В конце концов и ноги ей отказывают, слегла девица, не встаёт уже. И только тогда говорит она братьям:
— Вот так и так, как огонь погас, принесла я головню от некоей старухи, а она ко мне привязалась, каждый день приходит и кровь мою сосёт.
Братья, поговорив между собой, решили старуху ту изничтожить. Решив этак, оставили на следующий день с девицею слепого скорохода. Забрался он на печь, сидит там тихонько. В скором времени заявляется та старуха и сразу скорохода на печи замечает: «А, — говорит, — ты меня поймать хотел?» После чего стаскивает слепого с печи, руки-ноги ему своими волосами вяжет и пьёт кровь вдосталь из бедной девицы. Потом уходит.
На другой день оставляют возле девицы безрукого. И безрукого одолев, волосами повязав, напивается старуха крови, уходит.
На третий день остаётся с девицею сам Тан-батыр, Говорит девице:
— Я под нарами спрячусь, и если старуха спросит, кто сегодня остался, ты ей скажи, никто, мол, не остался, тебя испугались и вовсе домой не придут. А когда она к тебе присосётся, ты её волосы спусти в щель под нары, ко мне.
Вот заявляется старуха и, нимало не беспокоясь, к девице приникает: начинает кровь сосать. Девица старухины космы в щель опускает, под нары. Тан-батыр, привязав те космы под нарами к поперечной балке, вылезает наружу и — ну старуху лупцевать! В это время товарищи его возвращаются. Безрукий начинает старуху пинать, а слепой колотит обеими руками куда попало. Старуха, конечно, от такого битья совсем из строя выходит. Взмолилась не своим голосом:
— Не бейте, — говорит, — слепого зрячим, увечных здоровыми сделаю.
Взяли они со старухи клятву. Поклялась старуха, и первым делом дали ей проглотить девицу. Проглотила старуха девицу и обратно выплюнула: красивее прежнего Девица стала, здорова и румяна. Потом дали старухе слепого проглотить. И слепой обратно зрячим появился, рад-радёшенек. После чего проглотила старуха безрукого и выплюнула с обеими руками. Ладно. Тан-батыр говорит:
— Смотрите, будьте настороже, проглотить-то она меня проглотит, да обратно не выплюнет. Ну, пока меня не вернёт, и вы её не отпускайте.
И проглотила та ведьма самого Тан-батыра. Ждут, ждут, когда она его обратно выплюнет— не выплёвывает старуха, да и только! И бить её пытались, не помогает. После чего выхватывает прозревший батыр свою саблю и начинает рубить старуху. Изрубил в мелкие кусочки, а Тан-батыра нет нигде. Смотрят, одного большого пальца от той старухи не хватает. Начинают искать по дому, глядь, а палец-то по дороге к старухиному дому улепётывает. Поймали, вспороли — тут и Тан-батыр выскочил, здоровее да пригожее прежнего. Обрадовались все, конечно. Несколько дней вместе пожили, но затем решили каждый в свои родные места податься, Тан-батыр говорит:
— Давайте первым дедом сестрицу нашу домой доставим.
Много они той девице подарков разных надавали, гостинцев дорогих, распрощались тепло, и батыр-скороход, её на себя посадив, мигом домой отнёс. После чего распрощались и три батыра между собой, поклялись в вечной дружбе и отправились каждый в свою сторону.
Ладно. Миновав многие страны, перейдя бурные воды и за крутые горы перевалив, добирается Тан-батыр до своей родной сторонки. В городе заходит к неким старику со старухой, живущим на окраине в захудалой избушке. И начинает он их потихоньку расспрашивать:
— Вернулись ли падишаховы батыры, много ли добра с собою привезли, отыскали падишаховых дочек, нет ли?
— Дочек-то отыскали, — говорит старик, — да только один из батыров, кажется, погиб, не вернулся.
— А свадьбы-то, — говорит, — сыграли уже?
— Нет ещё, — говорит, — как раз послезавтра должны сыграть.
Услыхав такую новость, Тан-батыр быстро пишет на стариковском доме вывеску: «Я, мол, известный умелец, тачаю сапоги, шью ичиги{57} женские, каковые и падишаховым дочкам на свадьбу не зазорно обуть». Разузнали об этом падишаховы дочки, пошли старика искать, на крыльцо его вызвали.
— Дедушка, — говорят, — мы слышали, ты ичиги шьёшь дивные, так сшей нам завтра к утру три пары наилучших.
— По такой-то цене завтра к утру приготовим, — заверяет их.
Только ушли падишаховы дочки, старик решает сразу за работу приняться. А джигит и думать не думает. Опасается старик, как бы, мол, впросак не попасть.
Джигит говорит:
— Ложись-ка ты, дед, спать, я сам к сроку всё приготовлю.
Старик со старухою спать ложатся. С наступлением полночи выходит Тан-батыр на улицу, вынимает из кармана яичко золотое, серебряное да медное: катнул их по земле, тотчас три пары ичигов шитых и выпали из яичек. Поднял их джигит, домой принёс и на стол поставил. Просыпается старик поутру, а джигит говорит;
— Вот, дедушка, ичиги я пошил, если придут за ними, скажешь, что ты их сам сработал. Как бы ни допытывались, не говори обо мне ни слова.
Чуть позднее приходят к старику падишаховы дочки. Вызывают его на крыльцо и говорят:
— Пошил, дедушка?
— Пошил, — говорит.
— Ну-ка, покажи, — говорят. Выносит старик ичиги.
— Вот, примерьте, — говорит, — подойдут ли?
Берут падишаховы дочки те ичиги, и очень они им по ноге и по душе, конечно.
— Кто их шил? — спрашивают.
— Я и шил, — говорит старик.
Заплатили старику немалые деньги. И спрашивают потом ещё раз:
— Ну, дедушка, говори нам правду, кто ичиги-то шил?
А старик на своём стоит: сам, мол, шил, и никто не помогал даже. Не верят ему падишаховы дочки. Говорят старику:
— Ладно, дедушка, мы отца упросим и срок свадеб передвинем на день, а ты, раз уж такой умелец, сшей нам всем по платью да чтобы ни единого шва на них не было, И к завтрашнему утру нам эти платья предоставь!
Заверяет старик падишаховых дочерей, что к утру всё будет готово. Не соглашался бы он, да Тан-батыр ему так велел, чтобы любой заказ принимал и не артачился. Ушли падишаховы дочки, а старик загоревал: как, мол, такие платья сшить? Невозможное дело!
Джигит говорит:
— Ты, дед, не беспокойся, ложись да спи до утра.
С наступлением полночи выходит Тан-батыр на улицу и яички, золотое, серебряное да медное, из кармана вынув, бросает наземь.
И выпадают из яичек три платья. Приходит он домой, платья развешивает. С утра пораньше падишаховы дочки прибегают. Старик им платья выносит. Смотрят падишаховы дочки в изумлении на готовые платья и спрашивают:
— А платья кто пошил?
Сомнение их берёт, конечно. Старик говорит:
— Я пошил.
Платят падишаховы дочки положенные деньги и говорят:
— Вот мы тебе ещё одно дело поручим, раз уж ты такой мастер, должен и с этим поручением справиться.
Старику делать нечего, соглашается он волей-неволей.
— Ладно, — говорит, — выкладывайте.
Говорит ему старшая сестра:
— К утру за городом должен быть построен большой медный дворец.
Средняя сестра говорит:
— И серебряный дворец должен быть построен.
Младшая говорит:
— Раз им по дворцу отстроишь, тогда и для меня возведи, да только чтобы из чистого золота.
Растерялся старик, опешил, но потом, на джигита надеясь, соглашается: попробую, мол, что получится, может, и построю дворцы, да.
Вот ушли падишаховы дочери, а старик в дом метнулся:
— Ах, — кричит, — пропали наши головушки, падишаховы дочки нам такое вот задание дали. — А сам дрожит и слёзы из глаз капают, — Что же нам делать? — причитает старик. — Видно, смерть наша пришла.
Джигит говорит:
— Не горюй, дед, ложись да спи, я сам всё к сроку приготовлю.
Выходит Тан-батыр в самую полночь из дома и катит в разные стороны три яичка: золотое, серебряное да медное. И встают в трёх местах три дворца, один другого прекраснее.
Утром будит Тан-батыр старика:
— Гляди-ка, — говорит, — вон они, дворцы-то, отстроены.
Старик, конечно, рад-радёшенек, мол, теперь уж падишах нас не тронет, не казнит за обман.
А падишаховы дочки уже тут как тут, прибыли. Увидев дворцы, понимают они тотчас, что это дело рук Тан-батыра. Вызывают они старика и говорят ему;
— Ну, дедушка, выполнил ты нашу просьбу? Старик говорит:
— Вы что, не видите разве?
— Сам построил? — спрашивают.
— А то кто же! — говорит старик, не хочет джигита славного выдавать, крепится.
Девицы ему, однако, не верят, смеются и за бороду его дёргают. Не приставная ли, мол, борода. Нет, настоящая. Потом, посоветовавшись между собой, говорят:
— Ну, ладно, дедушка, мы тебя за обман не виним, а только теперь позови нам того джигита, который эти дворцы построил.
Старик на сей раз вынужден джигита позвать. Увидев Тан-батыра, падишаховы дочки с плачем бросаются ему на шею.
Весть о возвращении Тан-батыра доходит и до самого падишаха. Вызывает он его к себе. Дочери говорят отцу:
