Недавно в двадцать первую квартиру заходил слесарь-водопроводчик.
Потом любопытные люди его спрашивали: «Ну, что там, в этой квартире?»
— Краны в полном порядке, — отвечал слесарь. — Отопительные батареи не протекают. А в комнатах ничего особенного. На шкафу сидит сова — то ли живая, то ли чучело. А в большой клетке зелёный кот содержится — наверное, импортный… Нормальная квартира. И бабуся вполне нормальная — закуску мне поставила.
Слесарь-водопроводчик, кажется, ничего не понял. Мы-то с вами сразу же сообразили, кто проживает в доме номер тринадцать, в квартире двадцать один.
— Ну вот, голубчик, — потирая костлявые руки, сказала колдунья, — теперь от меня не удерёшь! Хватит тебе бегать. Будешь жить в клетке. Если полюбишь бедную Цапочку, я, может быть, тебя выпущу. Сам понимаешь, невыгодно мне кормить бесполезную тварь, которая будет бездельничать взаперти. Но — ничего не поделаешь — сиди пока под замком и привыкай к волшебной жизни… Тебя, кажется, зовут «приятель Котькин»? Никудышное прозвище. У меня ты будешь «Аркадий». Очень красиво: «Говорящий кот Аркадий». И вот что ещё: имей в виду, Аркадий, не будешь разговаривать со мной по-человечески — на завтрак, обед и ужин получишь одну рыбью косточку… Теперь — о цвете. У настоящих ведьм коты бывают только чёрные. Завтра перекрасишься. Впрочем, об этом я посоветуюсь с моими старшими начальницами: сегодня к нам в гости пожалуют две большие ведьмы — Плоская и Толстая. Готовься, Аркадий! Покажи, на что ты способен. От твоего поведения зависит мое будущее. Если помешаешь мне — сразу же отрублю твою глупую башку!.. Ну, заболталась я с тобой, Аркадий: вот-вот придут гости, а у меня ничего ещё не готово!
Старуха очень аккуратно сняла свой джинсовый костюмчик, бережно повесила его в шкаф, шкаф заперла на ключ, а ключ на длинной цепочке повесила себе на шею. Потом набросила на плечи драный шёлковый халат и скрылась в кухне. Вскоре там что-то зашипело, затрещало, и по всей квартире поплыл густой запах серы и горелой резины.
Сверху со шкафа раздался тихий скрипучий голос; это говорила ушастая сова — Котькин прекрасно её понял:
— Слушайся хозяйку — будешь сытеньким!
Перья у совы тусклые, взъерошенные — видать, не очень-то была она сытенькая, хотя и слушалась хозяйку.
— Слушайся — будешь сытеньким!
— Поживём — увидим, — проворчал Котькин.
Он свернулся клубком, прикрыл нос хвостом и притворился спящим. Надо было обдумать свое нынешнее положение и решить: что делать дальше?
Котькин знал, что рано или поздно — всё равно удерёт отсюда. Ну и что из этого?.. Удерёт, скроется — а что потом?.. Опять колдунья начнёт его догонять, преследовать, опять начнёт устраивать всякие пакости… Нет, удрать — это хитрость небольшая. Надо как-то иначе. Думай, Котькин, думай! А что если в самом деле притвориться покорным, побеждённым?.. Зачем без толку удирать? Надо пожить здесь тихо, смирно, до тех пор, пока не откроется тайна девочки-старухи.
В чём состоит эта тайна, он ещё не знал. Но, как и все коты, когда они выходят на охоту, Котькин будет очень осторожным и внимательным.
Ушастая сова трижды громко прокричала.
— Чего орёшь? — выглянула из кухни Цапа Цопик.
— Она говорит: «Гости, гости, гости!»— перевёл Котькин.
— Неужели? — всполошилась колдунья. — А я не одета… Она открыла шкаф, надела джинсовый костюм и побежала к входной двери…
На самом деле гости только сошли с троллейбуса и ещё находились далеко от дома. Но ушастая сова слышала за километр и никогда не ошибалась.
Дверной звоночек прозвенел один раз длинно: «дряннь!» и два раза коротко: «дрянь-дрянь!»
— Пришли! — обрадовалась Цапа Цопик, распахнула дверь и, обратившись в девочку, присела в низком балетном поклоне. — Милости прошу!.. Я так рада, я так рада!
В комнату вошли две симпатичные особы.
Одна — высокая, плоская, как доска, с коротко подстриженными седыми волосами. Её огромный нос напоминал руль военного корабля. У неё были красивые искусственные зубы, поэтому она часто улыбалась. Говорила она сиплым командирским басом.
Другая — маленькая, толстая, широкая, как будто её сначала вылепили из жирного мягкого пластилина, а потом пришлёпнули сверху, и она расползлась во все стороны. Под оттопыренной нижней губой у неё красовалась великолепная серая бородавка.
— Пррекррасная кварртирра в пррекррасном ррайоне! — рявкнула Плоская, не поздоровавшись. — Даже старые ведьмы не всегда могут получить такую. Ловкая вы, сестрица!
— Стараюсь… — скромно опустила глазки Цапа Цопик. — И добрые люди помогли… Пожалели, дурачки, бедную девочку и несчастную бабушку… Хи-хи!
— Без добрых дурачков нам, старым ведьмам, давно пришёл бы капут! — засмеялась Толстая, потом строго сказала — А ну, хватит прикидываться ребёнком! Знаем эти фокусы — сами специалисты. Мы к старухе пришли, а не к девчонке.
— Как вам, сестрицы, будет угодно!.. — Цапа Цопик приложила руку к груди и обратилась в старуху. — По совести сказать, девчонкой быть нелегко — прыгай, вертись… А кости-то болят, кости-то стариковские…
— Кому вы рассказываете! — воскликнула Плоская. — Вот я когда-то умела превращаться в книгу. Да-да, в обыкновенную книгу под названием «Загадки, шарады, ребусы». Как начнут меня перелистывать — все косточки трещат и жилы вытягиваются. Нет, я уж давно оставила эти шалости.
— А я когда-то любила превращаться в облако… — сказала Толстая.
— В облако? — удивилась Плоская. — Это с вашей-то фигурой?
— Что ж такого? — обиделась Толстая. — Фигура для облака очень даже подходящая. Но — вечная сырость, ветер, сквозняки… Представляете: лечу над землей и чихаю! Ну их, эти превращения. От них для здоровья один только вред, старишься раньше времени.
— Извините, сестрицы, — сказала Цапа Цопик. — Я с вами не согласна. Конечно, вы опытные ведьмы. И вам все эти превращения, наверное, уже порядком надоели… Но мне, бывает, так выгодно вдруг прикинуться ребёнком. Тогда я легко могу делать мелкие пакости и творить большое зло. Вот на днях я на большом тракторе…
— Мы слышали, сестрица, про этот случай. Хорошо. Нам понравилось, — сказала Толстая.
— И про выступление в цирке нам тоже известно. Очень хорошо! — добавила Плоская.
— Я стараюсь… — улыбнулась Цапа Цопик. — Директор цирка предложил мне выступать там каждый вечер, я ему полюбилась. Оказывается, многие люди почему-то любят детей и очень верят детям. Прикинувшись девчонкой, я могу легко всех одурачить — взрослых, ребятишек, мужчин, женщин — всех-всех-всех! И даже зверей могу одурачивать — они тоже доверяют детям! И даже — птичек!.. Хи-хи-хи!..
Приятель Котькин сидел в клетке, прикрыв глаза и словно дремал от нечего делать. Но уши он выставил вперёд и всё внимательно слушал. Слушал и запоминал!
— И есть у меня ещё секрет, — продолжала будущая ведьма. — Только уж вы, сестрицы, меня не выдавайте: я до тех пор буду жить на земле, пока смогу возвращаться в детство. А если вдруг это моё волшебство пропадёт — я сразу же исчезну… меня больше не будет!.. Нет, пусть болят мои косточки, пусть трещат мои жилы, но я хочу жить — хочу быть девчонкой! Хочу прыгать, бренчать на гитаре, мучить кошек и собак, бить стёкла, лупить мальчишек, обливать чернилами учителей — хочу быть настоящей ведьмой!
— Мы подумаем, — сказала Толстая.
— Мы решим, — сказала Плоская.
Уселись пить чай. Это был особенный чай, любительский — с маком и корицей, с перцем и горчицей. Ведьмы пили его с наслаждением.
— Угощайтесь, сестрицы! — говорила Цапа Цопик. — Отведайте вот эти колдовские пирожки, они домашние: сама стряпала.
— Очень вкусно!
— А на каком масле жарили?
— Разумеется, на резиновом!
— А горючую серу добавляли?
— А как же!
— Дивный аромат!
— Вчера была я у доктора… — Толстая утерла пот со лба. — Пожаловалась на боль в животе. Доктор осмотрел меня очень внимательно и сказал, что мой желудок может переваривать жареные гвозди. У вас не найдётся хотя бы несколько штучек?
— Какая жалость! — всплеснула руками Цапа Цопик. — Гвозди все вышли! А может быть, поджарить пару швейных иголочек?
— Благодарю, но иголки для меня слишком тонкая пища.
— Позвольте! — воскликнула Плоская. — Что я вижу!.. У вас в клетке сидит, кажется, кот?.. Зелёный!.. Это кот или крокодил?
— Так точно, кот! — Котькин вскочил на задние лапы, а передние вытянул по швам.
— Какой молодчага! Люблю таких бравых. А как звать тебя, голубчик?
— Аркадий! — отрапортовал Котькин.
— А скажи нам, Аркаша, ты только по-человечески болтаешь? — спросила Толстая.
