Постепенно время изменило Номута. Как любого коротышку, для которого внутреннее величие не означает величие позы и осанки. Правитель вырос в глазах своих подданных, но не на глазах. Плечи не оделись в броню могучих мускулов, а покрылись какими-то рыхлыми буграми, всегда грязными и потными. Особенно в минуты сильного волнения. Талия исчезла. Спина раздалась вширь. А нижняя её часть, в завершение, довольно вульгарно оттопыривалась назад, подчёркивая тем самым кривизну необъятных бёдер.
Эта самая нижняя часть и не позволяла теперь правителю сомкнуть руки за спиной. Но привычка осталась. И Номут частенько в минуты сильного волнения закладывал руку за спину и неосознанно шевелил пальцами, словно пытался нащупать что-то давно утерянное.
Он молчал. Молчал уже вторые сутки. И это пугало всех гораздо больше, чем тот ядовитый сарказм, к которому все уже давно привыкли. Или приступы неожиданного бешенства, которые неминуемо кончались чьей-то смертью, но грозили бедой лишь одному-двум, волей судьбы оказавшимися виновниками ярости Повелителя. Более того, и это было ещё страшнее, он вторые сутки ничего не ел. Много странных привычек своего правителя повидали обитатели замка за последнее время. Но ещё ни разу они не были свидетелями плохого аппетита своего короля.
Покои Повелителя вымерли. Слуги и челядь, с дрожью в ногах и животным ужасом в сердце, бежали от его остекленевшего взгляда. “Впрочем, – тут Номут криво ухмыльнулся, – Нет в этом дворце челяди. Нет и никогда не было”. Не нашёлся ещё такой человек, который добровольно стал бы прихлебателем в этом замке. В исполинском обеденном зале, насколько помнил Номут, великолепно сервированный стол всегда накрывался только на одного.
Даже собаки бежали из дворца. Молоденькие крестьянки, которых он силой согнал, было, из ближайших деревень, чтобы они развлекали его танцами и пением, то ли покончили с собой, то ли все передохли от какой-то неведомой болезни… “Рахитичные дуры, – поморщился, вспоминая, толстяк, – Сегодня они были бы как нельзя кстати”.
“Что-то не так… Грустно. Что-то случилось… или только должно случиться”, – толстяк пошевелил пальцами и, причмокнув губами, несколько раз качнулся с носка на пятку. Богато украшенный обеденный прибор, смотрелся во главе огромного стола голо и глупо. По-сиротски…
– Поставить второй прибор! – негромко приказал он.
Ничего. Ни слова, ни движения в ответ. Даже воздух не шелохнулся. Но Номут знал. Знал, что приказ услышан. И что сейчас кто-то уже бежит. Бежит, спотыкаясь, в буфетную. На кухню. В сервировочную. В тщетной попытке найти второй такой же набор тарелок, вилок, ножей… найти там, где всегда был только один прибор. Потому что второй такой же не требовался никогда. Он и сегодня не был нужен толстяку.
Номут ждал Архота. И хотел унизить его. Хотел принять его так, чтобы тот понял, кто из них владеет ситуацией. Усадить за стол. Но с другой стороны. Туда, где прислуга обычно ставит блюда, до которых наверняка никогда не дойдёт очередь. Около великолепных кувшинов, в которые налито вино. Вино такое, к которому сам Номут никогда не притронулся бы. Но которое всё-таки надо куда-то девать, пока оно совсем не скисло. Поставить перед ним роскошный столовый прибор. Роскошный, но всё-таки чуточку хуже, чем тот, из которого он собирался есть сам.
И Номут прекрасно знал, что ждёт того человека, который первым посмеет приблизиться к нему. Подойти и заплетающимся от страха языком сообщить, что второго такого же великолепного обеденного прибора, к сожалению, нет. Но есть другой, который ничуть не хуже… знал. Но сегодня Номут хотел крови. Много крови. Прямо сейчас. И он не мог больше ждать ни секунды.
– Эй, там! Меня что, не слышат? – взревел он.
Словно холодок ужаса прошелестел по зале. Краем глаза толстяк заметил, как чуть заметно шелохнулась тяжёлая штора в дальнем углу.
– А-а-а! – завизжал он, – Дармоеды-ы!
Из-за шторы вывалился богато одетый лысый человечек. Его короткую влажную шею украшала толстая золотая цепь с бриллиантами. Человечек тоненько хрюкнул и упал на четвереньки. Тяжёлое украшение тяжело звякнуло об пол.
– И-и-и! – визжал толстяк, – Золото. Моё золото! Воры-ы!
Человечка перевернуло на спину и поволокло к королю. Казалось, будто кто-то невидимый и могучий тащит его, ухватив за цепь.
– Пощадите! Поща… Повелитель… А-а-а. Пове… – Тускло звякнув, жёлтый металл обвился вокруг его шеи. Человечек захрипел.
– Ты что, потом собираешься кормить меня здесь? Среди крови и отбросов? – Архот стоял в дверях и безразлично взирал на происходящее, – Он же обделается, когда умрёт.
Номут в ярости зарычал. Золотое украшение обвисло безжизненными кольцами. Человечек, воя и скуля, пополз к сюзерену, чтобы благодарно поцеловать сапоги.
– Пшёл вон! – прошипел тот почти ласково и пнул его так, что лысый с тяжёлым стуком ударился головой об пол, оставив на нём мазаный кровавый след.
Впрочем, он мгновенно встал на четвереньки и ускакал, считая, что дёшево отделался. Едва он скрылся из глаз, как снова раздался сдавленный хрип.
Номут широко улыбнулся. Он никогда не бросал начатое дело.
Архот поморщился. И бросил небрежный взгляд на богато сервированный стол.
– На сегодня крови хватит. Прикажи в кабинет… надо поговорить.
Номут вытаращился на него. Всякое, конечно, бывало. Но чтобы Архоту надоела кровь? “Случилось! Всё-таки что-то случилось!”
И, почти тотчас же, каким-то звериным чутьём, низом живота Номут вдруг понял, что именно произошло. И испугался.
Архот проиграл.
Выждав паузу, он вытянул руку в скупом приглашающем жесте.
– …Значит, камень у мальчишки, – подытожил Номут.
– Я убил последнего Стража, – хмуро напыжился Архот.
– Ой ли? Последнего?
– Последнего.
– А девчонка?
– Я и имею в виду девчонку.
– Значит, всё-таки она стала Стражем?
– Какое там стала… но научить кое-чему старуха её всё-таки успела.
– Хорошенькое кое-чему… Она расправилась с твоей каменной куклой.
– Да, – Архот погрустнел, – Хорошая была игрушка…
– И позволь напомнить, – Номут словно не слышал, – Расправилась походя. С первого удара. А это не шутки. Вспомни, чего стоил тебе этот оживший булыжник. Если бы ты не последовал моему совету, он смог бы вернуть своё сердце. Тогда тебе было бы несдобровать.
– Тогда нам всем было бы несдобровать, – зловеще прошипел Архот.
По условиям договора, заключённого между волшебником и троицей, они обязались под страхом смерти возвратить ему сердце, если он вернёт им волшебный камень. Из рук в руки. Но не раньше, чем через сутки. Толстяк настаивал на этом, утверждая, что сердце Великого волшебника – слишком ценная и опасная вещь, чтобы распоряжаться им второпях. Номут уверял, что они должны “немножко поучиться, прежде чем воспользоваться по-настоящему” этой диковиной. Наивный чародей поверил. Ведь такая сделка ещё никогда не заключалась и была невиданной до сих пор. Злодеи поклялись, что завтра, час в час, минута в минуту, придут на место заключения сделки и расторгнут её, если она придётся не по душе волшебнику. Если же волшебник не придёт за своим сердцем или потребует его раньше, то сделка будет заключена навечно.
Пока все спорили о сроках, Архот, по совету Номута, бросил камень в костёр.
Это было здорово придумано – нагреть камень. О, как взревел колдун, поняв, что обманут бесчестными людьми. Ах, какая была погоня.
Троица кинулась врассыпную. А волшебник, испытывая неимоверные страдания, бросился за помощью к Релине. И, наверное, получил бы её, эту помощь. Если бы не Архот. Что уж там произошло, Номут не знал достоверно. Да и не интересовался никогда.
Релина пыталась набрать воды из горного ручья, как вдруг дорога назад неожиданно оказалась отрезанной каменным оползнем. Этот же оползень перегородил ручей. Русло пересохло. Не в силах далее терпеть боль и не найдя облегчения, Неназываемый вырвал камень из груди и отшвырнул его от себя.
Единственное, в чём упрекал себя толстяк – это в трусости. Почему Архот, а не он оказался рядом с умирающим чародеем в тот момент? Почему волшебный камень достался не ему, благородному торговцу, а какому-то нищему? Почему?
Впрочем, в тот момент толстяк считал более благоразумным совсем другое решение. Архоту крепко досталось в той драке. Здорово помял его каменеющий истукан. И всё-таки… ведь это была его идея. С костром.
– Ты уверен, что она мертва?
– Конечно. После укуса этой змейки ещё никто не выживал, – Архот вытащил из ножен зачарованный меч и, удовлетворённо крякнув, с оттяжкой взмахнул им перед глазами Номута. Змея зло сверкнула бриллиантовым глазом. Грациозно свернулась кольцами и зашипела. Толстяк рассеянно проводил меч взглядом и не шелохнулся.
