Она не могла прийти в себя и так боялась, что едва переводила дыхание, как вдруг услыхала разговор двух соседних деревьев. Невинность имеет то преимущество, что может понимать все Божие создания.
— Сосед, — сказало рожковое дерево, обращаясь к оливковому, на котором была одна кора. — Вот молодая девушка: она слишком неосторожна, что легла на землю. Через час из своих логовищ выйдут волки; если они её и пощадят, всё равно роса и утренний холод дадут ей такую лихорадку, что она не встанет. Отчего она не подымется ко мне на ветви: там бы она могла заснуть спокойно. Я бы ей с удовольствием предложило несколько своих стручков, чтоб восстановить её упавшие силы.
— Вы правы, сосед, — отвечала маслина.
— Дитя сделает ещё лучше, если перед тем как пойдёт спать, всунет руку в мою кору. В ней спрятано платье и свирель одного пифераро.[8]
Когда думают провести холодную ночь, козлиная кожа вещь далеко не лишняя, и для девушки, рыскающей по свету, этот костюм гораздо удобней кружевного платья и шёлковых ботинок.
Кого ободрили эти речи? Конечно, Виолетту. Она ощупью нашла куртку из грубой шерстяной материи, плащ из козлиной кожи, свирель и остроконечную шапку пифераро и храбро полезла на дерево, съела несколько сладких плодов, напилась вечерней росы и устроилась между двумя ветвями как могла лучше. Дерево приняло её в свои отеческие объятия; дикие голуби вышли из гнёзд и покрыли её листьями, ветер убаюкивал её, как ребёнка, и она заснула в мечтах о своём возлюбленном.
Она испугалась, проснувшись утром. Погода была тихая и хорошая, но в тишине леса бедное дитя сильней чувствовало своё одиночество. Всё жило, всё любило вокруг неё, и никто не заботился о беспомощной бедняжке. И вот она принялась петь, призывая к себе на помощь всех тех, кто проходил мимо, не глядя на неё.
Ветер прошёл и что-то проворчал; пчела пролетела за добычей; ласточки гонялись за мухами чуть не до облаков; птицы пели, кричали и дразнили друг друга в зелени, никто не обращал внимания на Виолетту. Она сошла с дерева, вздохнула и пошла куда глядят глаза, полагаясь на своё сердце, которое отыщет Перлино.
С горы бежал ручей; русло его было наполовину сухо. Эту-то дорогу и выбрала себе Виолетта. Олеандры уже высунули из воды свои цветущие головки, и дочь Чеко вошла в эту зелень; бабочки летели сзади, кружась около неё словно вокруг лилии, которую колышет ветер. Она шла скорей ссыльного, возвращающегося домой; но жар был силён, и около полудня Виолетта остановилась.
Желая освежить свои пылающие ноги, она подошла к воде и заметила, что в лужице тонет пчела. Виолетта опустила в воду свою маленькую ножку, и насекомое село. Очутившись на суше, пчёлка некоторое время не шевелилась, точно собиралась с духом; потом прошла по всему телу Виолетты своими тонкими, словно шелковинки, лапками, высушилась, выгладила свои крылышки и полетела жужжа около своей спасительницы.
— Виолетта! — сказала пчела. — Ты помогла признательной. Я знаю, куда ты идёшь, позволь мне провожать тебя. Когда я устану, я присяду на твоей голове. И, если ты будешь иметь во мне нужду, скажи только: „Навуходоносор, спокойствие сердца дороже золота“. Быть может, я тебе услужу.
„Никогда, — подумала Виолетта, — я не выговорю На-ву-хо-до-но-сор“.
— Чего ты хочешь? — спросила пчела.
— Ничего, ничего, — ответила дочь Чеко. — Ты мне понадобишься только около Перлино.
Она снова пустилась в дорогу; на сердце у неё стало легче. Через четверть часа она услыхала маленький крик: это кричала пораненная белая мышка, которая спаслась от врага полумёртвая и вся в крови.
Виолетта сжалилась над бедным животным и, несмотря на спешную дорогу, остановилась, обмыла мышкины ранки и дала ей один из стручьев, припасённых к обеду.
— Виолетта, — сказала мышка, — ты помогла признательной. Я знаю, куда ты идёшь. Положи меня в твой карман с остальными стручками. И если когда-нибудь я тебе буду нужна, скажи только: „Плуты, мошенники, золотая ливрея, лакейское сердце“. Быть может, я тебе услужу.
Виолетта опустила мышку в карман, где она могла грызть сколько ей угодно, и продолжала подыматься по ручью. К сумеркам она подошла к горе, как вдруг с высокого дуба бросилась к ней в ноги белка, преследуемая совой. Виолетта свирелью прогнала сову и взяла на руки белку; белка не была ранена, а только оглушена падением, так что ласки скоро привели её в чувство.
— Виолетта, — шепнула белка, — ты спасла признательную! Положи меня к себе на плечо и сорви орехов, чтоб мои зубы не притупились. Если я когда-нибудь буду тебе нужна, скажи только: „Патати, патата, гляди хорошенько и увидишь“. Быть может, я тебе услужу.
Виолетта была удивлена этим трём встречам. Она не очень-то доверяла этой благодарности на словах; что могли сделать для неё эти слабые друзья? „Всё равно, — подумала она, — добро останется добром. Будь что будет, а я пожалела несчастных.“
В эту минуту луна вышла из облаков и осветила своим беловатым светом замок Звонкой Монеты.
VII. Замок Звонкой Монеты
Вид замка был далеко не успокаивающий. На горе из груды обвалившихся скал виднелись золотые шпицы, серебряные башенки, крыши из сапфира и рубинов, но всё это было окружено широкими рвами, в которых зеленела вода, и всё это, кроме того, было защищено подъёмными мостами, опускными решётками, громадными запорами и бойницами, откуда высовывались жерла пушек и другие снаряды убийства и смерти. Красивый замок был просто тюрьмой. С трудом подымалась Виолетта по извилистой тропинке и через узкий проход пришла наконец к железной решётке с большим замком. Она позвала — никто не ответил. Она дёрнула за звонок — немедленно явилось какое-то подобие тюремщика, чернее и ужаснее самой адской собаки.
— Пошёл вон, нищенка, — крикнул он, — или я тебя убью! Нищете здесь нет места! В замке Звонкой Монеты подают милостыню только тем, кто в ней не нуждается.
Бедняжка Виолетта удалилась вся в слезах.
— Будь храбрее, — шепнула ей белка, грызя орехи. — Поиграй-ка на свирели!
— Я никогда не играла, — ответила Виолетта.
— Тем лучше! — сказала белка. — Ещё неизвестно, что выйдет, испытывая ещё неиспытанное. Ну-ка, дуй!
Виолетта стала дуть изо всех сил, перебирая в пальцы и напевая в инструмент. И вот свирель заиграла такую тарантеллу, которая могла бы заставить плясать самих мертвецов.
Услышав такую музыку, белка соскочила на землю, мышка тоже не отстала от белки, и они стали танцевать и прыгать, как настоящие неаполитанцы, а пчёлка в это время кружилась вокруг и жужжала. Это было такое зрелище, за которое нельзя было пожалеть карлина.
Шум этой весёлой музыки заставил отворить чёрные ставни в замке. Дело в том, что фрейлины Звонкой Монеты не прочь были время от времени посмотреть, летают ли мухи всегда одинаково. Конечно, хорошо не страдать любопытством, но ведь не всякий же день можно услышать тарантеллу, которую наигрывает такой красивый пастух, как Виолетта.
— Мальчик! — закричала одна. — Поди-ка сюда!
— Пастух! — сказала другая. — Подойди ко мне.
И все они посылали поцелуи, но решётка всё-таки оставалась запертой.
— Барышни, — сказала Виолетта, снимая шляпу, — будьте так же добры, как хороши. Ночь меня застала на горе, и у меня нет ни ночлега, ни ужина. Дайте мне уголок в комнате и кусок хлеба, и мои маленькие плясуны позабавят вас целый вечер.
В замке Звонкой Монеты надзор был очень строг. Там так боялись воров, что с сумерек никого не впускали. Барышни это очень хорошо знали, но ведь в таком благородном доме всегда найдётся верёвка для желающих повеситься. Конец верёвки кинули в окошко, и Виолетта была поднята в большую комнату со всеми своими принадлежностями. Долго ещё она дула, танцевала и пела, так что заикнуться о Перлино ей не было возможности.
Тем не менее она была счастлива, зная, что она под одной с ним кровлей, Ей казалось, что сердце её возлюбленного бьётся так., как и её собственное. Простодушное создание думало, что довольно самой любить, чтобы и её любили. Одному Богу известно, как сладко она промечтала эту ночь.
С рассветом проснулась Виолетта, ночевавшая в сарае, взлезла на крышу и стала смотреть кругом, но сколько она ни бегала во все стороны, она всё-таки ничего не увидела, кроме золотых зубцов да пустых садов, Она сошла вниз вся в слезах, несмотря на утешения её трёх друзей.
На дворе, вымощенном серебром, сидели в кружке фрейлины и плели пряжу из шелков и золота.
— Убирайся вон! — закричали они. — Если госпожа увидит твои рубища, она и нас прогонит, Уходи, уходи, дрянной музыкантишка, и возвращайся только тогда, когда сделаешься банкиром или принцем.
