Здесь Башке на ум опять взошел римский шлем, а тот в траве у дивного озера лежать остался. Хорошо ему тогда в шлеме голову напекло – себя не признавал в бунте гренуйском. А тут вскочило на память и поплыло перед глазами, все багрово-темное, и мир под ногами будто зашатался. Башка от внезапности за стенку схватился, чтоб не упасть. Вспомнил, как гренуйский бунт их троих проглотил, а потом выплюнул, пожеванных. Не нравился ему этот гренуйский бунт, с души воротило. А может, они в душегубы оттого и подались, что с души воротило, и от гренуйских понятий, и от кудеярских.
Совсем Башка запутался в своем бунте. Шел, сам не знал, чего искал. В опасных кварталах очутился, а тут известную картину узрел: пятеро люто бьют одного. На землю его свалили и ну топтать без удержу, а у кого-то ножик в руке блеснул. У Башки тут же вскипело, достал из кармана пистолю и расстрелял всю патронницу, да все мимо – рука дрожала. Только им хватило, засверкали пятками в разные стороны. Башка подошел к битому, а тот корчится и кровью плюется.
– Я тебя спас, – говорит Башка, – они бы тебя зарезали.
А тот его не понимает и сказать силится.
– Твое спасибо мне не нужно, – бросил ему Башка, сам злой и нервный, – ты вообще ни при чем и этого никогда не поймешь. Вы тут все ничего не понимаете.
Уронил на землю пустую пистолю и ушел. Обратно к Дыре вернулся, а там в канализациях его прорвало. К горлу подступило и наружу резко попросилось. Извергнулся Башка, у стены скрючился, кислятину отплевывает, комок глотает, и сам понять не может, что такое.
А все же облегчение некоторое вышло. Так и заснул там и проспал в канализациях всю ночь.
Как пришли Ерема с Афоней в Кудеяр, сели думать, где третьего богатыря им взять для полного счету и в необходимом соответствии. Долго головы себе кручинили, а вдруг Афоня по лбу стукнул – гулко так отозвалось – и говорит:
– Идем к попу, у него есть что нам надо!
Ерема оторвался от своих богатырских дум и спрашивает удивленно:
– Да откуда же у попа богатыри возьмутся?
Тут Афоня хитро подмигнул и говорит:
– А забыл ты разве, что третий богатырь должен быть попович?
Вот и Ерема себя по лбу тоже хватил – звонко отдалось – и отвечает:
– А ведь правда твоя, Афоня. Варит у тебя котелок! Идем теперь же к попу за поповским сыном.
У богатырей слово с делом не расходится, что сказано, то и слажено. Подцепили они свое богатырское обмундирование, какое имели, чубами решительно тряхнули и пришли в церковь, попа спрашивать. А там по неурочному времени нет никого, заперто все, насилу сторожа какого из будки вынули. Он их и послал по срочности к попу Андрею на дом и адрес дал.
А на улице ночь сгустилась, и туман клочьями плавает, крючковатый месяц застит. Разбойная ночь стоит, для лихих голов как раз самая удобная – однако спокойно в Кудеяре как никогда, ни один тать воздух не колышет, ни один душегуб не крадется тайно. Только два богатыря по срочному делу пробираются, да Яков Львович от бессонницы гуляет и безобидно мечтает о красненьком, а доисторическая монстра на берегу дивного озера угрюмо вздыхает. Кондрат же Кузьмич в подземелье сундуки пересчитывает, всевидящее око упражняет.
Вот разбудили богатыри всех в доме и к попу Андрею в комнатку вошли, всю ее сразу собой заполнили. Ерема перекрестился, Афоня поклон отбил. После на стульчики сели и больше шелохнуться не смеют, чтоб не поломать чего да не осрамиться перед духовным лицом. А поп Андрей, в угол ими прижатый, на свое исподнее рясу натянул, бороду пригладил и спрашивает:
– Ну, кто из вас помирает?
Богатыри переглянулись между собой и отвечают:
– Живы-здоровы мы, слава Богу, а помирать так скоро будто не собираемся.
– А тогда к чему такая скороспешка и блуждание посредь ночи? – укоризно интересуется поп.
– Так дело у нас до вас, – говорит Ерема, – благословите, батюшка.
– А на что благословения просите, молодцы? – строго спрашивает поп.
– Попович нам нужен, – объясняет Ерема, – для полного богатырского состава. В поход идем против супостатского дела, за веру отеческую.
– В мелочь супостатов покрошим, – кивает Афоня.
– А без поповича у нас недостача выходит, – добавляет Ерема, – позарез нужен.
Поп Андрей бороду почесал, водой со стола запил и спрашивает:
– А каких, к примеру, супостатов вы крошить намерены и в какую мелочь?
– Об этом не сомневайтесь, отец, – отвечает Ерема, – мы люди мирные и подзаконные, кровь лить попрасну не станем, с супостатами по-свойски разберемся. А их тут полным-полно, и все вокруг дивного озера, как мошкара, мельтешат, веру отеческую посрамить хотят. Нам этого терпеть никак нельзя, и другую щеку подставлять им не желаем, потому как это для нас бедственно и от Бога наказуемо.
Ерема выдохнул от долгой речи, Афоня крякнул согласно, а поп Андрей опять водой запил. Потом говорит:
– Ну, подставляйте лбы, благословлю вас.
Благословил и добавил:
– Но чтоб без душегубства напрасного, а не то грех из-за вас на мне повиснет.
Богатыри пообещали ему сладить дело без душегубства.
– И не безобразничайте там сильно, – говорит поп, – а то знаю я вас, удалых молодцов, вам что ни дело, то забава.
– Да мы осторожно, со всей аккуратностью, – отвечает Афоня, – комар носа не подточит. Нам бы только третьего для компании.
– А тут уж, – поп руками разводит, – помочь не могу. Сынок у меня мал еще, шестнадцать годов только, недоросль, одни голуби на уме, да и телом слаб. Не гож Никитушка в богатыри.
Призадумались тут Ерема с Афоней, пригорюнились было, а потом говорят:
– Ну, видно, не судьба нам с поповичем в поход идти. Авось как-нибудь вдвоем справимся.
Со стульчиков встали, Афоня перекрестился, а Ерема поклон отбил, и ушли. Поп Андрей дальше почивать лег, и свет во всем доме погасили.
А только недалеко они отошли, вдруг слышат – бежит кто-то сзади, догоняет и зовет:
– Эй, меня подождите.
Остановились молодцы, а тут на них в темноте наскочил кто-то, видом неразличимый.
– Возьмите, – говорит, – меня в богатыри. Я вам хорошую службу сослужу.
Пригляделись к нему Ерема с Афоней и хмыкнули – больно хлипок организмом, и голос не до конца возмужал, совсем малый юнец в богатыри просится.
– А ты кто ж таков будешь? – спрашивают его.
– Я поповский сын, – отвечает он, – Никитушка Пересветов, тот самый, который вам нужен.
– А, тот самый, про которого мы разговор имели с батюшкой? – догадался Ерема.
– Тот самый, – заверил их Никитушка.
– И тот самый, который отцовы разговоры подслушивает? – усмехнулся Афоня.
Никитушка головой поник.
– Тот самый, – отвечает.
– И это у тебя одни голуби на уме? – продолжает Ерема.
– Вот уж нет, – вскинулся Никитушка, – никто не знает, что у меня на уме, кроме Бога одного.
– Ну и что же у тебя на уме? – интересуются.
– А вот возьмите меня в богатыри, тогда узнаете.
– А что ж ты делать умеешь? – спрашивает Ерема в сомнениях и сам уже не рад, что за поповичем ходили и такого неказистого, да цепкого из дому не ведая увели. – Силой молодеческой вроде не отмечен. Ловкостью разве? Или сметкостью?
– Силу в себе чувствую, – противоречит ему Никитушка, – можете меня проверить.
– Да в чем твоя сила? – удивляются.
– Я свистеть умею, – отвечает попович.
– Вот это нам как раз подходит, – смеется Афоня, – как раз свистуна нам не доставало для полного набора.
А Ерема ему руку на плечо положил и говорит, интерес увидев:
– Погоди-ка ты смеяться, забыл, как сам храпом кусты колыхал на клумбе?
Афоня тут и приувял.
– Да и сам я, – продолжает Ерема, – сиднем сидел три года, кирпичи бестолку ломал. Всех нас, – говорит, – богатырей, до ума доводить надо сперва.
– Меня доводить не надо, – отвечает Никитушка, – я уже доведенный до крайности. Если вы меня сейчас в богатыри не возьмете и не испытаете в деле, я могу весь Кудеяр обрушить, оттого как невмочь мне больше силу в себе держать. Голуби теперь уже не помогают.
– Прям-таки весь Кудеяр? – сомневается Ерема.
– Неужто так сильно свербит? – вторит ему Афоня.
– Прям-таки неужто, – заверяет Никитушка.
– Ну-ко, посвисти, – говорит Ерема. – А мы послушаем.
– Только не здесь, – отвечает попович. – Пойдем в лес, там послушаете, если уши вам не оторвет.
И отправились втроем в лес, подальше от города, – Никитушка в нетерпении, а Ерема с Афоней в недоверии и удивленном воображении.
А в это же время, разбойной темной ночью, иноземный советник Дварфинк снова призвал к себе в апартамент трех заморских богатырей на тайный разговор. Как предстали они перед ним, господин Дварфинк пытать их начал про воду из дивного озера.
– Отчего, – говорит, – такое, понять не могу, что вода эта проклятая никак должный вкус не обретет? Отчего не покоряется вашим ассортиментным технологиям и ароматным добавкам для вкуса, а в трубе к тому же будто усыхает и все меньше в объемах делается? От этого у меня одни убытки разорительные.
