— Очень надеюсь, что так оно и будет, — сказал Сирил.
— Не плачьте! — продолжала золотая птица. — Умоляю вас, осушите ваши слезы! Я не хочу изводить вас долгими приготовлениями — пусть новость обрушится на вас подобно удару молнии! Знайте же, что пришло время, когда я должен покинуть вас.
Все четверо слушателей испустили глубокий вздох облегчения.
— А мы-то чуть с ума не сошли, пытаясь придумать, как понежнее сообщить ему нашу новость, — прошептал Сирил.
— О, не вздыхайте столь горестно! — возглашал меж тем Феникс. — Не надрывайте душу себе и мне! За каждой встречей следует прощанье. Увы, я должен покинуть вас И я старался, как мог, подготовить вас к этому. Крепитесь, прошу вас!
— Тебе и вправду нужно покидать нас прямо сейчас? — пробормотала Антея. С подобными словами мама очень часто обращалась к различным леди, забегавшим к ним на чашку чаю и выказывавшим намерение остаться на ночь.
— Увы, это неизбежно. Но все равно, спасибо тебе, милая, — отвечал ей Феникс — точь-в-точь как одна из тех самых леди.
— Я слишком устал от жизни, — продолжал он. — Мне нужно отдохнуть — после всех бурных событий последнего месяца мне просто необходим покой. А потому я прошу вас оказать мне одну последнюю услугу.
— Господи, Феникс, да все что угодно! — сказал Роберт.
Теперь, когда дело и впрямь дошло до расставания, Роберт, который всегда был фениксовым любимчиком, почувствовал внутри себя такую глубокую скорбь, что она, пожалуй, превосходила по силе все те чувства, что им приписывал Феникс.
— Я прошу вас всего лишь о несчастном агнце, предназначенном на заклание старьевщику. Отдайте мне то, что осталось от ковра, и я уйду от вас.
— Но как же так? — сказала Антея. — А вдруг нам за это достанется от мамы?
— Если вы помните, я рисковал ради вас гораздо сильнее, — заметил Феникс.
— Тогда, конечно, и мы рискнем, — сказал Роберт.
Феникс радостно распушил свои золотые перья.
— И вы не пожалеете об этом, о юноши с сердцами из чистого золота! — сказал он. — А теперь поторопитесь! Расстелите ковер на полу и оставьте меня одного. Но сначала посильнее разведите огонь в камине, а затем, пока я буду погружен в предшествующие моему погребению обряды, прошу вас, приготовьте мне побольше благовонной древесины и всяких пряностей, дабы подобающим образом оформить заключительный акт нашего расставания.
Дети послушно расстелили на полу то, что осталось от ковра. И хотя они делали то, чего им так хотелось вот уже несколько дней подряд, на сердце у каждого было тяжело. Затем они бросили в камин полведерка отборного угля и вышли из детской, оставив Феникса в полном одиночестве. Впрочем, нет, не в полном — ведь там еще был ковер.
— Кому-нибудь из нас нужно остаться у дверей и нести стражу, — возбужденно сказал Роберт, как только все они оказались за дверью. — А остальные тем временем пойдут и накупят благовонной древесины и пряностей. И нужно обязательно выбирать побольше всего самого лучшего! Не стоит жмотиться из-за какого-нибудь там трехпенсовика. Я хочу, чтобы у него было самое роскошное погребение на свете. Надеюсь, хоть это поможет нам не чувствовать себя такими подлецами.
Было решено, что Роберту как основному баловню Феникса надлежит исполнить печальную обязанность выбора благовоний и различных специй для погребального костра.
— А я, если вы не возражаете, пока буду нести стражу, — сказал Сирил. — К тому же, снаружи льет как из ведра, а у меня в последнее время что-то стали протекать башмаки. Интересно, те новые ботинки, что мне купили на прошлой неделе, такие же «прочные без обмана» или нет?
С тем трое детей и отправились на улицу, оставив Сирила стоять наподобие римского центуриона перед дверью детской, за которой феникс готовился к предстоящей ему Великой Метаморфозе.
— Роберт прав, — сказала Антея. — Сейчас не время дорожить каждым завалящим фартингом. Пойдемте сначала в канцелярскую лавку и купим там сразу же связку свинцовых карандашей. Папа говорит, что если их брать связками, они обходятся гораздо дешевле.
Вообще-то, это было как раз то самое, что они собирались сделать вот уже несколько месяцев, но только великие переживания, связанные с расставанием и устройством погребального костра их возлюбленному Фениксу, смогли заставить их раскошелиться.
Продавец канцелярской лавки со всей серьезностью заверил их, что карандаши сделаны из самого что ни на есть настоящего кедрового дерева, и я от всей души надеюсь, что так оно и было, потому что продавцам полагается всегда говорить правду, а они таки частенько привирают. Во всяком случае, связка стоила им шиллинг и четыре пенса. Кроме того, они потратили семь пенсов и три фартинга на маленькую сандаловую шкатулочку, инкрустированную слоновой костью.
— Без нее не обойтись, — сказала Антея. — Сандаловое дерево пахнет лучше всего, что я знаю, а если его поджечь, так поднимется просто сногсшибательный аромат!
— Ага, а как дело дойдет до слоновой кости, — — проворчал Роберт, — — то поднимется такая сногсшибательная вонь, что всем покажется, что мы сожгли целую гору стриженых ногтей.
В лавке зеленщика они купили все пряности, которые только знали по именам: горсточку похожих на ракушки скорлупок мускатного ореха, немного гвоздики, черного перца в зернах и имбиря (естественно, в сухом виде). Немного подумав, они прикупили еще и пару-другую веточек благоуханной корицы, а также чуть-чуть ямайского душистого перца и семян тмина (которые оказались ужасно вонючими, стоило их лишь немного подпалить).
В аптеке они прикупили по пузырьку камфорного и лавандового масла, а заодно взяли и маленький пакетик ароматной присыпки под названием «Пармские фиалки».
Когда, нагруженные всем этим добром, они вернулись домой, Сирил все еще нерушимо стоял на часах у дверей детской. Они осторожно постучались, и в ту же минуту золотой голос Феникса откликнулся изнутри: «Войдите!». Они вошли.
Ковер — или все же будет лучше сказать «его бренные останки» — по-прежнему был расстелен на полу, но теперь на нем лежало, весело кивая в пламени камина, прекрасное золотое яйцо — точь-в-точь такое же, из которого в свое время вылупился Феникс.
Сам же Феникс, надувшись от гордости и счастья, выписывал вокруг него слегка вихляющие круги.
— Как видите, я снес его! — сказал он. — Еще ни разу за все долгие тысячелетия моей жизни мне но доводилось откладывать такого замечательного яйца! Правда, оно красивое?
Дети поспешили выразить свое восхищение, да и было отчего.
Принесенные детьми пряности и благовония были аккуратно вынуты из пакетов и разложены на столе, и когда Феникса наконец удалось уговорить на секундочку оторваться от своего бесценного яйца и взглянуть на то, чему предстояло скрасить последние мгновения его земной жизни, он не смог сдержать охватившего его восторга.
— Никогда, никогда в жизни у меня не было — да и как знать, может быть, больше не будет — такого замечательного погребального костра. Но вам воздастся сторицей за ваши труды, — сказал он, утирая навернувшуюся ему на глаза золотую слезу. — А ну-ка, живенько напишите такую записку:
«Слетай к Псаммиаду и скажи ему, чтобы он исполнил последнее желание Феникса, а потом немедленно возвращайся».
Однако Роберт из врожденной вежливости несколько изменил оригинальный текст, и вот что у него получилось:
Пожалуйста, слетай к Псаммиаду и спроси у него, не будет ли он так добр исполнить последнее желание феникса, а потом, уж будь другом, немедленно возвращайся назад.
Затем записку прикололи к самому надежному с виду месту на ковре, и когда тот с фотографической быстротой стянулся и вновь растянулся на полу, записки у него на ворсе уже не было.
После того была написана еще одна записка, в которой ковру вменялось унести фениксово яйцо в такое место, где его не смогут найти и положить в огонь в течение последующих двух тысяч лет. Нужно сказать, что Феникс с превеликой неохотой расстался со своим ненаглядным яйцом. Он продолжал страстно пожирать его глазами до тех пор, пока дети не прикололи записку к ковру, и тот, мгновенно свернувшись вокруг яйца, не исчез навсегда из детской комнаты старого камдентаунского дома.
— О Боже! О Боже! О Боже! — закричали дети в один голос.
— Крепитесь! — подбодрила их золотая птица. — Думаете, мне не жалко расставаться с моим новорожденным яйцом, когда я еще и насмотреться-то на него толком не успел? Ну же, поборите свою печаль и поскорее займитесь моим костром!
— Нет! — внезапно закричал Роберт, почувствовав, как что-то пребольно кольнуло его в сердце. — Пожалуйста, не уходи!
Феникс уселся ему на плечо и нежно потерся золотым клювом о его пухлую щеку. Все печали юности проходят, как сон, — сказал он. — Прощай же, о Роберт моего сердца, и знай, что я любил тебя как никого другого на свете.
