Сказка о Горемыке – великом едоке
Было, да и не было ничего -
Был дрозд-певун,
Он за всех хлопотун.
Жили на свете муж с женой, бедные да неимущие.
Вот родился у них сын, и назвали его Горемыкой; да нечем ребенка кормить: такой он великий едок оказался. И молоко у матери высохло от нужды да голода.
Что делать? Отвели его в город, может, возьмет кто из жалости.
Приютил Горемыку царь, оставил при себе.
Да только такой едок этот ребенок, никак не накормить его. Как подрос, уж и целой выпечки хлеба да барана ему не хватает. А стал юношей, и вовсе его не насытить: съест в один присест несколько быков да выпьет столько же кувшинов вина, а все будто и куска в рот не брал.
Уж и пекари замучились на него печь и повара стряпать.
Надоело это царю. Призвал он Горемыку-Едока, дал ему денег, одну плужную упряжь и отпустил подобру-поздорову.
Пришел этот Горемыка в родной дом, да что ему там есть было? И двух дней не выдержал.
Встал, пошел опять к царю.
Не успел царь и порадоваться, что избавился от такого едока, как он опять у порога.
Что делать? Подумал, подумал царь и решил – разве только хитростью от него избавишься.
А был тот Горемыка силен, никто и потягаться с ним не смеет.
Призвал его царь и говорит:
– На такой-то горе растет лес, принеси оттуда дров, да побольше?
А это дэвов лес, два стоголовых дэва его стерегут.
Там и птица не летает, и ветерок не веет, так все тех дэвов боятся. А Горемыке нипочем.
– Дайте топор, – говорит, – пойду.
Принесли ему алмазный топор. Ударил Горемыка топором о стену, в порошок его стер. Принесли другой, десятипудовый, и его разнес. Принесли, наконец, двадцатипудовый, вскинул Горемыка этот топор на плечи и пошел к дэвову лесу. Пришел, рубит, так и летят буки да чинары, что щепки. Услышали дэвы, бегут к нему, ревут от злости. Горемыка и бровью не повел.
Прибежали дэвы, а Горемыка хвать их обоих под мышки, понес, впряг их, что волов в арбу, положил на арбу порубленные деревья и погнал стоголовых дэвов. Так, с гулом и грохотом, прикатил к царскому дворцу. Доложили царю:
– Пожалуйте, взгляните, сколько дров навез Горемыка.
Вышел царь, так и обмер со страха.
– Отпусти их, отпусти! – кричит.
Сгрузил Горемыка дрова, распряг дэвов, снял с них ярмо, отпустил на волю.
– Только смотрите, чтоб не слышал я, что вы повредили какому человеку! – крикнул им вслед Горемыка. Прошло время.
Призвал царь Горемыку и говорит:
– Должен ты пойти принести воду бессмертия.
Не отказывается Горемыка.
А ту воду стерегут два огромных буйвола. Как завидят они, идет кто к воде, бросятся с двух сторон, насмерть несчастного задавят. Сказал Горемыка:
– Пойду, только дайте, в чем ту воду принести.
Принесли ему кувшины, на двадцать ведер каждый, ударил их один о другой Горемыка – в порошок стер.
– Что я, ребенок, – говорит, – стыдно мне нести эти кувшинчики, дайте мне другие, побольше.
Принесли ему чаны преогромные.
Стукнул и чаны один о другой, в порошок стер.
Притащили ему два бурдюка из буйволиной кожи, на тысячу ведер каждый. Взвалил себе Горемыка на плечи эти бурдюки и пошел за водой бессмертия.
Завидели его буйволы, помчались к нему, вот-вот насмерть задавят. Как схватил их Горемыка за уши да как пригнет к земле. Вырвал потом из земли целую чинару, взвалил ее ярмом на них, два других дерева скрутил, завязал ими бурдюки, полные водой бессмертия, и заставил буйволов волоком тащить бурдюки. Доложили царю:
– Вернулся. Горемыка живой и тех буйволов в ярмо впряг, на них и везет воду. Взглянул царь на тех буйволов, чуть не умер с досады.
– Я и этого Горемыку еле кормил, еще и буйволов кормить? Скажите ему, чтоб отпустил их.
Снял Горемыка ярмо с буйволов, ударил их раз-другой по бокам дубиной и отпустил.
– Идите, живите себе на воле.
А царь все думает, куда бы загнать этого Горемыку, как сгубить его.
Вот в одном месте было поле Ильи-громовержца.
Поле в сто дней работы, вокруг ограда, и засеяно все поле пшеницей. Сказал царь Горемыке:
– Погони мою отару овец на поле Ильи-громовержца и попаси там.
Погнал Горемыка овец к тому полю. Загнал за ограду, сам прилег, спит.
Глянул Илья, видит – рассыпались по его полю овцы, поедают хлеб. Напустил он град.
Вьет и бьет град, все ветви пообломал с буков, перебил всю отару, только одна овца и осталась, и та куда-то под куст забилась, тем и спаслась. А Горемыка-Едок спит себе, и град ему нипочем.
Шумит, грохочет Илья, нет, не просыпается Едок. Рассвирепел Илья, сошел наземь, бросился на Едока и придавил его к земле.
Очнулся тогда Горемыка, обхватил Илью, бросил его наземь и сел на него верхом.
– Отпусти меня, – взмолился Илья. Не пускает Едок.
– Отпусти меня, – молит Илья.
– Отпущу, если благословишь меня, чтоб не ел столько, – говорит Горемыка – Великий Едок.
Благословил тогда Илья Горемыку, чтоб хватало ему на еду по полхлеба, полфунта мяса да вина полкувшина.
Отпустил Горемыка Илью.
Теперь-то пошел Горемыка к отцу с матерью, не боится уж, что объест их. Пришел, пожил с ними, только скучно ему дома. Захотелось молодцу пойти повоевать, силу свою испытать.
Пошел он, долго ли шел или недолго, миновал уж то царство и перешел в другое. Видит – идет дэв, несет большую гору, словно мячик в руках держит. Стал Горемыка и спрашивает:
– Куда это ты целую гору, как мячик, несешь?
– А я иду испытать Горемыку-Едока, что у царя живет.
Взял у него Горемыка эту гору, замахнулся и забросил за три горы.
– Как ты, братом хочешь мне быть или слугой? – спрашивает дэва.
– Братом, – отвечает дэв. Побратались и пошли вместе.
Идут, видят – бежит еще дэв, несет гору в два раза больше той, что первый нес.
– Куда ты спешишь, друг, и чего тащишь эту гору, когда я каламаны рад снять от усталости? – говорит Горемыка.
– А я иду, хочу испытать Горемыку-Едока, что у царя живет.
Взял у него Горемыка эту гору, замахнулся и забросил за две горы.
– Братом хочешь быть или слугой? – спрашивает дэва.
– Братом! – отвечает Дэв. Побратались и пошли вместе.
Идут, видят – еще один дэв несет гору, в два раза больше той, что второй нес. Говорит ему Горемыка:
– Стой, друг, что ты тащишь такую тяжесть, когда я и без ноши готов каламаны снять, так устал?
– Хочу испытать Горемыку, что у царя живет, говорят, силен очень, – отвечает дэв.
– Недалеко ж тебе и ходить, – говорит Горемыка. Взял у него гору, замахнулся и забросил за высокую гору.
– Братом хочешь быть или слугой? – спрашивает потом.
– Братом, – отвечает дэв.
Побратались, и пошли все четыре побратима вместе.
Много ли шли или мало, а только дошли до владений Белого дэва.
Вошли в лес. Ни еды у них, ни огня.
Сказал Горемыка:
– Пойдите раздобудьте где ни есть хлеба и дров. А дэвы боятся, так и дрожат.
– Хоть помереть с голоду, а мы к Белому дэву не ходоки, – говорят.
– Что ж, пойду сам, – сказал Горемыка, встал и пошел.
Идет, видит вдалеке дым. Пошел на дым. Шел, шел, подошел к дому, вышла мать Белого дэва, и говорит ей Горемыка:
– Мать, ради всех матерей и детей, дай мне хлеба да огня, голоден я.
– А кто ты? – спрашивает мать Белого дэва. – Тут и птица не летает, так все моего сына боятся. Как осмелился ты прийти сюда? Беги скорей, спасайся, не то придет дэв с охоты, съест тебя.
– А в какой стороне он охотится? – спрашивает Горемыка. Указала старуха, в какой стороне дэв охотится, и добавила:
– Успеешь перейти реку, останешься жив, а нет – не спастись тебе от дэва.
Пошел Горемыка прямо туда, где Белый дэв охотился.
Видит Горемыка – едет на коне Белый дэв с охоты. На одном плече у него олень висит, на другом – целая чинара на растопку. Едет, бурчит что-то под нос. А Горемыка спрятался под мостом, да потом как высунется и крикнет;
– Хвит!
Испугался конь, споткнулся.
Сердится дэв. Понукает коня. Нейдет конь, боится.
– Ах ты, бездельник этакий, – кричит дэв, – чего ты боишься? Я и Горемыку, что у царя живет, убью, не поморщусь.
Выскочил тогда Горемыка:
– А ну, как ты его убьешь, посмотрим, вот он – Горемыка! Сцепились Белый дэв и Горемыка.
Поборолись немного, поднял Горемыка дэва, замахнулся, бросил его оземь и убил. Привязал потом к коню и погнал его к старухе.
– А ну, погляди, как силен твой дэв!
Забрал Горемыка хлеба, огня и пошел к побратимам.
А те сидят, не ждут уж, что живым увидят Горемыку.
Пришел Горемыка, развели огонь, погрелись, поели и пошли дальше.
Шли, шли и дошли до владений Красного дэва.
Стали на отдых. Опять ни хлеба у них, ни огня. Говорит Горемыка:
– Пойдите, раздобудьте, где ни есть, огня да хлеба.
Не идут дэвы, боятся:
– Здесь только Красный дэв и живет, а мы к нему не ходоки.
– Хорошо, я сам пойду, – говорит Горемыка.
Пошел он, приходит к матери Красного дэва.
