— Нет-нет, — твердил торт и косился на экран, где плясали сухарики. — Я хочу быть таким, как они.
По ночам он плакал. Он страдал, размышляя о словах, начертанных на его спине: «ПОЗДРАВЛЯЕМ, ЖЕНЕЧКА!», и о той замечательной жизни, которая ждала его у девочки. С закрытыми глазами представлял торт, как его, красивого и худого, укладывают в картонную коробку, обвязывают шёлковой лентой и несут по улицам города в гостеприимный Женечкин дом. Всей душой стремился он туда, и жизнь в кондитерской казалась ему наказанием.
Но покупатели укладывали в коробки других. Трубочки, эклеры, корзиночки, маффины, кексы, булочки — никто подолгу не задерживался в холодильной витрине. Большой кремовый торт был её старейшим обитателем — он жил в ней уже целых два дня.
И вот однажды, к исходу третьего, в дверях кондитерской звякнул колокольчик.
На пороге стоял маленький худой мальчик. Его держала за руку большая усталая женщина в кремовом платье. Большой кремовый торт подумал, что, если бы она его не держала, мальчик, наверное, упал бы.
— Мы за нашим тортом, — с порога объявила женщина, и мальчик поморщился. По нему сразу было видно, что никакого торта ему не надо. Это было очевидно.
— А я вас уже не ждал, — с плохо скрываемой досадой сказал Олег Викторович, открывая витрину и доставая большой кремовый торт.
— Понимаете, мы болели, — стала оправдываться женщина. — То есть мы и сейчас болеем и ещё долго, видимо, будем болеть.
— Понимаю, понимаю… — растерянно заулыбался кондитер.
Лишь когда большой кремовый торт взмыл в небо, он понял, что это пришли за ним. Это была Женечка! То есть не была, а… получается, что был! Сам Женечка и его мама! Как же он их сразу не узнал! Но ошеломительная новость и радость от неё тут же испарилась, как только торт вспомнил, что он толстый. Он запаниковал: Женечка, пускай он и мальчик, всё равно не должен видеть его таким! Никогда! Ни за что! Уж лучше вечно сидеть в холодильнике, испортиться тут, быть съеденным тараканами (хотя никаких тараканов в кондитерской на углу Тополиной и Розмариновой никогда не было), чем предстать перед Женечкой в таком виде!
Но было поздно. Олег Викторович уже укладывал его в коробку, а мама доставала деньги из кошелька.
— Подождите, — вдруг сказал мальчик голосом старичка.
— Что такое, Женечка? — всполошилась женщина в кремовом платье.
— Мама, можно я его прямо тут съем? Он такой красивый! — сказал мальчик и на одну короткую секунду перестал смахивать на старичка.
— Ну конечно!
А потом большой кремовый торт снова вынули из коробки, положили на блюдо, поставили на столик у окна, рядом с чайными чашками, разрезали на кусочки и стали есть.
И чем дольше ел Женечка, тем счастливее становилась его усталая мама. Большой кремовый торт таял на глазах и тоже… становился счастливым. Но не оттого, что он худел, а от чего-то другого.
История пятая
О просто ватрушке
Однажды в кондитерской на углу Тополиной и Розмариновой родилась ватрушка. Как её звали, не спрашивайте. Ватрушкам при рождении, в отличие от людей, не дают имена. Так что будем называть её «просто ватрушка». Хотя она была непростой.
Родившись, она первым делом хорошенько осмотрела сестёр. На противне их было ровно десять, и все они выглядели примерно одинаково. Ну, может, кто-то попышнее, кто порумянее, а в общем ватрушки были как близнецы. Но просто ватрушка сразу поняла, что она не такая, как все, что в ней есть что-то особенное. Даже не поняла, а почувствовала. Олег Викторович, кстати, тоже что-то такое почувствовал. Он усадил просто ватрушку на полку впереди всех — на самое видное место. Может, это было совпадением, а может, и нет. Но факт — вещь упрямая: всем сразу захотелось ватрушек.
— Мне вон ту, пышненькую! — просила одна девочка у папы.
— Хочу эту, румяную! — требовала другая девочка у дедушки.
Всякий раз детский палец показывал именно на просто ватрушку, а не на кого-нибудь из её сестер. И всякий раз ей удавалось ускользнуть от кондитера, прячась за чью-нибудь широкую спину. Вместо неё с полки брали какую-нибудь сестру, и ватрушка продолжала восседать там, как королева. Она радовалась такому всеобщему вниманию к себе и даже загордилась. Совсем немного, правда.
«Вот я какая! — думала ватрушка. — Вся из теста и творога! Просто прелесть! Саму бы себя съела!»
Сестры на неё обижались за нескромное поведение, но ватрушка не обращала на это внимание. Всё равно их быстро раскупали — быстрее, чем горячие пирожки. Ватрушка махала им вслед платочком и опять радовалась за себя и свою такую особенную, длинную жизнь в кондитерской. На месте родных сестёр появлялись двоюродные и троюродные, потом к ватрушке стали подсаживать племянниц и внучатых племянниц. Когда дело дошло до правнучек, ватрушка поняла, что стареет. Причём с катастрофической скоростью. Творог на ней затвердел и пожелтел, она даже стала попахивать. Никто больше не обращал на ватрушку внимания, не восхищался её красотой. На её место пришли другие, молодые ватрушки — тягаться с ними было уже не по зубам.
— Что делать? — ужасалась просто ватрушка, рассматривая своё морщинистое лицо в зеркале буфета. — Я старею, а хочется, наоборот, молодеть.
— Есть одно проверенное средство, — сказал ей паук, свесившийся вниз головой с потолка, — молодильное.
— Какое-какое? — не поверила своим ушам ватрушка.
— М-м-м… Как-то оно называлось… Забыл. То ли средство Макропулоса, то ли Бабакулоса — не помню.
— Достаньте мне его! — взмолилась ватрушка. — Прошу! Пожалуйста!
— Я-то достану, — замялся паук. — А ты согласна вечно быть молодой? То есть быть вечно молодой? — Тут глаза у него сильно сверкнули, сразу все восемь.
Ватрушка подумала, что паук над ней, наверное, издевается. Она не только согласна — она готова ради такого на всё! Но ватрушка не стала в этом признаваться, а то вдруг он передумает. Она просто сдержанно кивнула, мол, да, я согласна.
Всю ночь ватрушка не спала. Она всё представляла себе, как съест волшебное средство и сразу похорошеет. Помолодеет! И не на какие-нибудь там несколько дней, а на всю жизнь! Навсегда! Здорово, что ей подвернулся этот паук. Просто ватрушка была готова его расцеловать.
Паук не взял с неё ни копейки. Отдал средство с рецептом даром и уполз. Ватрушка его больше ни разу не видела.
И вот она опять расцвела! Она была молодой и красивой, как когда-то. Олег Викторович сразу это заметил. Он удивился, конечно, а потом пересадил ватрушку в оконную витрину. Теперь у неё была самая почётная должность в кондитерской — заманивать внутрь посетителей. И надо сказать, ватрушка прекрасно заманивала. Посетители валили к Олегу Викторовичу валом, и все требовали ватрушек. Ему даже пришлось ещё один противень покупать.
Шли годы, а ватрушка так и сидела в витрине среди муляжей. С ними было скучно — ни посплетничать, ни по душам поговорить. Один раз, правда, у неё появился друг — разноцветный леденец на палочке. Но тот был мечтателем и надолго в витрине не задержался — отправился в большое кругосветное путешествие на троллейбусе. А больше к ватрушке никого интересного не подсаживали.
Тогда она выбралась из витрины сама. Как-то раз, ночью. С тех пор у неё появилось хобби — давать советы. Жители кондитерской уважали её — она сразу это отметила — в силу возраста: всё-таки она тут считалась долгожителем. Её теперь звали не просто ватрушкой, а старой ватрушкой, хотя она и выглядела хорошо. К её мнению прислушивались, и старая ватрушка пользовалась этим, втираясь в доверие к неопытным кондитерским изделиям. Но, по сути, советы её были не так чтобы хороши, хотя и не безнадёжно плохи.
С годами и это увлечение ватрушки прошло. Она больше не выбиралась из витрины по ночам. Сидела на своём самом видном месте и тоскливо рассматривала Тополиную улицу. Люди, троллейбусы, голуби, бездомные коты не интересовали её, как прежде. Ватрушка смотрела на них и не видела, хотя глаза у неё были такими же зоркими. Морщинок и радикулита у ватрушки тоже не было — только хриплый старческий голос. Она всё чаще стала предаваться воспоминаниям. О детстве, проведённом в тазике с тестом, о юности в тёплой печи, о зрелости на прилавке. Наверное, ей бы хотелось вернуть это всё. Но, по правде говоря, за долгие годы жизни старая ватрушка совершенно разучилась хотеть и мечтать. И только одна тревожная мысль посещала её иногда — о пауке, свесившемся однажды с потолка. Старая ватрушка не помнила его лица, только голос.
И один раз, через много-много лет, когда в кондитерской уже не работал Олег Викторович, а работал Виктор Олегович, его пра-пра-правнук, она снова услышала паука.
— Вернуть всё назад? — просто спросил он. В этот раз он не свешивался с потолка, а прилетел на опавшем осеннем листе с самого неба. По крайней мере так показалось старой ватрушке.
