У Матта екнуло сердце. Больше всего на свете ему хотелось увидеть Марию. Уже много недель он ни о чём другом не думал — только о том, как найдет ее. Но захочет ли она видеть его?! Матт знал, что всегда был низшим существом, а Мария не могла не прийти на помощь неудачнику. Неужели она дружила с ним только из жалости?!
Но раньше он был хоть и низшим, но всё-таки красивым существом. А теперь его лицо покрыто ужасными прыщами, тело испещрено шрамами от трости Хорхе и воспаленными ссадинами, полученными на Костяном дворе. Одежда перемазана грязью. Вдобавок ко всему, от него за милю разит гнилыми креветками. Вдруг Мария испугается и захлопнет дверь у него перед носом?
— Да, она живет здесь, — сказал он.
— Интересно, у них сегодня тоже праздник? — спросил малыш.
«Мне бы тоже хотелось это знать», — подумал Матт, медленно поднимаясь по гранатовой аллее. Он представил себе девочек из монастыря — все, небось, в красивых нарядах, как подружки невесты на свадьбе Эмилии — и попробовал расчесать волосы пятерней, ощутив на пальцах толстый слой песка и соли. Если судить по Фиделито — а малыш, по крайней мере, был по-детски миловиден, — оба они привлекательны, как пара шелудивых койотов.
— Это и правда замок, — благоговейно прошептал Фиделито. Белоснежные башни монастыря горделиво возвышались над живой изгородью из бугенвиллии, густо усеянной лиловыми и розовыми цветами. Там и тут — в траве, вдоль дорожек, даже на крыше и в воздухе над стенами — сияли яркие фонари. При ближайшем рассмотрении оказалось, что здание выстроено из того же блестящего материала, что и большинство домов в Сан-Луисе. Оно мерцало и переливалось, как шелк.
— На завтрак у них поджаренный хлеб с медом, — шептал Фиделито. — Как ты думаешь, нам дадут хоть капельку?
— Сперва нужно отыскать дверь, — сказал Матт. Они шагали по мощеной дорожке вокруг здания. Высоко над их головами в стенах виднелись окна, но нигде не было ни единой двери. — Должна же она хоть куда-нибудь привести, — пробормотал он.
В тот же миг, будто слова эти послужили сигналом, вспыхнул ослепительный свет, и стена раздвинулась, словно кто-то невидимый поднял гигантский занавес. Сводчатые ворота вели в ярко освещенный внутренний двор. Матт глубоко вздохнул и положил руку Фиделито на плечо.
Малыш дрожал всем телом.
— Это волшебство? — прошептал он.
— Голограмма, — пояснил Матт. — Это часть системы безопасности. Издалека стены кажутся массивными, но как только зайдешь за проекторы, — он указал на камеры, хитроумно спрятанные в кронах деревьев, — голограмма исчезает.
— А это не опасно? Вдруг голограмма включится снова, и мы окажемся заперты внутри?
Матт улыбнулся.
— Не бойся. Я уже видел такие вещи… там, где жил раньше.
Фиделито внимательно посмотрел на друга.
— Когда ты был зомби?
— Бог ты мой! — Матт чуть не споткнулся. — Неужели ты поверил этому вранью?!
— Нет, конечно, — ответил малыш, но Матт заметил, что он вздохнул с облегчением.
Матт провел цепляющегося за его руку Фиделито в сводчатые ворота. Миновав мраморную статую святого Франциска, кормящего голубей, они попали в длинный коридор. По нему деловито сновали медсестры и санитары с бинтами и медикаментами в руках. Вдоль стен выстроились кровати с ранеными, и, поскольку почти все больные были в маскарадных костюмах, казалось, будто на койках лежат скелеты.
— Что вы здесь делаете? — воскликнула запыхавшаяся медсестра, едва не налетев на мальчиков.
— Пожалуйста, помогите нам. Мы ищем Чачо, — сказал Матт.
— И Марию, — робко добавил Фиделито.
— Сегодня здесь целая сотня Марий, — сказала сестра. — Так с этой проклятой фиестой каждый год бывает! Люди напиваются и затевают драки. Давно пора запретить эти праздники… А Чачо… — Она запнулась и внимательно посмотрела на мальчиков. — Я знаю только одного Чачо. И он находится в палате интенсивной терапии. Вы, наверное, из того же детского дома?
— Может быть, — уклончиво ответил Матт.
Медсестра понизила голос.
— Будьте осторожны. Повсюду снуют Хранители. Похоже, на соляных разработках вспыхнул мятеж…
— Как себя чувствует Чачо? — спросил Матт.
— Неважно. Я проведу вас потайным путем. — Медсестра отперла дверь: за ней виднелся тускло освещенный коридор, отведенный, видимо, под склад — вдоль стен были сложены кипы постельного белья, стояли какие-то ящики. — Я ведь и сама когда-то была сиротой, — сказала сестра. — До сих пор просыпаюсь в холодном поту, повторяя про себя Пять Правил Добропорядочного Гражданина и Четыре Принципа Правильного Мышления.
Миновав несколько поворотов, они вышли в другой коридор, пошире и не такой мрачный.
— Это крыло для выздоравливающих, — пояснила сестра. — Здесь лежат пациенты, задержавшиеся у нас надолго. Чачо — в последней палате справа. Если он спит, не будите. — Сестра попрощалась с ними и заспешила по своим делам.
Из конца коридора доносились голоса.
— Чачо! — завопил Фиделито и бросился бежать.
— Не буди его! — крикнул Матт, припуская следом. Он влетел в дальнюю палату и остановился как вкопанный: сколько бы малыш ни шумел, это не имело ни малейшего значения, потому что люди в палате кричали еще громче. Возле кровати столпилось несколько сестер: они не подпускали к койке двоих Хранителей, а возле них на полу, словно мешок картошки, лежал связанный по рукам и ногам Тон-Тон.
— Бегите! — одними губами прошептал Тон-Тон, увидев друзей.
— Если вы тронете его, он умрет, — вскричала одна из сестер.
— Мы сделаем всё, что сочтем нужным, сестра Инес, — прорычал Хранитель. Матт тотчас же узнал голос Карлоса. Вторым Хранителем, с рукой на перевязи, был Хорхе. — Этот мальчишка покушался на убийство. Вы понимаете? — сказал Карлос.
— Я понимаю, что у вас, господа, задета гордость, — ответила сестра Инес. — Однако, насколько я знаю, от уязвленной гордости еще никто не умирал. А если вы тронете Чачо, он умрет. И это уже будет настоящим убийством. Я этого не допущу!
— Тогда мы заберем его без вашего разрешения, — заявил Карлос. Сестра Инес побледнела, но не отступила ни на шаг.
— Только через мой труп, — сказала она.
— И через наш, — добавил Матт. Хранители обернулись.
— Ах ты, проклятый аристократишка! — заорал Хорхе и попытался схватить Матта за шиворот, но споткнулся и упал на Тон-Тона. Тот сразу же пихнул Хорхе головой в живот.
— Стойте! Стойте! — закричала сестра Инес. — Это монастырь. Здесь нельзя прибегать к насилию!
— Скажите это им! — закричал Матт, пытаясь подсечь Карлоса под ноги. Он прекрасно понимал, что особых шансов справиться с Хранителями у них нет. Матт очень ослаб после выпавших на его долю невзгод, а кроме того, взрослый мужчина был на добрых пятьдесят фунтов тяжелее него. Но Матту до смерти надоело убегать и прятаться. Он так легко не сдастся! Хранители — толстые жабы, которых Тэм Лин не раздумывая стер бы в порошок. В ушах у Матта зашумела кровь.
— Прекратите сейчас же! — послышался повелительный голос. Красный туман, окутавший разум мальчика, мигом рассеялся. Он почувствовал, что хватка Карлоса ослабла, и упал на колени. Фиделито тихонечко всхлипывал.
— Это позор! — звенел голос.
Матт поднял глаза. Не будь ситуация столь чудовищной, картина показалась бы ему смешной. Сестра Инес застыла, вцепившись в волосы Карлосу. Другая сестра держала Хорхе за шиворот, а тот пытался пнуть Тон-Тона в живот. Фиделито рухнул поперек кровати Чачо, как будто старался прикрыть друга своим тощим тельцем. А бедный Чачо лишь глядел выпучив глаза, словно на пороге его палаты вырос огнедышащий дракон.
В дверях, руки в боки, стояла невысокая стройная женщина. На ней было черное платье; черные блестящие волосы, заплетенные в косы, венчали голову, как царская корона. Она была невелика ростом, но весь ее вид говорил о том, что она привыкла ко всеобщему повиновению и что всякий, кто осмелится ей перечить, горько пожалеет об этом.
— Д-донья Эсперанса, — пролепетала сестра Инес. Матт разинул рот. Он узнал женщину по портрету в книге, хоть она и оказалась чуть старше, чем он ожидал.
— Всем встать, — скомандовала донья Эсперанса. Карлос, Хорхе, сестры, Фиделито и Матт вытянулись по струнке. Даже Тон-Тон попытался лечь ровнее. — Я требую объяснений, — заявила она.
Все заговорили разом. Донья Эсперанса несколько секунд слушала, а потом велела замолчать, пока не даст слово каждому в отдельности. Она обвела взглядом присутствующих; при виде распростертого на койке Чачо глаза ее несколько смягчились.
— Ты! — сказала она, указав на Тон-Тона. — Объясни мне причину этой омерзительной, невообразимой вспышки насилия.
