Софи оглядывала проплывавшие мимо фигуры всё презрительнее.
— По-моему, вкус в отношении садовой скульптуры у него не ахти, — заметила она.
— Ох, тише, о красноречивейшая дама! — зашипел Абдулла. — Это же не скульптура, это две сотни ангелов-прислужников, о которых говорил ифрит!
Их голоса привлекли внимание ближайшей облачной фигуры. Она шевельнулась, рассеивая туман, открыла громадные перламутровые глазищи и наклонилась поглядеть на пролетавший мимо ковёр.
— Не вздумай нам мешать! — сказала фигуре Софи. — Мы прилетели забрать моего ребёнка!
Глазищи моргнули. Очевидно, ангел не привык, чтобы с ним разговаривали в подобном тоне. Из-за его спины начали разворачиваться облачные белые крылья.
Абдулла поспешно вскочил на ноги и поклонился.
— Приветствую тебя, о благороднейший провозвестник небесной воли, — сказал он. — То, что несколько грубовато сообщила тебе эта дама, — правда. Молю тебя, прости её. Она с севера. Однако она, как и я, прибыла сюда с миром. Ифриты решили присмотреть за её ребёнком, а мы здесь лишь для того, чтобы забрать дитя, а затем предельно благочестиво и униженно поблагодарить ифритов за заботу.
Видимо, ангела это смягчило. Крылья его снова исчезли в туманных боках, и, хотя невероятная голова повернулась вслед ковру, остановить их ангел не пытался. Зато теперь глаза открыл ангел напротив, а два следующих тоже повернулись поглядеть на пришельцев. Абдулла не осмеливался сесть. Он чуть согнул ноги для равновесия и кланялся, пролетая мимо каждой пары ангелов. Это было непросто. Ковёр не хуже Абдуллы знал, что за опасные создания эти ангелы, и двигался всё быстрее и быстрее.
Даже Софи поняла, что толика вежливости здесь не помешает. Она кивала каждому из ангелов, когда ковёр со свистом миновал их.
— Вечер добрый, — говорила она. — Симпатичный сегодня закат. Добрый вечер.
На большее у неё не было времени, поскольку последний отрезок аллеи ковёр прямо — таки промчался. Добравшись до замковых ворот — запертых — ковёр пронёсся сквозь них, словно крыса по сточной трубе. Абдуллу и Софи окутала сначала туманная сырость, а потом спокойный золотистый свет.
Они оказались в саду. Тут ковёр шлёпнулся наземь, как посудная тряпочка, да так и остался. По нему то и дело пробегала слабая дрожь — наверное, таким образом ковёр то ли трясся от ужаса, то ли трепетал от усталости, а может быть, и то и другое.
Поскольку земля в саду оказалась твёрдой, и, судя по всему, состояла не из облаков, Софи и Абдулла осторожно ступили на неё. Под ногами оказался плотный дёрн, поросший серебристо-зелёной травкой. Вдали, среди подстриженных кустов, журчал мраморный фонтан. Софи поглядела на него, повертела головой и начала хмуриться.
Абдулла наклонился и предусмотрительно свернул ковёр, поглаживая его и умиротворяюще шепча.
— Превосходно, о доблестнейший из паласов, — твердил он. — Ну, ну. Не бойся. Даже самому могущественному ифриту я не дам тронуть ни ниточки из твоей драгоценной ткани, ни бахромки на твоём краешке!
— Вы говорите, как солдат, когда он поднял шум вокруг Моргана, то есть тогда ещё Шустрика-Быстрика, — фыркнула Софи. — Замок вон там, впереди.
Они направились к замку — Софи на ходу озиралась и то и дело тихонько фыркала, а Абдулла нежно поглаживал перекинутый через плечо ковёр. Он чувствовал, как мало-помалу дрожь проходит. Идти пришлось довольно долго, поскольку сад постоянно менялся и растягивался вокруг — хотя был вовсе не облачный. Стриженые кусты превращались в художественно буйные заросли розовых цветочков, а фонтан, который всё время виднелся в отдалении, стал то ли хрустальным, то ли хризолитовым. Ещё несколько шагов — и всё кругом оказывалось уставлено самоцветными вазами с разлапистыми папоротниками, а по лакированным колоннам вился плющ. Софи фыркала всё громче. Теперь фонтан, судя по всему, стал серебряным с сапфировой инкрустацией.
— Что-то уж очень вольно этот ифрит ведёт себя с чужим замком, — заметила Софи. — Или я окончательно запуталась, или у нас здесь была ванная.
Абдулла почувствовал, как кровь приливает к щекам. Ванная Софи была тут ни при чём — он оказался в садах своей мечты. Хазруэль опять смеялся над ним, как смеялся с самого начала. Когда фонтан стал золотым с винно-багряными узорами из рубинов, Абдулла сердился уже не меньше, чем Софи.
— Саду не положено быть таким, даже если не принимать в расчёт постоянные перемены, которые лишь сбивают с толку, — гневно сказал он. — Сад должен выглядеть естественно, с участками дикой природы, вот, например, обширное поле колокольчиков…
— Точно, — согласилась Софи. — Нет, только поглядите на фонтан! Что он себе позволяет в чужой ванной!
Фонтан стал платиновым с изумрудами.
— Смехотворная пышность! — возмутился Абдулла. — Вот когда я обдумываю собственный сад…
Его прервал детский вопль. Оба бросились бежать.
Глава восемнадцатая,
страдающая переизбытком принцесс
Детские вопли становились всё громче. Ошибиться в том, откуда они исходят, было невозможно. Когда Софи с Абдуллой кинулись туда вдоль галереи, Софи пропыхтела на бегу:
— Это не Морган! Это кто-то постарше!
Абдулла подумал, что она права. В воплях слышались слова, хотя разобрать их не удавалось. К тому же, как бы ни старался Морган, мощи его маленьких лёгких не хватило бы на то, чтобы орать так громко. Достигнув почти невыносимой силы, вопли сменились резкими всхлипами. Всхлипы перешли в ровное хныканье — «ва-ва-ва!» — а затем, когда терпеть это хныканье стало окончательно невозможно, дитя снова возвысило глас свой до истошного рёва.
Абдулла и Софи пробежали на звук до самого конца галереи и оказались в просторном облачном зале. Там они благоразумно остановились за колонной и Софи сказала:
— Наша гостиная. Вот ведь раздули замок, как воздушный шар!
Зал был очень большой. Вопящее дитя находилось в самой его середине. Это была девочка лет четырёх в белокурых кудряшках и белой ночной сорочке. Лицо у неё покраснело, рот превратился в чёрный квадрат, она то бросалась ничком на плитки зелёного порфира, то поднималась — единственно для того, чтобы снова броситься на пол. Девочка являла собой образчик разъярённого ребёнка. Эхо в просторном зале вторило её рёву.
— Это принцесса Валерия, — тихонько объяснила Софи Абдулле. — Так я и думала.
Над орущей принцессой тёмной массой нависал Хазруэль. Рядом с ним суетился другой ифрит — куда мельче и бледнее.
— Сделай же что-нибудь! — верещал мелкий ифрит. Слушать его без содрогания можно было исключительно потому, что голос у него был как серебряные трубы. — Она с ума меня сведёт!
Хазруэль склонил колоссальный фасад к мокрому и красному личику Валерии.
— Маленькая принцесса, — гулко заворковал он, — не плачь. Мы тебя не обидим.
Принцесса Валерия ответила ему тем, что сначала выпрямилась и завопила ифриту прямо в лицо, а потом бросилась ничком на пол и принялась кататься и брыкаться.
— Ва-ва-ва! — голосила она. — Хочу домой! Хочу папу! Хочу нянюшку! Хочу дядю Джастина! Ва-ва-ВАААААА!!!!
— Маленькая принцесса! — в отчаянии ворковал Хазруэль.
— Да хватит же с ней ворковать! — трубил второй джинн, очевидно Дальциэль. — Наколдуй что-нибудь! Сладкие сны, молчальные чары, тонну тянучек, миллион мишек! Что угодно!
Хазруэль развернулся к брату. Его трепещущие крылья подняли нервный ветер, который растрепал кудряшки Валерии и раздул её сорочку. Софи и Абдулле пришлось вцепиться в колонну, а не то напор ветра отбросил бы их назад.
Но на истерике принцессы Валерии это никак не сказалось. Разве что кричать она стала ещё громче.
— Брат мой, я всё это уже пробовал! — прогремел Хазруэль.
Теперь принцесса Валерия принялась испускать мерные вопли: «МАМА! МАМА! МЕНЯ УЖАСНО ОБИЖАЮТ!»
Хазруэлю пришлось повысить голос до самого настоящего грома.
— Разве ты не знаешь, — прогремел он, — что дитя в подобном состоянии духа нельзя остановить никаким волшебством?
Дальциэль зажал бледными ладонями уши — остренькие уши, похожие на грибы.
— Не могу этого выносить! — заверещал он. — Усыпи её на сто лет!
Хазруэль кивнул. Он снова повернулся к принцессе Валерии, которая, визжа, каталась по полу, и простёр над ней огромную руку.
— Ой! — ахнула Софи. — Сделайте же что-нибудь!
Поскольку Абдулле ничего не приходило в голову и в глубине души он был уверен, что если есть какое-то средство прекратить этот ужасный плач, им стоит воспользоваться, он не стал ничего предпринимать — лишь робко показался из-за колонны. К счастью, не успело колдовство Хазруэля оказать на принцессу хоть какое-то воздействие, как в зал ворвалась толпа. Сквозь вопли послышался громкий, довольно-таки резкий голос:
