И так и подмывает богача Носатого поглядеть, цела
ли под бочонком кожаная сума, полная серебра да
золота, что на дальнем торгу выручено. Поднялся с
оглядкой, приподнял бочонок, заглянул. Нет мошныГ
И грохнул бочонком о палубу так, что разлетелись
по сторонам клепки и обручи.
Вот и стрелка-коса позади, бурлаки с Гараськой
посудину к Почальному оврагу направляют, к почаль-
ным столбам подгоняют и канатом припутывают. А
Федул Носатый как стоял на месте разбитого бочон-
ка, так и застыл истуканом. И не смел сын Гараська
в утешение отцу слова вымолвить, пока старик сам
не заговорил:
— Господи, владыка живота мово! Да за что на
меня беда такая, наказание богово! Украли мошну со
всеми прибытками! Белым днем из-под гузна выкра-
ли!
И понеслась молва по Волге и Оке, по воде и по-
суху, по посадам и городу, что первого богатея Фе-
дула Носатого атаман Сарынь Позолота на воде на-
чисто ограбил. Полную мошну серебряных гривен и
заморских золотых денег из-под гузна у хозяина вы-
дернул! А залетка атаманова в том деле своему ми-
лому помогала, дураков бурлаков и боярина с сын-
ком своими чарами и бесовской красой завлекая.
Застучали по Новгороду низовскому, по нижним и
верхним посадам дубовые запоры, загремели замки
железные да засовы, замыкая накрепко терема и хо-
ромы, дворы и клети. Имя атамана Позолоты всех
знатных и богатых в дрожь вгоняло и по домам за-
гоняло, как грозный звериный рык в час полуночный.
Как забрал ордынец отца с матерью в полон, остал-
ся малолеток Семка один-одинешенек. Возле кузниц
крутился, кузнецам прислуживал, горнило раздувал,
в кузнице дневал и ночевал. И заодно кузнецкое дело
перенимал. Да так перенял, что скоро смекалкой са-
мых умелых перегнал. И стали старые кузнецы са-
мое трудное дело пареньку доверять. По зову бояр да
именитых людей на подворье к ним парня посылали
мудреные замки-запоры починять и разные там хи-
трости подгонять. Где дело мудренее да неотложнее,
туда и Семку, потому что был он на ногу скор и на
работу спор. Вот вырос из отрока парень-паренек. И
скажи ему хозяева-кузнецы: «Жениться, парень, на-
до, да к землице приставать. И ремесло не бросать.
Для дела будет вернее, а для семьи сытнее!» Послу-
шался парень. Добрые люди худому не научат.
Раскопал Семка Смерд в лесу за посадами кулигу
под горох да жито. Одному бы не осилить, так моло-
дая жена Оганька, пока деток не было, во всем помо-
гала. И лес валила, и валы огнем палила, и пеньки
наравне с мужиком выдирала. На нови хорошо, бога-
то уродилось. Такой ли горох вымахал, а жито коло-
сом земле кланялось. Но не успели урожай снять, как
позавидовал бедному смерду боярин Зотей Квашня.
Не вдруг сдался Семен:
— Моя кулига. По два лета вдвоем с бабой над
ней кряхтели, пеньки корчевали, землю мотыгами ко-
пали, комья пятками разминали!
— Кулига-то твоя, да земля под ней моя!
Так и отобрал боярин кулигу с поспевшим горохом
и житом. И никакой у боярина жалости, потому что
сам жил под ордынцем, ханскому баскаку во всем
услужить норовил. Осерчал Семен. И когда боярин с
холопями с его кулиги урожай забирали, выдернул
из земли дубок в оглобельку, да той дубинкой и от-
хлестал всех боярских людей заодно со боярином.
После того долго боярин с ватагой холопей за
Семкой гонялся, чтобы в железы мужика заковать.
Только не дался им в руки Семка Смерд, за Волгу
сбежал и в дальних узольских лесах в зимнице стар-
ца Аксена укрывался. Пока он там от боярской не-
милости хоронился, ханский баскак его жену за Суру-
реку увез. Не одному Семке так «вольготно» в то до-
брое время на Руси жилось. Земля-кулига у боярина,
жена в неволе у басурмана. Старое время — доброе
время.
Куда осиротевшему смерду податься? Не жить
ему своим гнездом на горном берегу, а гулять по всей
Волге-реке, а лютой зимой в глухих лесных зимницах
отсиживаться. Для таких горемык река могучая су-
лила быть и кормилицей, и родной матерью. Не на-
прасно прозвали Волгу матушкой.
Играет волной матушка Волга, в неведому даль
спешит. Не отстает от нее время безжалостное, новиз-
ну открывает, старое прахом заносит, снегами засы-
лает. Вот и про Семку Смерда, что с боярином на-
смерть поразмолвился, затихла молва. А уснула ли
в непокорном сердце лютая ненависть к грабителю
боярину и насильнику баскаку, о том догадывайся.
Казалось людям городовым и посадским, что мо-
лодецкая вольница и людом прибывала и повадками
с каждым днем смелела. Иные молодцы не только в
посады, средь бела дня за городской вал-огородь за-
ходили и бояр да торговых людей тормошили. Тряс-
ли, как по выбору: кто перед ханами и баскаками
угодничал, того не обходили. Нижегородские княжи-
чи, сыновья Борисовы, и те стали опасаться. По но-
чам вокруг подворья двойную стражу выставляли и
в ворота никого не впускали.
Потом молва дошла о новом атамане разбойной
вольницы, что сверху по Волге спустился с ватагой
удальцов смелых и безжалостных. На бояр да на бо-
гатых татар налетал коршуном, баржу-посудину ос-
танавливал, грозным голосом «сарынь» кричал. И
страшно стало боярам да баскакам и по Волге плыть,
и посуху ходить. Только за зимними морозами при-
шли покой да тишина за городьбу Новгорода земли
низовской.
По зиме перед масленицей пришла на боярский
двор девка краса, тихая такая, в разговоре умная, си-
ротой назвалась и к боярину Квашне в стряпухи на-
нялась. И на другой же день такими-то блинами бо-
ярскую семью накормила, и полбяными, и гречушны-
ми, каких Зотей Квашня отродясь не едал. Ну, блины-
то блинами, да не только из-за них боярин начал к
стряпухе наведываться. Все на ее красу-породу лю-
бовался и где такая уродилась, дивовался. И по речи,
и по ухваткам ее догадывался, что не холопье отродье
ему блины печет. «Эх, с такой-то милашкой, чай, и
старость бы погодила!»
В последнее утро масленицы к боярской стряпухе
черноризник незваный ввалился. В рясе да скуфейке
монашеской, с посохом и сумой для подаяния. Девка-
краса в тот час как раз блины пекла, боярина под-
жидая. А чернец свой посох в угол поставил, тяже-
лый кистень из-под рясы достал и на стену повесил.
И по-хозяйски за стол уселся. Только успела стряпу-
ха чернецу пару блинков подать, как сам боярин вва-
лился. Молодка, не будь проста, с него шубу-охабень
сняла и на крюк поверх кистеня повесила. И за стол
хозяина усаживает:
— Не гнушайся монахом, боярин, он из божьих
людей, вот поест блинков и уйдет восвояси!
А боярин монаха глазами так насквозь и простре-
ливает :
— Это что тут за навозный жук за чужим столом
сидит? Где-то видал я тебя. Не из Печерской ли оби-
тели?
— Как меня не видать. Передом всей братии »
соборе стою, когда «Отче наш» пою! Хожу вот, бро-
жу, на обитель подаяние прошу, грешных людей на
путь наставляю!
Вот подала молодуха к блинам братину браги-ме-
довухи, сестит и монаха и хозяина. Приложился
Квашня к братине, пососал, но не осилил и полови*
ны. После него чернец к братине потянулся:
Что боярин не осилит,
То монаху по плечу!
И осушил братину до донышка. После того как
другую посудину опорожнили, боярин перед молоди-
цей похваляться начал:
— Вот я знатный какой! Пока здесь бражничаю,
