Коля все дальше отступает, и сам в ужасе, а волосы дыбом.
– С Богом борешься, недоросль, – говорит, осипши, – берегись.
– Нечего мне уже беречь, – отвечает Башка и на Колю все наступает, – а пусть меня этот монах сам за руку возьмет и остановит, если я ему такой страшный. Пусть сам мне об этом скажет!
Коля запнулся за кирпич и упал ногами кверху, а Башка на него и смотреть не стал – повернулся да ушел бойницы размечать. К Коле бродяжка подвернулась, молча глянула. А он ей тоже молча глазами: как же так? И она ему глазами: так-то оно так, да нечего на траве разлеживать, дело надо делать.
Послушался Коля бродяжку и не сбежал сломя голову от лихих недорослей, остался монастырь строить. Подумал: надо же им будет где-то грехи замаливать. Нельзя всю жизнь бунтом жить, утомление душевное настанет.
Никитушка вдоволь показал богатырям свою силу, чуть правда им уши не сорвало от разбойного посвиста. Да еще хорошо, позади себя он их оставил, а то бы лесоповалом придавило, в самой глухой чаще ведь испытание проводили. Как все улеглось, Ерема от земли восстал, уши пальцами растряс, чтоб не гудело, и спрашивает:
– А от кого родословную ведешь, попович, не от Соловья ли разбойника?
Никитушка отвечает ему недовольно:
– Весь Кудеяр от него родом хвалится, может, и нам перепало наследство. Да только мне это не указ, и на болотах поганых с лихими шайками жить не хочу.
Афоня вывороченное дерево обратно в землю приладил, притоптал и говорит с чувством:
– Экая у тебя трудность, такой силище доброе применение сыскать обременительно.
– Клеймо это на мне, – вздыхает Никитушка, – а как избыть его, не знаю. Батюшке с матушкой стыдно в глаза смотреть, что я у них такой уродился. Лучше на край света сбежать.
– А нам на край света не надо, – отвечает Ерема, – у нас поход не дальний.
– Знаю, а только все равно возьмите меня с собой.
– Да куда же мы денемся без такого поповича, – говорит Афоня и другое дерево обратно сажает. – Теперь у нас полный состав и соответствие.
Блеснул Никитушка глазами, свистнул от радости в малую силу, отчего листья вокруг тревожно зашелестели, и заявляет:
– Тогда надо разработать план кампании и целевую программу.
Афоня отвлекся от дела и наморщил могучий лоб.
– Чего-чего разработать? – спрашивает. – Зачем тебе план компании, если нас тут всего трое? Как-нибудь так разберешься.
– Нас-то трое, а вражеских диверсантов сколько? Нужно наметить цели, – объясняет Никитушка, – и средства их выбивания. А также поочередность.
– Прав попович, – говорит Ерема и в небритой бороде скребет, – надобно такое дело. Супостатов много, а выбивать нужно с главного, с самого наипервейшего.
– А ты весь-то список огласи, – отвечает Афоня, – там и порешим, кого наипервейшего в мелочь крошить.
Ерема все в бороде скребет и на лесоповал, который от Никитушкиного свиста, обдумчиво смотрит. А уже светать начинает, и заря вовсю расходится, птицы шумят.
– Список, – говорит, – хм. Ну идем в город. Будет и список.
Тронулись богатыри в обратный путь, и каждый про себя загадывает, кто в Кудеяре и окрестностях есть самый главный супостат.
– Все супостатство на белом свете от вражьих бесов, – говорит Никитушка.
– Ну, до этих нам не добраться, – отвечает в сомнениях Ерема.
– Все кудеярское супостатство от разбойников, – мнит Афоня.
– Разбойник разбойнику не пара, – спорит попович, – а самый главный из них коптильню на человечьих костях поставил.
– Это трехголовый-то? – говорит Ерема. – Голов у него, конечно, многовато, поотшибать бы лишнее. И труба его над городом как енто самое торчит. А только мелок для супостата, падалью кормится. В тюрьму поселить, там и скуксится.
– Да кто ж тогда не мелок? – воскликнул Никитушка.
– А тот не мелок, – отвечает Ерема, – по чьему наущению Щит Родины на веревки да на мыло пустили и светлых голов в черном теле гнобят. Мыслю так: Щит Родины должен на свое место вернуться, а которые теперь мылом-веревками заведуют – на свое приходное.
– А ежели не уступят, тогда в расходное, – одушевленно вставил тут Афоня.
– Мы не душегубцы, – поглядел на него Ерема.
Афоня затушевался и развел конфузно ручищами.
– Да я что, я ничего, в мелочь только покрошу и отпущу на четыре стороны.
А Никитушка вдруг остановил шаг, глаза распахнул и говорит восклицательно:
– Вот настоящее богатырское дело! Доисторическую скотину извести, чтоб не поганила святое озеро!
– Вот это дело так дело, – обрадовался Афоня и тут же рукава закатал, – подавайте мне доисторическую скотину, сверну ей шею и чучелу сделаю!
И Ерема сразу согласился, что скотина в озере – вредное явление, а потом достал из кармана смятую газетку. Расправил и пальцем тыкнул, а там изображения смутные: башка доисторической скотины в фас и в профиль и она же пасть разинувши.
– Вот, – говорит Ерема, – Несся Кудеярская, знатная пигалица, пугало озерное.
– Почемуй-то пигалица? – удивился Никитушка.
Ерема объясняет:
– А гляди, как близко к суше башка торчит, там-то неглубоко еще, метров три-четыре. А это у нее, видать, такое тулово курьезное, против башки недоразвитое, вот и пигалица.
Афоня тоже нос в газету сунул и говорит:
– Курям на смех, от такой лилипутной скотины и славы богатырской никакой не будет. Разве супостат это?
– Кому слава, а кому за святое озеро возмутительно, – отвечает сердито попович. – Супостаты разные бывают. У иных ни рыла, ни вида, а гадят обильно и веру отеческую злостно подрывают.
– Это уж ведомо, – согласился с ним Ерема. – И поход у нас не за славу, а за совесть.
Тут они вышли из леса к самому дивному озеру и сели на берегу, авось доисторическая скотина сама на них выйдет по скотскому своему неразумию и погибель от богатырей сразу примет. Но не долго ждали, час али меньше. Никитушка вдруг глаз навострил, башмаки скинул и в воду до колен зашел, гладь озерную, на солнце светозарную, с-под ладони оглядел. Смотрел-смотрел да и хлопнул себя по бокам.
– Вот так едрена Матрена, – говорит возбудительно, совсем для поповича неприлично, и зовет: – Эй, богатыри, а озеро-то мелеет!
Повскакали с травы Ерема с Афоней и возле воды столпились, бережную линию изучают.
– А верно, – досадует Ерема, – мельчает. На целый шаг понизилось. Вон видно, недавно до той еще коряжки вода доходила.
– Вот где собака-то рылась, – сказал Афоня с глубокой мыслью. – Вот где супостатство верное.
– Никак не думал, – говорит попович в волнении, – что можно святое озеро в трубу выкачать. Оно же богомольной тропой обнесено, коленями отцов отшлифованной. А без святого озера нам совсем пропадать под заморским каблуком. Вот где разбой главный.
А Ерема разглядывает на противном берегу забор, за которым перекачка стоит и воду из озера беспробудно хлещет. Отсюда оно все мелким кажется, невзрачным, и не скажешь, что цельное озеро у кудеярцев там крадут.
– Ну, – говорит тут Ерема и верный крест отеческий на себе кладет, – вот вам Бог, а вот порог, господа заморские, а нам первейший план кампании. Афоня, – спрашивает, – как там у нас со средствами выбивания?
Афоня свою наточенную железку на поясе поправил, мышцу на руке вздул для показа, плечами, с бычье бедро каждое, покрутил.
– Мало не будет, – отвечает.
И Никитушка не отстает: вложил пальцы в рот да как свистнет в четверть силы. На озере волна поднялась, и птахи с деревьев замертво попадали от изумления, а Ерема на пути у свиста чуть на ногах устоял.
– Ага, – говорит, уши от звона растерев. – Ну и мы кое-что можем.
А показывать не стал, только дубинку на ремне крепче затянул. После того они коротко посовещались и решили на закате в путь выправиться, чтоб секретность богатырского похода до поры соблюсти.
В монастыре к осаде широко приготовлялись. Укрепления из кирпичей вокруг поставили, по старому стенному следу, подземелья заново разведали и карту ходов прочертили. А из тайника в Кудеяре все остатное оружие снесли – бомбы, пистоли и автоматные ружья, да к ним припасы. Еду тоже запасли и воду в бутылях, хоть озеро рядом.
– А говорят, – вспомнил Коля, как ему поп рассказывал, – прежде как Яков Львович в наших краях обосновался, в монастыре источник свой был, да потом пропал, под землю ушел.
– А где был-то? – спрашивает Башка, а у самого вид воинственный и средоточенный, будто впрямь военачальствует, крепость к обороне усиливает.
– Так в церкви, должно, – отвечает Коля, – там место есть, особо обстроенное.
Пошел Башка в мшистую церковь, оглядел место, где источник раньше был, – вроде каменной ванны в полу, простукал там стенки и сказал:
– Пустой разговор. Нету ни воды, ни хода отсюда подземного.
А Коля только руками развел.
Вот настал день, в котором последний кирпич закончился от дружной работы. Студень свою шапку бумажную снял, руки вытер и говорит:
