Глядя на кучу тлеющих под пивными пузырями углей, Одд недоумевал, почему такие находчивые люди не додумались коптить на них мясо, высушивая его про запас так, что оно становилось жестким, как сухой корень. Как-то на рассвете он пробрался в пивную пещерку Сааки, зажав нос, и подвесил там на шнурке несколько кусков оленины и большую потрошеную щуку. Через день он дал попробовать получившееся блюдо вождю Хларгу, который пришел в полный восторг. Копченое мясо стало прорывом в кулинарии племени и принесло Одду небывалый авторитет. Старый Чарг надел ему на шею сушеную утиную лапку в знак почета, а вождь подарил копье с костяным наконечником — раза в три легче того, которым орудовал сам, хотя даже этот облегченный экземпляр Одд поднимал с трудом.
Общим решением бурдюки с пивом были перенесены в другое место — гораздо дальше от деревни. Это было весьма разумно, если учесть, что, когда один из них взрывался, не выдержав давления изнутри (а такое случалось, и не редко), еще два дня в округе было невозможно дышать от вони перебродившей ягоды. Толстая и маленькая, как кубышка, Сааки зло смотрела на Одда, но спорить не стала, затаив на него глубокую обиду. А то, что противный мальчишка из чужого племени, стал другом ее сына, по-видимому, было для нее настоящим ударом. В ее бывшей пивной пещерке, вычистив нагар, устроили коптильню, в которой, по совету Одда, использовали яблоневые угли, придававшие мясу замечательный аромат. Главное теперь было уберечь развешенные на веревках куски, чтобы их сразу же не расхватали, не дав прокоптиться.
Но вернемся к тому самому дню, когда…
Вечером того дня, когда погода менялась, как полет стрижа, историю у костра рассказывал великолепный Гумс Перья В.
Этот прирожденный актер, до первого театра которому предстояло подождать лишь пару тысячелетий, не мог усидеть на месте, наслаждаясь собственным рассказом. Он прыгал, изображая лису, охотящуюся на мышь, строил рожи, ухал, как филин, и даже порывался петь, но уж этого мало кто мог выдержать, и его быстро успокаивали общим свистом. Тогда юноша улыбался во весь рот и продолжал рассказ без песнопений.
Гумс был веселым и добрым, почти таким же тощим, как Одд, лет на пять его старше. Они быстро стали друзьями, что-то сочиняли вместе или рисовали обожженными палками на камнях, когда было нечего делать. Гумс обучил мальчика местному языку и стал бесценным источником информации о том мире, где он оказался — его племенах, обычаях и легендах. Одд же научил его делать дудки из тростника. Это кое-как примирило музыкальные порывы артиста со вкусами соплеменников, потому что голос у юноши был ужасный, а играл он вполне прилично (во всяком случае, для деревенского оркестра тысячи лет назад).
Вот и сегодня Гумс подыгрывал себе на дудке во время рассказа. На этот раз история была про медведя, напоровшегося на пчел. Обычная, в общем, сказка, которой потешаются все народы.
Дети слушали, затаив дыхание, мужчины предпочитали потягивать пиво с кусками копченой рыбы и говорить о своем, не слишком погружаясь в сюжет, а женщины латали что-то из одежды, сидя вокруг огня и радуясь присмиревшим на время детям.
Гумс как раз накинул на голову медвежью шкуру и зарычал, приведя в полный восторг рассевшихся вокруг карапузов…
Вдруг внизу уже в полной темноте раздался отчаянный крик. Рассказчик замолчал, присев на корточки, словно на него могло упасть небо. Все зрители, разомлевшие у костра, вскочили на ноги, озираясь по сторонам и вслушиваясь в ночь. Крик вскоре повторился, но гораздо слабее. Кто-то тихо сказал:
— Ахым.
Так звали одного из охотников, ушедших вчера в лес. Несколько мужчин без всякой команды молча взяли копья и отправились вниз.
Погода окончательно испортилась. После тихого вечера поднялась буря. Русло ручья обметало серым ледяным кружевом. А все вокруг засыпало тяжелыми влажными хлопьями.
В деревне в ту ночь никто не спал, а костер горел особенно ярко. Часовые расхаживали с дубинами вдоль частокола. Проход в нем загородили огромным сухим пнем, вырванным из земли с корневищем. Мужчины племени толпились снаружи своих жилищ, готовые в любую секунду отразить нападение. Одд находился с ними и едва не отморозил пальцы на ногах, стоя по щиколотку в снегу. В руке он сжимал проверенную в деле булаву, доверяя ей гораздо больше, чем тяжеленному копью с наконечником из расколотой оленьей кости.
Ушедшие на помощь Ахыму вернулись лишь на рассвете. Двое несли раненого, завернутого в шкуры. Его голова, припорошенная снегом, безжизненно моталась на ходу из стороны в сторону. Юношу положили в пещере и раскрыли шкуры. Вся его грудь была в крови, чуть ниже ключицы из нее торчало короткое черное древко стрелы. Охотник был без сознания и только прерывисто с присвистом дышал.
Старик Чарг умело и быстро вынул стрелу с острым каменным наконечником. Кровь остановили какой-то едкой пахучей смолой, рану прижгли и перевязали, подложив целебные листья. Ахым так и не пришел в себя. Он лишь иногда коротко стонал, не открывая глаз, и двигал нижней челюстью, словно пытаясь что-то сказать.
Вождь Хларг долго сидел поодаль и внимательно рассматривал извлеченную стрелу в свете костра. Его никто не посмел тревожить. Наконец он подозвал к себе нескольких воинов и пророкотал:
— Яг-зы!
Дети Болотного Змея — так называлось племя, жившее далеко в низине на бескрайних болотах, где и через тысячи лет во времена Одда жители рыбачьих деревень будут отгонять дымом надоедливую расплодившуюся в топях мошкару.
Что произошло там, в долине, было неизвестно, но ранили Ахыма из оружия племени Яг-зы — Детей Болотного Змея, а значит, нужно было что-то предпринимать. Скорее всего, остальные охотники были убиты. Но их могли и взять в плен, чтобы сделать рабами или, Одд похолодел от этой мысли, съесть. Такое он читал в свое время в книжке по истории. Теперь он сам стал частью древней истории, и не сказать чтобы это очень его обрадовало.
С угрюмыми лицами мужчины начали собираться в поход. Женщины проверили припасы, пересчитали детей и, как принято в готовых к осаде крепостях, принялись чинить одежду для долгой зимы и заготавливать еще больше травок и мазей от ран.
Гигант Кыгр был извечным защитником пещеры и теперь обходил небольшое плато, на котором расположилось племя, обновляя с помощниками внушительный частокол, который должен был задержать противника на подступах. То и дело раздавались гулкие удары его тяжелой колотушки о вбиваемые меж камней колья толщиной в ногу. Казалось, если его не остановить, то Кыгр переломает весь лес и сокрушит горы. Главное, вовремя кормить его горячей кашей из квашеных папоротников и жареной на костре олениной.
После жители пещеры старательно полили камни вокруг водой, устроив ледяную горку, вскарабкаться по которой снизу было делом нелегким, оставив лишь узкую тропу для входа и выхода. Судя по тому, как спорилась работа, дело подготовки к войне для племени было вполне обычным. Чумазые мальчишки тут же с удвоенной энергией принялись лупить друг друга игрушечными дубинками, которыми вполне можно было проломить голову лосю.
Гумс рассказал Одду, что Яг-зы жили далеко внизу в окружении непроходимых болот. Из-за этого, объяснил он, «лицо вождя темнее волчьей шкуры». Воевать с ними было очень тяжело, и последний раз они победили племя Хум, заманив воинов в гиблые топи. Много славных охотников осталось там, и племя до сих пор скорбело об их потере.
Было решено выступать в поход на следующее утро. А в долину спустилось три дозора по два быстрых воина, которые должны были предупредить племя, если враг придет первым. Вызвался среди них и Одд, бегавший как ветер, если, конечно, сбросить часть местной неуклюжей одежды. Нужно сказать, в беге дикари были не особенно сильны. Зато были невероятно выносливы и могли пробираться рысцой по лесам и горам очень долго. Если бы пришлось бежать по-настоящему далеко, то они бы вымотали и настигли в конце концов любого из жителей Яттерланда.
Всю ночь Одд с другим молодым воином по имени Суп Уши Где просидели в засаде в развилке кривой трехстволой сосны, крепко державшейся за острый каменный выступ над обрывом. Ледяной ветер не утихал ни на секунду, а видно из-за снега было не дальше двадцати шагов. Время от времени к их дозору приближались стаи волков, жутко завывая на прячущуюся в облаках луну. Один раз они решились забраться на выступ. Обычно волки избегают таких неудобных для охоты каменистых открытых мест, но эти, по-видимому, были слишком голодны для того, чтобы соблюдать правила. Высокий остромордый вожак долго кружил у сосны, рыча и посматривая вверх, где прятались люди. Затем дернул ушами, затих, прислушался к чему-то, что не дано услышать человеку, и бросился вниз, скрывшись в зарослях. За ним черными пятнами в кружащем вихрями снеге исчезли другие. Это были темные времена, а вокруг стояла беспросветная бурная ночь, тьма которой клацала волчьими зубами у самого носа. В такой ночи человек — лишь слабый чужак, пища сильных и быстрых хищников, ее безраздельных хозяев.
