– Нет, – сказала она. – Они братья.
Тут Фелим вернулся к теме беседы, как делала обычно Шона, и довольно хрипло выкрикнул:
– И вообще, у тебя двадцать два сына, есть из кого выбрать наследника!
– Не из кого! – рявкнул эмир. – Они мне все не по душе! Я тебе это сто раз говорил!
Тут Фелим внезапно успокоился и возразил:
– Речь не о том, кто по душе, а кто нет, а о том, кто подходит, а кто нет. И я тебе это тоже сто раз говорил.
Слова Фелима положили конец спору. Эмир утихомирился не менее внезапно. Он схватил Фелима за локоть:
– О брат мой, как же мне тебя не хватало! Ну кто еще может орать на меня так, как ты? Все боятся! Может, вернешься домой, а?
– Нет, – твердо ответил Фелим.
Эмир смирился. Он кивнул и тяжело вздохнул, в точности как Кит, когда последнее слово оставалось за Шоной.
– В таком случае, – сказал он, – пожалуйста, укройся в воротах, пока мои воины не перережут всех присутствующих. Я не хочу, чтобы ты пострадал.
Тут Перри подался вперед и похлопал эмира по плечу.
– Простите, – сказал он, – но этого я допустить не могу.
Все, кроме Эльды, вздрогнули от неожиданности. Перри сейчас возвышался над эмиром на добрых двенадцать футов, а между тем до этого момента его никто не видел – кроме Эльды, как водится. Эмир шарахнулся назад, и его лицо приобрело странный, свинцово-серый оттенок. Фелим поспешно сказал:
– Перри, пожалуйста, сделайся поменьше и отойди подальше. У моего дорогого брата уже три года как проблемы с сердцем.
– Но не могу же я допустить, чтобы он тут всех перерезал! – запротестовал Перри.
– Нет у меня никаких проблем с сердцем! – запротестовал эмир.
– И все-таки… – Фелим тепло улыбнулся и взял эмира под руку. – Ты не подашь сигнала к атаке, пока мы не сходим в Дом целителей. Это буквально в двух шагах. Идем.
– Зачем еще? – осведомился эмир.
– Затем, – сказал Фелим, мягко уводя его прочь. – Мне нужно, чтобы ты прожил еще как минимум три года, пока я не закончу университет. Я не хочу, чтобы меня оторвали от учебы из-за того, что ты скоропостижно скончался и назначил меня своим наследником. А через три года я вернусь и привезу тебе мощное заклятие прозрения, которое позволит тебе определить, кто из моих племянников наиболее достоин стать эмиром.
Перри опустился на все четыре лапы и озадаченно смотрел им вслед.
– Двадцать два сына, – с горечью говорил эмир, – и ни один не годится!
– У Хасана есть все задатки, – отвечал Фелим, – и очень жаль, что Асиф с Абдулом близнецы, потому что трудно избрать кого-то одного из них. У Саида твердый характер.
– Саид жестокий! – возразил эмир. – А Имрам – лентяй!
– Но ты же знаешь, как он возится со своими скаковыми верблюдами! – отвечал Фелим. – А Хамид и Нуреддин любят справедливость. Да в каждом из моих племянников найдется что-то, что говорит в их пользу!
Судя по всему, этот спор братья вели не впервые и так им увлеклись, что, когда раздался треск, сопровождаемый звуками падения и отчаянными воплями, – то обрушилась крыша над комнатой Фелима, не выдержав веса эмировых воинов, – ни тот ни другой даже не оглянулись.
– Да, но при этом в каждом из них несомненные достоинства сочетаются с неприемлемыми недостатками! – возразил эмир.
И они удалились, продолжая обсуждать все новые имена.
– Нет, ну надо же! – сказал Перри.
Он подозрительно покосился на Эльду с Клавдией. Те прислонились друг к дружке, содрогаясь от неудержимого хохота.
Клавдия высунула голову из-за крыла Эльды и огляделась, ища Тита. И, к своему немалому удивлению, обнаружила его на другом конце двора, рядом с королем Лютером. Надеясь, что это не сулит новых неприятностей, она побежала к брату.
Когда Клавдия приблизилась, Лукин говорил:
– Нет, отец, я не пытаюсь ставить вам условия. Я просто хочу обучиться магии, чтобы помогать…
Тут он осекся, и Клавдия закрыла рот, так и не сказав того, что собиралась сказать Титу. Оба ощутили давление магии: это Блейд просочился в их круг и встал рядом с Лукином. Блейд бросил взгляд на крышу, где воины эмира барахтались среди кусков черепицы и обломков стропил, и решил, что то, что он собирается сказать королю Лютеру, все-таки важнее. Тем более там, похоже, никто не покалечился.
– Ваше величество, – сказал он, – извините за вмешательство. Император Тит желает знать, соизволит ли принцесса Изодель быть ему представленной.
Не успел король Лютер и рта раскрыть, как Изодель ответила:
– Да, конечно же! – и устремилась к Титу с протянутыми руками. Потом, сообразив, что они ведь на самом деле пока не знакомы, опустила руки и спросила: – Так вы, значит, император Юга?
Но Тит все равно схватил ее за руки.
– Да, – сказал он.
Они стояли лицом к лицу, смотрели друг другу в глаза и не могли насмотреться.
– Надеюсь, ты умеешь править империей? – спросил наконец Тит. – А то я только что посадил в тюрьму большинство тех, кто этим занимался раньше.
– Умею, – сказала Изодель. – А еще я экономная. Ты очень спешишь? Нам нужно ехать прямо сейчас или можно подождать до завтра?
– Ничего, подождем до завтра, – сказал Тит. – Надо ведь еще успеть пожениться.
– А пусть нас поженит мой отец, – предложила Изодель. – Король Лютерии исполняет также функции жреца. А посаженым отцом можно взять Лукина. У тебя во дворце найдется место для некрупного молодого дракона?
Король Лютер слушал все это, стиснув зубы, чтобы не уронить челюсть.
– Я не знаю, – сказал он Рёскину, – я просто не знаю своих детей!
– Ваше величество, – пророкотал Рёскин, – а вы не пробовали перестать думать о них как о детях и начать называть их сыновьями и дочерьми?
Король Лютер уставился на Рёскина. Угрюмый гнев, застывший на его лице, постепенно растаял и сменился задумчивостью, а затем и пониманием.
– Я был бы не прочь назначить вас королевским советником после того, как вы получите образование, – чопорно сказал он Рёскину. – В любом случае мы с королевой будем рады видеть вас в нашем замке во время каникул, так же как и Лукина с Ольгой.
Лукин с Ольгой едва успели радостно переглянуться, как появились грифоны. Унылое серое небо внезапно наполнилось крылатыми силуэтами, шумом крыльев и возбужденными криками множества грифонов. «Словно огромный птичий базар!» – подумала Клавдия, с изумлением глядя вверх. Крики быстро сменились ветром от множества выгнутых крыльев и глухими ударами – Дон, а за ним Калетта, а за ней Каззак, грифон за грифоном приземлялись во дворе, громко приветствуя Кита. Эльда радостно завизжала. Что бы там ни говорила Калетта, а до сих пор ей не верилось, что на свете есть столько ее сородичей. Кит кинулся навстречу друзьям, громогласно трубя от радости. Все прочие поспешно разбежались к стенам, освободив середину двора, – все, кроме Квериды, которая застряла рядом со статуей волшебника Поликанта, окруженная грифонами. Все новые и новые грифоны садились во дворе и тотчас отбегали в сторону, освобождая место другим. Белые грифоны, желтые грифоны, пятнистые грифоны, полосатые грифоны, серые и рыжие грифоны и несколько почти голубых. Вскоре весь двор превратился в сплошную массу весело щелкающих клювов, больших круглых глаз, возбужденно подергивающихся хвостов и отряхиваемых крыльев.
Те из злосчастных воинов эмира, кто не провалился сквозь крышу, поспешно залегли. Через минуту-другую они сообразили, что грифоны не думают на них нападать. Тогда большинство из них спустились по внешним стенам зданий и растерянно поплелись охранять Дом целителей. Титовы кавалеристы вздохнули с облегчением. Они уже решили, что сейчас им придется защищать императора, и заранее понимали, что не выстоят.
– Что ж, – сказал Квериде волшебник Поликант, – пожалуй, мне пора вмешаться. Крышу починить нетрудно, а вот войну остановить куда сложнее. Я очень рад, что нам с вами не пришлось брать это на себя.
Кверида, надеясь, что ей мерещится, подняла голову и увидела, что камень на статуе пошел мелкими трещинками. То же самое творилось и с постаментом: сквозь камень под пальцами Квериды проступал желтый маслянистый блеск. А на статуе каменные чешуйки усыхали, сворачивались, в точности как засохшая грязь, и отпадали. И под камнем обнаружился человек в одеянии волшебника, не менее старый, чем сама Кверида, но при этом вполне себе живой.
Волшебник Поликант встряхнулся, и последняя каменная чешуйка упала с него и рассыпалась в прах.
– Заклятие было связано с университетскими оберегами, – пояснил он. – Когда обереги утратят силу, я должен был вернуться и вновь занять свой пост главы университета. Было такое пророчество, что это случится в год грифона. Злые языки утверждали, что это значит «никогда»: ведь в мое время считалось, что грифоны – существа сказочные. Но я вижу, что пророчество исполнилось. Надеюсь, вы не будете возражать, если я попрошу вас уступить мне должность ректора?
