Вот и сейчас, рассматривая приоткрывшееся их глазу изображение, они гадали, какое оно будет иметь продолжение.
- Там слева - пляска Смерти, - неожиданно сказал Лео.
- Пляска Смерти? - удивился Мик.
- Да, мой друг, пляска Смерти, - продолжал Лео. - Художник хотел напомнить людям про то, что им умирать придется.
- И зачем их вечно стращать? - заворчал Дон, размешивая краски. - Все равно они лучше не станут.
- Но, если ты их напугаешь...
- Они призадумаются? - спросил Лео.
- А если они призадумаются...
- Так еще больше напугаются.
- А это уже не наша забота, - сказал Мик, осторожно снимая слой штукатурки.
- Ну да, - посмеиваясь, сказал Лео. - Наше дело нарисовать Пляску Смерти.
- Нарисовать все, как есть. А потом все пускай что хотят, то и делают.
- А ведь кое-кто будет нас проклинать.
- Да уж не без того.
Так, перекидываясь фразами, друзья провели большую часть ночи. К концу третьего часа под толстым слоем обнаружилось изображение прекрасной головы.
- Смотри, Мик, - тихо позвал Лео друга.
Совсем рядом на него со стены смотрели глаза. Глаза с тяжелыми веками, в темных кругах, борода клином, свисающие усы, ультрамодная одежда...
- Бьюсь об заклад, - восхищенно произнес Донателло. - Итальянским мастерам было чему поучиться у этого художника.
Это был не хрестоматийный неземной Христос. Это был суровый, грозный владыка, само правосудие.
- Да будет правосудие! - голос Лео загремел под куполом зала. - Но милости не будет! Эхо в пустом зале смешалось с раскатами грома за стенами монастыря.
- Вот моя рука. Вот что вы со мной сделали, - продолжал вещать Лео. - И за это многие примут пытку, ибо вы пытали меня!
- М-да, - пробурчал Раф. - Не хотел бы я сидеть на скамье подсудимых, когда он судит. А Лео продолжал:
- Да!.. Как это там говорится?.. Ага! Вот!.. Ты накормил Меня, когда Я алкал, напоил, когда Я жаждал? Одел Меня, когда Я был наг, принял Меня, когда Я был странником, посетил, когда Я был болен, пришел ко Мне, когда Я был в темнице!?
Раскаты грома были ему ответом.
Через час гроза стихла. И друзья вышли из зала, чтобы предаться сну...
Так проходили дни за днями. Черепашки проводили время, переходя из одного угла в другой. Ползали на коленях, лежали на боку. Словно окно, фреска на замазанной стене открывалась все шире и шире.
Желание вывести на свет божий сцену Апокалипсиса, запечатленную давным-давно умершим художником, захватило друзей целиком.
Все происходившее вокруг казалось для них сном. А реальностью было то, что происходило внутри полупрозрачного зала, перед проступающей фреской. Все остальное проплывало мимо. Как во сне. Но длилось это недолго.
Однажды вечером потухло электрическое освещение. Друзья зажгли свечи и продолжили
работу.
Неожиданно Мик спросил:
- Послушай, Лео, ты не можешь сказать, как он выглядел?
- Кто? - не понял его Лео.
- Художник, написавший эту фреску.
- О, конечно, я могу вообразить его лицо, - сказал Лео. - Он был... светловолосый, борода... да, борода прилипала к краске... волоски и сейчас сохранились, особенно в красной охре, которую он размешивал на льняном масле.
- А ты не путаешь его волос с волосами от кисти? - спросил его Дон.
- Нет, - ответил Лео. - У тех длина другая: дюйм, ну, от силы - полтора. Для грубой работы, к тому же из свиной щетины, а для тонкой идет волос серого барсука.
- Ну, ты даешь! - восхищенно заметил Раф.
- М-да-а... - протянул Мик. - Весьма впечатляюще. А что еще может быть установлено относительно нашего неизвестного художника?
- Писал правой рукой, - продолжал Лео. - Был, приблизительно, такого же роста, как Мик.
- На чем основаны твои рассуждения? - спросил пораженный Мик.
- Ему приходилось на табурет залезать, чтобы дотянуться до этой высоты. А вот эти участки он писал на коленях, а то и лежа на боку. Вот, пожалуй, и все.
- Все?
- Да, еще. Он, не исключено, жил в монастыре. Это только предположение. И последнее - он не доверялся ученику. Он почти все написал сам, кроме самого низа, нижней части преисподней. Посмотрите и убедитесь - там грубая работа, просто подмалевка. Ума не приложу, почему он перепоручил это своему ученику, когда уже был у финиша.
- Возможно, он вышел из игры, - задумчиво сказал Донателло, глядя куда-то вниз, на каменные плиты пола.
- Как? Каким образом? - удивился Раф.
- Друзья! Я понял, почему последний ярд адского пламени писал не он, - продолжал Донателло. - То была последняя работа художника. Он дико устал. Поэтому решил выйти из игры. Но тогда так просто было не уйти, его вернули и заставили продолжать работу. Он, наверно, умер за работой. Но и последние мазки его кисти были четкие и уверенные; и в конце он оставался мастером, как и в начале.
- О, я понял! - внезапно завопил Мик. Он скатился кубарем с лестницы вниз на каменные плиты зала, продолжая вопить: - О, я понял, что произошло! Он свалился!
Через мгновение он снова очутился на лесах.
- Великий Боже! - вопил Мик в спину Лео. - Это была его последняя работа. Он свалился!
Лео повернулся и, когда до него дошло, ухмыльнулся:
- Ладно, - крикнул он в ответ, - сам ходи поосторожней на лесах.
Вечером следующего дня друзья вновь принялись за работу. Стоя на каменных плитах зала,
они пристально рассматривали часть фрески, которая изображала мучения грешников.
- Фу ты! - поморщился Раф. - Какая мерзость!
- Что ты имеешь в виду? - спросил у него Донателло.
- Посмотри, - продолжил Раф. - Он язвы себе расковыривает, руки кусает, жилы себе нитями раздирает, кричит...
- Страшно тебе, да?
- Мне? Страшно? - поразился Раф. - Да ты меня не знаешь. А это что за пакость он тут изобразил?
Раф показал в угол зала, где двое грешников, вцепившись друг в друга зубами, истекали кровью. Один из них был карликом.
- Жуткое зрелище! - воскликнул он. - У тебя горячительного не найдется? Мик протянул ему бутылку с виски.
- Друзья! Этот калик мне кажется знакомым, - начал было Лео, но Раф перебил его:
- Изжаждался, как верблюд в пустыне, - сказал он, прихлебывая из бутылки. Было решено сделать перерыв.
Лео, поднявшись на леса, подошел к окну. Ветер раскачивал деревья, холодная луна освещала облака, бегущие над ними. В глубине темнела стена дальней части монастыря, а над ней возвышалась круглая башня, под самой крышей которой из маленького стрельчатого оконца брезжил тусклый свет. Это была башня, в которой жил настоятель монастыря.
- А вдруг он сейчас занимается своими делами? - засомневался было Лео.
Ничего не сказав друзьям, он вышел в коридор, ведущий в сторону башни. Дорогу он знал, но шел, тем не менее, медленно, с бьющимся сердцем, прислушиваясь к ночной тишине старого неуютного монастыря. Лео вспомнил о карлике.
- Где я видел это лицо? - подумал он.
Внезапно Лео показалось, что позади него перебежала от одной дверной ниши к другой какая- то фигура, одетая во все светлое.
- Кто бы это мог быть?
Лео долго стоял, прежде чем несколько успокоился. За тем он отправился дальше.
- Наверно, - думал он, - мне просто померещилось.
Наконец он был у цели. Вот маленький зал, из которого винтовая лестница ведет наверх, в круглую комнату.
Подойдя к двери, ведущей на лестницу, Лео остановился и вновь прислушался. Дверь была не заперта, и Лео вполне мог, никем не замеченный, проникнуть на лестницу.
Подняв свечу, он хотел было проскользнуть в полуоткрытую дверь, как вдруг испуганно вздрогнул от неожиданности: посреди зала, в кресле, стоящем перед длинным низким столом, спиной к Лео кто-то сидел.
- Карлик? - почему-то мелькнуло в голове Лео.
Он замер. Человек в кресле не шевелился. Лео стал ждать. И чем больше он ждал, тем неестественнее казалась неподвижность сидящего человека.
Наконец Лео решился и сделал несколько шагов по направлению к креслу. Человек не шевелился.
- О, Господи! - вздох облегчения вырвался из груди Лео.
То, что казалось Лео неподвижной фигурой, было всего лишь одеждой, брошенной на спинку кресла. Это была одежда настоятеля монастыря.
- Значит он здесь!
Лео погасил свечку. Оставшись в темноте, он сел в кресло и стал ждать. Чего? Этого Лео не знал и сам. Но он был твердо уверен, что что-то должно произойти. Постепенно его глаза привыкли к темноте. И первое, что он заметил, освоившись на новом для себя месте, была полоска света, падающая из-за двери, ведущей на лестницу башни. В простенке между окон висело огромное тусклое зеркало в черной резной раме.
- О, Господи! - воскликнул Лео, взглянув в него.
В зеркале он увидел себя, идущего по коридору монастыря с горящей свечой в руках.
