— Проклятый пес! Ты что это вытворяешь?
— Ничего, — ответил Гарм.
— Я тебе покажу — ничего! Погоди, вот я утром шкуру с тебя спущу! — пригрозил фермер, захлопывая окно.
— Караул! Караул! — не унимался пес.
Джайлс снова высунулся из окна.
— Будешь еще шуметь — убью! — пообещал он. — Что это с тобой приключилось, дурак ты этакий?
— Со мной-то ничего, — отвечал пес, — а вот с тобой кое-что приключилось.
— Ты это о чем? — Джайлс несколько опешил, несмотря на всю свою ярость: никогда прежде Гарм с ним так дерзко не разговаривал.
— Великан по твоим полям бродит, громадный великан, прямо сюда идет, — сообщил пес. — Караул! Овец твоих топчет. На бедняжку Галатею наступил, и теперь она плоская, как коврик у двери. Караул! Все твои изгороди сокрушил и вытоптал твой урожай. Поживей — и смелей, хозяин, иначе у тебя ничего не останется! Кара-у-у-ул! — Гарм завыл.
— Заткнись! — фермер захлопнул окно. — Господи боже! — сказал он про себя, весь дрожа, хотя ночь выдалась теплая.
— Ложись-ка снова спать, не будь дурнем, — посоветовала жена. — А утром утопи ты эту собаку. Собака лает — ветер носит, они что угодно наговорят, когда попадутся на бродяжничестве или на воровстве.
— Может, и так, Агата, — сказал он, — а может, и не так. Но что-то в поле действительно происходит, если Гарм собака, а не кролик. Очень уж он перепугался. С чего бы ему явиться сюда и поднять шум, ведь он мог тихонько прошмыгнуть через заднюю дверь, а утром получил бы свое молоко!
— Не трать времени на споры, — посоветовала жена. — Раз уж веришь псу, так выполняй его совет: поживей, да смелее!
— Сказать-то легче, чем сделать, — поежился фермер. Ведь он не совсем поверил Гарму. Не очень хотелось верить в великанов среди ночи.
Но собственность есть собственность; и фермер Джайлс не особенно церемонился с теми немногими бродягами, которые забредали с его владения. Он натянул штаны, пошел на кухню и снял со стены мушкетон [8]. Вы, может, спросите, что это такое. Говорят, именно такой вопрос однажды задали четверым ученым клирикам из Оксенфорда [9], и они, немного подумав, ответили: «мушкетон — это короткоствольное ружье с широким раструбом, стреляет на небольшом расстоянии сразу несколькими пулями; из такого ружья можно попасть не особенно тщательно прицеливаясь. (Ныне в цивилизованных странах вытеснен другими видами огнестрельного оружия.)»
Как бы то ни было, мушкетон фермера Джайлса действительно заканчивался широким раструбом, наподобие рога, а стрелял он не пулями, но всем, чем его не заряжали. Однако мушкетон не поразил еще ни одной цели, потому что фермер заряжал его редко, а уж затвор и вовсе никогда не спускал. Страна это не была еще цивилизованная, и пока ничто не вытеснило мушкетона: только этот вид огнестрельного оружия там и имелся, да и то попадался редко. Люди предпочитали лук со стрелами, а порох чаще использовался для фейерверков.
Итак, фермер Джайлс снял со стены мушкетон и зарядил его порохом на тот случай, если понадобятся крайние меры, а в широкий конец напихал гвоздей, обрывков проволоки, глиняных черепков, костей, камешков и прочее. Потом натянул высокие сапоги, куртку — и вышел через огород.
Луна висела низко-низко, он видел только длинные черные тени кустов и деревьев, но слышал ужасный топот. Топ… Топ… Топ — доносилось со склона пригорка. Что бы ни говорила Агата, не хотелось ему действовать ни живей, ни смелей, но о своей собственности он тревожился гораздо больше, чем о своей шкуре. И вот, чувствуя странную пустоту в желудке, он направился к вершине пригорка.
Тут над пригорком показалось лицо великана, бледное в лунном свете, мерцающем в его огромных круглых глазах. Ноги его были еще далеко внизу, вытаптывая поля на склоне. Лунный свет бил великану в глаза, и он не замечал фермера, зато фермер Джайлс прекрасно его разглядел и перепугался до полусмерти. Не долго думая, он дернул затвор — и мушкетон с оглушительным треском разрядился. К счастью, он был более или менее нацелен в безобразное лицо великана. Вылетело все, чем фермер набил ствол: камешки, кости, черепки, обрывки проволоки, гвозди. Поскольку расстояние в самом деле было небольшим, то случайно, а не по воле фермера, много чего попало прямо в великана: один черепок угодил ему в глаз, а большой гвоздь проткнул нос.
— Проклятие! — воскликнул великан со свойственной ему грубостью. — Меня кто-то ужалил!
Выстрела он не услышал (он же был глухой!), а вот гвоздь ему не понравился. Давно уже ни одно насекомое не могло прокусить его толстую кожу, но он слыхал, что где-то на востоке, на болотах, водятся стрекозы, которые кусаются, точно клещи.
— Гнилая здесь местность, это точно, — сказал он. — Не пойду я сегодня дальше.
Он подобрал парочку овец, чтобы съесть их дома, и отправился назад через реку, огромными шагами двигаясь к западу. Теперь он нашел дорогу домой, но дно котла совсем прогорело.
А фермер Джайлс, которого выстрел опрокинул на землю, лежал на спине, глядя в небо, и ждал, что великан, проходя мимо, наступит на него. Но ничего подобного не случилось, и он услышал, как топот замирает вдали:
топ…
Топ…
Топ.
Тогда он поднялся, потер плечо и подобрал мушкетон. И вдруг услышал крики толпы, которая его приветствовала.
Оказалось, что большая часть населения Хэма смотрела в окна, а некоторые оделись и вышли (после того, как великан удалился). Теперь они с криками взбегали на пригорок.
Как только жители деревни услышали ужасный топот великана, многие тут же поплотнее закутались в одеяла, а кое-кто залез под кровать. Но Гарм и гордился своим хозяином, и боялся его. Он считал, что хозяин в гневе и ужасен, и великолепен, и был убежден, что великан подумает то же самое. И когда он увидел, что Джайлс выходит из дому с мушкетоном (как правило, это было признаком сильного гнева!), он с лаем помчался по деревне, крича:
— Вставайте! Вставайте! Вставайте! Все выходите и посмотрите, какой великий человек мой хозяин! Сейчас он будет стрелять в великана за нарушение границ. Выходите!
Вершина пригорка была видна почти из всех домов. Когда над ней показалось лицо великана, все перепугались и затаили дыхание. Все думали, что это чересчур, и что Джайлсу с великаном не справиться. Но тут прогремел выстрел, великан вдруг повернулся и зашагал прочь, а люди от изумления и радости громко закричали, приветствуя Джайлса. Гарм лаял так, что едва не оторвалась голова.
— Ура! — кричали все. — Великана проучили! Эгидиус ему показал! Теперь великан помрет — и поделом ему!
Снова все хором закричали «ура». И взяли себе на заметку, что Джайлсов мушкетон и в самом деле стреляет. В деревенских трактирах прежде обсуждали этот вопрос. Теперь же всем стало ясно, и никто больше не осмеливался забредать на землю фермера Джайлса.
Когда опасность миновала, отдельные храбрецы отважились взобраться на пригорок и пожать руку фермеру Джайлсу. Кое-кто — священник, кузнец, мельник и еще два-три значительных лица — похлопали его по спине. Ему это не понравилось (плечо ведь сильно болело), но он счел себя обязанным пригласить их к себе. На кухне все уселись в кружок, пили за его здоровье и громко его расхваливали. Он не скрывал зевоту, но гости не обращали на это внимания, пока не кончилась выпивка. Когда выпили по второй, а фермер — третью, он окончательно почувствовал себя храбрецом, а когда все выпили по три (а Джайлс — пять или шесть), он почувствовал себя именно таким смельчаком, каковым считал его Гарм. Расстались добрыми друзьями, фермер от души похлопал гостей по спине. Руки у него были большие, красные и сильные, так что он отыгрался.
На другой день он обнаружил, что, чем дальше распространяется слух о его подвиге, тем большим количеством подробностей он обрастает. Джайлс стал значительной фигурой в округе. К середине следующей недели новость дошла до деревень, лежащих за двадцать миль вокруг. Он стал героем округи и находил это чрезвычайно приятным. В ближайший базарный день ему поднесли столько вина, что хоть лодку пускай, и он вернулся домой, распевая старинные песни о героях.
Наконец о событиях прослышал сам король. В те счастливые времена столица этого государства (Среднего Королевства) была расположена примерно в двадцати лигах от Хэма, а при дворе, как правило, не больно обращали внимание на то, что происходит в захолустной провинции. Но столь быстрое изгнание такого вредного великана стоило внимания и некоторой учтивости. И по прошествии надлежащего времени, месяца через три, к празднику Святого Михаила [10], король направил в Хэм послание, начертанное красными чернилами на белом пергаменте. В нем выражалось монаршее удовлетворение поведением «преданного нам подданного, нашего возлюбленного Эгидиуса Агенобарбуса Юлиуса Агриколы де Хэммо». Подпись была в виде красной кляксы, а ниже придворный писец вывел затейливым подчерком: «я, Август Бонифаций Амброзий Аурелиан, благочестивый и достославный государь, Базилевс и повелитель Среднего Королевства, руку приложил» [11]. К посланию была прикреплена большая красная печать, что говорило о несомненной подлинности документа. Большую радость доставил он Джайлсу, им восхищались все соседи, особенно когда обнаружилось, что каждого, кто желает полюбоваться этим документом, фермер охотно приглашал к столу и угощал на славу.
