сеть.
Волчица дралась, как дерется зверь, которому уже нечего терять. Хмырю она отхватила руку до локтя. Продолжая извиваться, откушенная рука обратилась в змею, которая, разматывая желтоватые, похожие на раздавленную креветку внутренности, с шипением метнулась в пруд. Второй хмырь в ужасе отпустил сеть, и один край ее провис. Воспользовавшись этим, волчица повернула морду и моментально оставила без пальцев замешкавшегося комиссионера. Самого укуса Мошкин почти и не видел. Волчица лишь мимоходом клацнула зубами, точно собака, отгоняющая мух.
Тотчас, будто из воздуха, соткалось еще трое комиссионеров. Среди них обнаружился и Тухломон. Мошкина он не то чтобы не узнал, но изобразил головкой очень сложное, витиеватое и уклончивое движение, какое делают люди, когда встречают в коридоре старого начальника, в то время как сами идут под ручку с новым.
Евгешу вновь начала раздирать на части его двойственность. Одна половина натуры напоминала, что он все еще служащий мрака. Другая же призывала помочь волчице. В результате, как человек, который хочет сделать слишком многое, он не сделал вообще ничего. Правда, был момент, когда он сделал шаг, но барахтавшаяся в сети волчица, восприняв его как нового врага, щелкнула зубами. Воспользовавшись тем, что волчица отвлеклась на Мошкина, комиссионеры накинули вторую сеть поверх обрывков первой. Волчица рванулась, запуталась и упала. Комиссионеры и хмыри подхватили сеть за края и быстро поволокли по траве. Сзади, спотыкаясь, ломко бежали суккубы.
