Еще одна ночь ушла на бесплодные попытки разбудить принца. Ласси дергала его за волосы, со всей силы била по щекам, хотя у самой от этого наворачивались слезы. Он не отзывался, и последний час, проведенный вместе с ним, ласси просто лежала рядом и наслаждалась знакомым звуком его дыхания.
Когда на рассвете принцесса троллей пришла забрать их, улыбка ее была еще шире. Ласси слишком измучилась и не вспомнила о веретене, пока ее не выставили из дворца. Они с Ролло отправились к себе в гнездо, но ни тот ни другая не могли спать. У них осталась всего одна ночь.
Проворочавшись час, ласси встала, разделась и принялась обтираться снегом. Скоро руки и ноги у нее посинели, а суставы заболели от холода, но она упрямо довела дело до конца. Затем надела самую чистую из рубашек и чулки, любимую синюю юбку и алый жилет, а поверх всего этого — парку. Она расчесывала волосы, пока те не заблестели, и заплела косу в четыре пряди, как ее научила Тордис. Оставив Ролло сторожить ранец — волк решил, что хозяйка спятила, — она взяла золотое веретено и скрутку расчесанной накануне шерсти и отправилась сидеть под окном у Индейл.
Ласси выскребла себе в смерзшемся снегу плоскую площадку под веретено, затем скатала большой снежный ком для сидения. Аккуратно расправив юбки, она взяла шерсть и начала прясть.
Через несколько минут окно у нее за спиной со скрипом открылось, но ласси не обернулась. Она заставила себя продолжать работу и даже немножко напевала себе под нос.
— Что, во имя Господа, ты делаешь?
Голос был женский и произносил норвежские слова, но принадлежал не принцессе Индейл. Голос был человеческий и молодой. Удивленная, ласси прекратила прясть и обернулась.
Из окна принцессиных покоев высунулась одетая в голубую ливрею молодая женщина с вышитой алой лентой на шее. Светлые до белизны волосы были уложены в корону, а молочная кожа и розовые щеки выдавали в ней уроженку северных краев. В больших голубых глазах таился смех, а губы замерли в изумленной улыбке.
— О нет! И ты тоже? — воскликнула она, как следует разглядев ласси.
— Това? — ахнула ласси. — Это правда ты?
Голубые глаза сделались еще больше.
— Откуда ты знаешь мое имя? — Ее взгляд уперся в белую парку ласси, и румянец пропал со щек. — Где ты взяла эту парку?
— Она принадлежит моему брату Хансу Петеру.
— Так ты… ой, ты, должно быть, самая младшая, маленькая пика!
Това подтянулась, перевалилась через подоконник и почти упала ласси в объятия. Они обнимались, целовали друг друга в щеки и плакали.
— Такое ощущение, будто я тебя сто лет знаю, — сказали обе одновременно.
От этого они снова расхохотались и расплакались. Това потребовала рассказать о том, где Ханс Петер и как у него дела. Ласси хотела знать, почему Това служит во дворце.
Отрезвленная вопросом и вестями, что Ханс Петер благополучно сидит дома, хотя по-прежнему одержим заклятием, Това плюхнулась на снег рядом с ласси. Она погладила пальцами вышивку на белой парке.
— Я изменила узор, чтобы Ханс Петер мог убежать от нее. Но я никогда прежде не занималась магией и не знала, получилось ли. Я пришла сюда в поисках него и попалась. — Това пожала плечами. — Еще я надеялась полностью разрушить ее власть над твоим братом. — Она указала на часть вышивки вдоль рукава. — Это проклятие: даже смерть не освободит его. Ей надо, чтобы он ее любил, думал только о ней, вечно.
— Ты такая хорошая! — Ласси стиснула руки Товы, из глаз хлынула новая волна слез. — Мне бы так хотелось сделать то же самое, но если ты провела здесь годы и ничего не узнала… — Ласси вздохнула, чувствуя, что все еще безнадежнее, чем прежде. — Я даже не догадалась, что медведь в столовой и мужчина в моей постели — одна и та же персона.
На это Това хихикнула:
— Ханс Петер разговаривает во сне. Я задавала ему вопросы, а он отвечал, принимая беседу за часть сновидения.
— О. — Ласси обдумала услышанное. — Это объясняет, почему Торст и Аскель всегда жаловались, что им приходится делить с ним комнату.
Това снова рассмеялась. Несмотря на грусть в глазах, в душе она была веселая. Ласси прикинула, что она уже почти десять лет в услужении у троллей. Должно быть, ей скоро тридцать, при всей ее моложавости.
— А потом мы передавали друг другу записки, — продолжала Това, понизив голос. — Когда он становился человеком, ровно перед тем как войти в мою спальню, он оставлял письмо в гостиной. И я ему там же оставляла. Слуги не знали, а то принцесса пронюхала бы. — Она помолчала, улыбаясь воспоминаниям. — Ты так и не нашла парку своего принца?
— Его парку?
Това ущипнула белый меховой манжет:
— Это Ханса Петера, у твоего принца тоже есть такая. Если бы мы могли ее переделать, как я переделала эту, он бы освободился. Но времени мало, они должны пожениться завтра в полдень.
— Погоди, ты хочешь сказать… — Ласси почувствовала себя еще глупее, чем раньше. — Так это парка вызывает превращение?
— А ты не знала?
Ласси в ответ лишь покраснела, но тут ее осенила одна мысль:
— Как же она делает такие красивые парки, если даже шерсть чесать не умеет?
— Тролли ничего сами не делают, — сказала Това, помотав головой. — Они не созданы естественным путем и могут только разрушать.
— Эразм как-то упоминал, что они не способны создавать вещи, поэтому их так завораживают человеческие инструменты. — Ласси сглотнула. — И я слышала легенды об их… дворцах. Ролло, мой ручной волк, утверждал, будто ледяной дворец пах тухлым мясом.
— Это правда. — Това поморщилась от отвращения. — Они забирают тысячи жизней, наполненных силой творения, которой у них нет, и возводят подобный дворец. Наверное, он учуял… зло. И парку с сапогами тоже не она шила, — продолжала Това. — Это делает слуга, причем из шкуры предыдущего мужа, не меньше.
Обе женщины вздрогнули.
— Затем она заколдовывает ленту, и ее пришивают. — Това провела пальцем по вышитой полосе.
Ласси покачала головой: природа троллей выходила за пределы ее понимания.
— Но шкура Ханса Петера… Ведь Ханс Петер жив.
— Она использовала обрезки от предыдущего, того же, из которого сделана эта парка, — объяснила Това, потемнев лицом. — Мне пришлось помогать горгулье, которая ее шила. Это было ужасно.
— Почему ты не сбежишь? — Этот вопрос терзал ласси с того момента, как она узнала Тову. — Ханса Петера здесь нет, почему ты не уйдешь?
Това указала на ленту вокруг шеи:
— Из-за этого. Все слуги носят такие ленты. Именно так тролли узнают, где мы и чем заняты. Лента слишком близко к коже, ее не перешить. Кое-кто из слуг позволял мне поэкспериментировать с их лентами, но ничего не вышло. — Она хотела сказать что-то еще, передумала, потрясла головой, но потом все же сказала: — Наяда, фавн и кентавр попросили меня попробовать переделать их ошейники. Они умерли.
— О нет, — ахнула ласси и обняла Тову. — По крайней мере, ты пыталась освободить их, — утешила она подругу, поколебалась, а потом спросила в лоб: — Как думаешь, ты могла бы переделать парку моего принца?
— Придется поторопиться. Тебя ведь не пускают во дворец днем?
— Нет, но я обменивала вещи на возможность побыть с ним ночью. А он не просыпался!
— Она подмешивает ему что-то в вино по вечерам, чтобы он спал, — сказала Това. — С тех пор как Ханс Петер бежал, она предпринимает больше предосторожностей.
— Почему она вообще играет с ними подобным образом? Зачем заставляет проводить целый год в шкуре исбьорна, да еще в нашем обществе?
— Хороший вопрос, — откликнулась Това. — Я потратила два года на поиски того, кто смог бы на него ответить. Судя по всему, первый человеческий принц, которого она окрутила, вырвал у нее обещание, что она предоставит ему и любому, кто придет за ним, шанс на спасение. Если принц найдет кого-то, кто проживет с ним — днем зверем, ночью невидимым мужчиной — целый год, то он свободен.
— По-моему, это даже более жестоко, чем просто красть их и жениться сразу, — сказала ласси.
— Такова природа троллей, — просто сказала Това. — Мне не позволено разговаривать с твоим принцем. Но я готовлю ему подносы с едой. Спрячу в одном записку и предупрежу его, чтобы не пил сегодня вина. И посмотрю, не удастся ли мне отыскать его парку. Парку твоего брата я нашла скорее благодаря везению, нежели уму. Он не давал мне спать, разговаривая во сне, я расхаживала по комнате и однажды ночью споткнулась о нее.
— Но как ты узнала, о чем здесь говорится? — Ласси провела пальцами по вышивке. — Для меня бы это не значило ничего, не научи меня Ханс Петер тролльским символам.
— Мой отец был капитаном «Морского дракона», — объяснила Това. — Он и раньше сталкивался с троллями и научил меня рунам — так они называются.
— Он учил и Ханса Петера?
