под окном дюжина стрельцов стерегут, мою бороду
берегут! А монаху пора и честь знать. Поел, попил —
и проваливай!
В ответ усмехнулся чернец:
— После блинов да медовухи не ссорятся, а пес-
ни поют. Давай-ка, боярин, подтягивай:
Эх, как по Волге по реке
Молодец плыл в челноке!..
— Что не подстаешь? Про атамана Позолоту пес-
ня сложена!
Зазорно было боярину к разбойничьей песне под-
ставать, пьяному монаху подпевать. Сердиться начал,
грозился охрану позвать. Но не сдавался чернориз-
ник, не унимался:
— Ладно, не хочешь песни петь, так загадки от-
гадывай. По-доброму уйду, коли угадаешь одну:
— Висит шуба на стене, а что под шубой на рем-
не?..
Покосился боярин на свою шубу-охабень, а ска-
зать нечего. Знай на блины налегает, что молодка
ему подкидывает. А озорной монах не унимается:
— Ну как, не по разуму? Голове не по силам, так
бородой смекай.
Снять бы рясу иноку,
Да что под рясой на боку!..
Молчит, сопит боярин, монаха взглядом прощу-
пывает, стражу позвать собирается. Но тут стряпуха
опять блинков подкинула, да таких, что самый сытый
не откажется. Горячих, румяных, масленых. Боярин
снова за блины, а монах из-за стола выбрался, бояр-
скую шубу сбросил, кистень снял, из-под рясы саблю
выхватил и к боярину грозно подступил:
— А помнишь, как у Семки Смерда кулигу с жи-
том отнимал? А как бабу его Оганьку баскаку в не-
волю отдал? Эх, попробовать, крепка ли твоя лыси-
на!
Тут у боярина от страха дыхание остановилось,
глаза под лоб полезли, а горячий масленый блин изо
рта сам собой в горло нырнул. Покраснел боярин ли-
цом, замычал, зашипел и с лавки на пол свалился.
А монах саблю в ножны, кистень под рясу, вышел на
крыльцо и давай стрельцов скликать:
— Эй, дурачье! Не уберегли боярина, блином по-
давился! Идите, поколотите его по спине, авось отрыг-
нет! А я за попом побегу!
Потом краса стряпуха в одежке на крыльцо выбе-
жала:
— Аи, батюшки-светы! Видно, не в то горлышко
боярину блин попал! — И вслед за чернецом убежа-
ла.
Набежала родня да холуи боярина по спине ту-
зить, чтобы блин назад выскочил. Блин-то не отрыг-
нулся, а боярин очнулся. Видно, не от блина он, а с
перепугу замертво свалился. Очнулся, а умом рехнул-
ся, и языком ни шевельнуть, ни вымолвить. Все по
сторонам озирался и людей в черной одежке как огня
боялся. Как завидит кого на монаха похожего, Так и
замычит.
Спустя какое-то время позвали к боярину целите-
ля Макария, инока из Печерской обители. Многим не-
дужным тот Макарий помогал, а этого не отстоял. Да
л недужный на целителя как на страшного зверя гля-
дел и за других от него прятался. Так и остался по-
лоумком, монахов да попов до смерти боялся.
Не знал тогда, не догадывался целитель Макарий,
что это служка-послушник из Печерской обители на
боярина падучую хворь нагнал. Тот самый, что в мо-
роз и вьюгу за привратника стоял и на ночь печи в
кельях жарко натапливал. А по весне, вслед за пер-
вым теплом, вдруг пропал, как растаял, этот служка
русый, с искринками-золотинками в жесткой курча-
вой бороде.
Эту историю надо бы пораньше рассказать. Пом-
ните, чай, как боярин Квашня у Семки Смерда кули-
гу с житом отнял, а потом, пока мужик за Волгой
скрывался, бабу его Оганьку баскаку в неволю отдал.
Так вот, спустя лето либо два по Новгороду низовско-
му молодец ходил, ликом смугловат, волосом русо-
ват, а по бородке искринки-золотинки порассыпаны—
не рыжая, а словно позолочена. И волос и борода на
вид мягкие, а тронь рукой — как белоус трава жест-
кие.
Парню эдак за двадцать лет, плечистый, провор-
ный да пружинистый, а по взгляду — сокол сапсан,
что добычу бьет на лету и начисто ощипывает.
Вот ходил он по посадам и городу и с разным ру-
комеслом набивался. Топоры-бердыши остро-наостро
оттачивал, рисовал по серебру и золоту, посуду мед-
ную выколачивал. А ловчее всего разные замки да
запоры налаживал, чтобы не всяк лихой человек до-
гадывался, как те потайные запоры отомкнуть. Бога-
тому да знатному завсегда лестно было свое добро под
семью замками держать. Ну и зазывали молодца-
умельца на свои дворы.
Воевода Тупой Бердыш под старость немало добра
накопил. Один клад в сундуке заморском, кованом,
за потайными запорами, клад серебра и золота, что
в ратных походах было добыто. Другой клад в све-
телке-горнице — дочка Олена красы невиданной, ума
смекалистого, недюжинного, Оленка синеглазая, стат-
ная да ладная, с косой породистой. Дочка-клад, сме-
лая да своенравная, вольно жила, куда вздумала —
туда пошла. И стал задумываться Тупой Бердыш о
судьбе Оленки-дочери. «Девка в летах, давно бы по-
ра под замок до жениха богатого да знатного, пока
боярский сынок какой под угор не заманил. Вот у
ханов-басурманов с бабами строго-настрого, по воле
не разгуляются. Не худо и нам такое перенять!»
Вот зазвал воевода молодца-умельца и указал ему
наперво кованый сундук оглядеть и замки-запоры на-
ладить, да так, чтобы без звона не открывались. Си-
дит парень в боярском тереме у окна светлого, над
пустым сундуком думу думает, догадывается, как
замки-запоры со звоном подогнать. По наковаленке
молоточком стучит, зубилом железки рубит-долбит,
пружинки подгоняет, заклепками дело скрепляет. И
песенку тихо, как молитву, поет. В самый полдень,
когда воевода с челядью после обеда задремали, в
сенцы, где молодец над сундуком колдовал, вое-
водина дочка впорхнула, кругом молодца раз да дру-
гой обошла, приглядываясь.
Потом подсела к нему и ручкой по русым кудрям
и по бородке провела, погладила. Да и отдернула ру-
ку, как огнем обожглась:
— Ой, какие жесткие! Чай, и сам сердит, как бар-
сук?!
— Волосом груб, да сердцем люб. Вот так-то! —
сказал молодец, на девчонку глянул да и сам диву
поддался:
— Эка краса писаная! И где такая уродилась!
Приглядывается Оленка, дочка воеводина, к мо-
лодцу темно-русому, вспоминает вслух, где такого
раньше встречала, видела?
— Как, чай, не видать, по всей Волге воеводой
хожу, за порядком гляжу. Добрый человек встретит-
ся — пропускаю, боярина назад вертаю, басурмана-
баскака на дно пускаю. Вот пойдем-ка за мной, по-
кажу тебе всю мою вотчину!
Час, другой проходит, молодец к делу пригляды-
вается, а воеводина дочка все больше на него загля-
дывается, о чем-то догадываясь. Поплотнее к нему
подсела и тихо спрашивает:
— Слыхала я от челяди, что батюшка и на мою
горенку надумал замки-запоры подвесить. Ты, чай, и
тут покрепче запор смекнешь, чтобы без родительской
воли шагу мне не шагнуть?
Глянул на нее молодец искоса да с жалостью:
«Не сладко-то ей будет, как пичужке в клетке, жить!»
Да и молвил так, что сама догадывайся:
— Это кому как понадобится. Можно со звоном,
можно с простым поклоном, а то и с двойным по-
тайным : кому прозвонит, кого так пустит!
Тут Оленка ручку на его плечо положила, голов-
ку склонила:
— Вот бы ладно-то было! Не сиди под запором,
как басурманская жена под надзором, а сама себе
птица вольная!
— Знамо так. Кому мило ждать, чтобы за старого
боярина выдали. Выбирай сама, пока молода!
Тут удалой умелец Оленку за плечики обнял, и
