Однако руками он обхватил крылья ангела, загнув их в одну сторону. А через мгновение миссис Коултер бросилась между этими связанными крыльями и схватила Метатрона за волосы. Он был невероятно силён, это было всё равно что держаться за гриву несущей лошади. Он яростно мотал головой, мотая миссис Коултер из стороны в сторону, чувствуя силу огромных сложенных крыльев, напрягавшихся и вздымавшихся в цепкой хватке Азраила.
Дэмоны тоже его схватили. Стельмария крепко вцепилась зубами ему в ногу, а золотая обезьяна рвала край крыла, до которого могла дотянуться, ломая и раздирая перья, что лишь сильнее разъярило ангела. Внезапным усилием он рванулся в сторону, освободил одно крыло и ударил миссис Коультер о камень.
Это на секунду оглушило её, и руки её ослабли. Ангел тут же выпрямился и забил свободным крылом, пытаясь стряхнуть с себя золотую обезьяну, но руки лорда Азраила всё ещё крепко держали его, и на самом деле даже крепче, чем раньше, потому что было на одно крыло меньше держать. Лорд Азраил пытался выбить из Метатрона дух, сжать его рёбра, стараясь не обращать внимания на жестокие удары, обрушивавшиеся на его череп и шею.
Но эти удары начали уже начали сказываться. И пока лорд Азраил старался сохранять равновесие на битых камнях, с его затылком произошло что-то сокрушительное. Бросившись в сторону, Метатрон схватил крупный камень и со страшной силой опустил его на основание черепа лорда Азраила. Человек почувствовал, как кости его черепа затёрлись друг о друга, и понял, что ещё один такой удар убьёт его на месте. С головой, кружащейся от боли, которая усиливалась от того, что голова его была прижата к боку ангела, он продолжал держать врага, сжимая пальцами правой руки кости левой и спотыкаясь на обломках камней.
И, когда Метатрон поднял окровавленный камень вверх, что-то покрытое золотистой шерстью вспрыгнуло на него, как пламя, перекинувшееся на крону дерева, и обезьяна запустила зубы в руку ангела. Камень выпал у него из руки и со стуком покатился к обрыву, а Метатрон замахал рукой, пытаясь сбросить дэмона; но золотая обезьяна вцепилась в него зубами, ногтями и хвостом, а потом миссис Коултер ухватила огромное бьющееся белое крыло, замедляя его движения.
Метатрона удалось удержать, но ещё не удалось ранить. И край бездны был ещё далеко.
А лорд Азраил уже слабел. Он отчаянно цеплялся за своё залитое кровью сознание, но с каждым движением капля за каплей терял его. Он чувствовал, как в его черепе скрежещут друг о друга края костей, он это слышал. Его чувства смешались; он знал только, что должен крепко держать и тянуть вниз.
Потом миссис Коултер нащупала рукой лицо ангела и глубоко воткнула пальцы ему в глаза.
Метатрон закричал. С отдалённых краёв огромной пещеры ему откликнулось эхо, и голос его заметался от скалы к скале, множась и затихая; духи, двигавшиеся вдалеке бесконечной процессией, приостановились и посмотрели вверх.
А дэмон-барс Стельмария, почти лишившаяся чувств вместе с лордом Азраилом, в последнем усилии кинулась к горлу ангела.
Метатрон упал на колени. Миссис Коултер, падая с ним, поймала взгляд залитых кровью глаз лорда Азраила. И медленно поднялась на ноги, отводя бьющееся крыло, и схватила ангела за волосы, чтобы откинуть назад его голову и обнажить его горло для зубов барса.
А лорд Азраил уже тащил, тащил его назад, спотыкаясь на вырывавшихся из-под ног камнях, а золотая обезьяна прыгала с ними вниз, хватала, царапала и рвала, и вот они были уже почти на краю. Но Метатрон, поднявшись, последним усилием раскинул крылья, и их огромный белый свод всё опускался, и опускался, и опускался, снова, и снова, и снова, а потом миссис Коултер отлетела в сторону, и Метатрон выпрямился, его крылья бились всё сильней, и вот он уже поднялся в воздух, он был над землёй, а с ним и лорд Азраил, всё ещё крепко державший его, но быстро терявший силы. Золотая обезьяна крепко вцепилась пальцами в волосы ангела и не собиралась отпускать его ни за что…
Но они были над краем бездны. Они поднимались. Если они взлетят выше, лорд Азраил упадёт, а Метатрон уйдёт от них.
«Мариса! Мариса!» — вырвался крик у лорда Азраила, и мать Лиры поднялась и встала на ноги рядом со снежным барсом. В голове у неё гудело, она оттолкнулась и что было сил прыгнула, чтобы броситься на ангела, и своего дэмона, и своего умирающего возлюбленного и, ухватив эти бьющиеся крылья, увлечь всех их вместе в бездну.
Трупоеды услышали крик ужаса, вырвавшийся у Лиры, и их плоские головы тут же защёлкали зубами вокруг.
Уилл прыгнул вперёд и полоснул ближайшего трупоеда ножом. Он почувствовал лёгкий толчок в плечо — это Тиалис спрыгнул на щёку самого большого трупоеда, схватил его за волосы, и не успел трупоед его стряхнуть, как шевалье с силой пнул его под челюсть. Тварь взвыла, задёргалась и упала в грязь, а первый трупоед тупо посмотрел на обрубок своей руки, а потом в ужасе уставился на собственную лодыжку, за которую, падая, уцепилась отрезанная рука. Через секунду нож уже был в его груди. Уилл почувствовал, как рукоять дёрнулась три-четыре раза с последними ударами умирающего сердца, и вытащил нож, чтобы падающий трупоед не выбил его из рук.
Он слышал злобные вопли и визг остальных тварей, которые бросились бежать, и понял, что Лира рядом с ним невредима, но бросился в грязь, думая лишь об одном.
«Тиалис! Тиалис!» — закричал он и, избегая щёлкающих зубов самого большого трупоеда, отвернул набок его голову. Тиалис был мёртв, шпоры его глубоко вонзились в шею животного. Тварь всё ещё брыкалась и кусалась, и Уилл отрезал ей голову, откатил подальше снял мёртвого галливеспианца с кожистой шеи.
«Уилл, — сказал сзади Лира, — Уилл, смотри…»
Она пристально вглядывалась в хрустальный паланкин. Он не разбился, хоть хрусталь и был весь в пятнах грязи и потёках крови тех существ, которых съели трупоеды перед тем, как его найти. Он лежал среди камней, опасно накренившись, а внутри…
«Ой, Уилл, он ещё жив! Но, бедняжка…»
Уилл увидел, как она трогает руками хрусталь, пытаясь достать ангела из паланкина и успокоить его; он был такой старый, напуганный, плакал, как ребёнок и жался в дальний уголок.
«Он, наверное, такой старый, никогда ещё не видела, чтобы так страдали, ох, Уилл, давай его выпустим?»
Уилл одним движением разрезал хрусталь и сунул руку в паланкин, чтобы помочь ангелу выбраться. Обезумевшее и обессилевшее существо могло лишь всхлипывать и что-то бормотать и шарахнулось от Уилла, заподозрив новую опасность.
«Всё в порядке, — сказал Уилл, — мы можем хотя бы помочь тебе спрятаться.
Вылезай, мы тебя не обидим».
Дрожащая рука слабо схватила его руку. Старик всё стонал и поскуливал, скрипел зубами и конвульсивно хватался за себя свободной рукой; но когда Лира тоже протянула руку, чтобы помочь ему выбраться, он попытался улыбнуться и поклониться и его древние глаза с невинным удивлением моргнули на неё из глубины морщин.
Они вдвоём помогли ветхому днями выбраться из его хрустальной тюрьмы; это оказалось нетрудно, потому что он был легче пёрышка и готов был идти за ними куда угодно, не имея собственной воли и откликаясь на простую доброту, как цветок на лучи солнца. Но на открытом воздухе уже ничто не защищало его от ветра, и, к их ужасу, его силуэт стал расплываться и растворяться. Всего за пару секунд он совсем растаял, и последним, что им запомнилось, были эти изумлённо моргающие глаза и глубокий, усталый вздох облегчения.
И он исчез: тайна растворилась в тайне. Всё это случилось меньше чем за минуту, и Уилл сразу же вернулся к павшему шевалье. Он поднял маленькое тело, держа его в ладонях, как в колыбели, и почувствовал, как по щекам бегут слёзы.
Но Лира уже настойчиво что-то ему твердила: «Уилл, нужно уходить, надо, леди слышит тех лошадей…»
С индигового неба низко спикировал индиговый ястреб, и Лира, вскрикнув, пригнулась, но Салмакия изо всех сил закричала: «Нет, Лира! Встань прямо и вытяни кулак!»
И Лира застыла на месте, придерживая одну руку другой, и синий ястреб, сделав круг над ней, развернулся, снова спикировал и вцепился острыми когтями в её пальцы.
На спине ястреба сидела седая дама, обратившая взгляд ясных глаз сначала на Лиру, а потом на Салмакию, припавшую к её воротнику.
— Мадам… — слабо проговорила Салмакия, — мы сделали…
— Вы сделали то, что нужно. Теперь здесь мы, — сказала мадам Оксентиэль и дёрнула поводья.
Ястреб прокричал три раза, так громко, что у Лиры зазвенело в ушах. В ответ ему с неба упал сначала один, потом два, три и ещё сотни ярких стрекоз, несущих на спинах воинов. Они мелькали в воздухе так быстро, что, казалось, неминуемо должны были врезаться друг в друга, но рефлексы насекомых были так остры, а всадники так ловки, что, казалось, вокруг детей и над ними быстро и беззвучно соткался сверкающий ковёр.
