И тут она увидела, как на травинку сели две стрекозы: большая и маленькая — мать и дочка, а может быть, бабушка и внучка.
— Носить очки совсем не стыдно! — говорила большая Стрекоза, протирая кончиком крылышка толстые стёкла своих очков. — Я, например, в очках родилась и ничуть не жалею! А ты всё упрямишься. Ну хорошо, не хочешь с голубыми стёклами, давай закажем с жёлтыми! — И они, затрещав крылышками, полетели заказывать очки.
А мимо Катиной ноги промчалась команда жуков-пожарников. Машины, жужжа, одна за другой ныряли под корень, мостиком изогнувшийся над дорогой, и, выскочив из тоннеля, мчались дальше. Катя не успела опомниться и сообразить, куда они мчатся и где пожар, как совсем рядом увидела Муравья. Он был в матросской тельняшке и в кепке козырьком назад. Изо всех сил упираясь в бок крупной земляничины, Муравей катил её куда-то.
— И — раз! И — два! И — три! — командовал он сам себе.
Сочная ягода тяжело поворачивалась и переваливалась, оставляя за собой красный сиропный след. Тельняшка его была в пятнах земляничного сока. Упёршись в Катину коленку, Муравей остановился. Он присвистнул и повернул кепку козырьком вперёд.
— Ух ты, через какую гору лезть надо! Ладно, сперва искупаюсь! — И он направился к листу подорожника, в котором, как в чайной ложечке, дрожала дождевая вода. — Ух ты! — Он нырнул и, выскочив на середине листа, поплыл.
Катя сидела не дыша. Лошадка сладко спала, и будить её было жаль. Вот бы они посмеялись вместе! Муравей искупался. Тельняшка на нём сама собой выстиралась. Он снова подбежал к земляничине. Катя осторожно отодвинула ногу, и Муравей увидел, что гора, которую он собирался штурмовать, исчезла.
— Чудеса! — обрадовался он и опять навалился на ягоду.
Катя следила за ним не дыша, чтобы не спугнуть.
Едва Муравей скрылся, как на поляну высыпала ватага мухоморов, и маслята, оттеснённые к ёлкам, подняли шум.
— Это наше место! — пищали окружённые маслята. — Мы с утра здесь стоим!
— А ну, мелкота, рассыпься! — напирали мухоморы.
Их красные шляпы были лихо сдвинуты набекрень. Из-под ёлки выглянули три сыроежки в фиолетовых юбках.
— А юбки-то все — плиссе-гофре! — ахнула Катя.
— А вот и мы! — Покружившись, они остановились посреди поляны.
Мухоморы расступились и замерли:
— Вот так красотки!
— Подумаешь! Балетницы! Воображалы! Сплетницы! — крикнул самый маленький мухоморчик.
Но старый мухомор отвесил ему такой подзатыльник, что у того шляпа съехала на нос.
Катя не выдержала и засмеялась. А грибы как были, так и замерли посреди поляны: три сыроежки, окружённые мухоморами, и маслята, оттеснённые к самым корням дремучих елей. Только что они бегали, ссорились и шумели, и вдруг наступила тишина. И в тишине одиноко постукивал дятел.
Смех разбудил Лошадку. Она вяло села и, тяжело мотая головой, сказала:
— Это кошмар какой-то! Никак не могу выспаться!
— Я же не нарочно… Я нечаянно… — оправдывалась Катя. — И вообще мне надоело тихо сидеть. Тебе хочется — ну и спи, а я пойду гулять одна. Выспишься — прибежишь!
И, стряхнув соринки с подола, она перепрыгнула через Лошадку и скрылась в кустах.
* * *
Повар варил обед. Облако муки окутывало его. На раскалённой сковородке подпрыгивали шкварки, а на кастрюльках подпрыгивали крышки. Пробуя бульон из дымящейся поварёшки, Повар нечаянно взглянул в окно. Там, в его саду, спокойно паслась Огуречная Лошадка.
Не отрывая глаз от Лошадки, Повар бочком-бочком пошёл к двери, в два прыжка сбежал со ступенек и, будто хотел поймать бабочку, стал подкрадываться. Не чуя опасности, Лошадка ходила от цветка к цветку. Цап! И Повар схватил её за огрызочек хвоста.
Лошадка рванулась, взбрыкнула ножками, кинулась вправо-влево, но Повар уже крепко прижал её к животу и понёс домой.
— Тихо, тихо! Не бейся так, — нежно поглаживая, уговаривал он её.
Лошадка мотала головой, силясь освободиться. Издалека долетел петушиный зов. Это Катя ждала её в лопухах. Лошадка откликнулась, но Повар проворно зажал пятернёй её морду, и вместо звучного «и-го-го!» послышалось приглушённое мычание.
— Всё кончено, — закрыла глаза Лошадка. — Прощай, Катя.
А Катя возвращалась из гостей. В кармане у неё был крыжовник. Она рассеянно ела ягоду за ягодой, дожидаясь, когда прибежит Огуречная Лошадка.
У Дачника-неудачника ей понравилось. Понравилось сидеть в самолётном кресле и смотреть в бинокль, понравилось есть горстями малину из решета. Катя пообещала в следующий раз привести с собой Лошадку, и хозяин, прощаясь, насыпал ей в подол спелого крыжовника.
— Ничего себе дяденька, добрый, — размышляла Катя. — Всё про здоровье Лошадки спрашивал. Такой заботливый. Зря Лошадка заупрямилась и не пошла к нему.
Дойдя до переулка, в котором жила тётка Полина со своей козой Алексашенькой, Катя остановилась. Тётка Полина стояла у своей калитки. Наверно, она собралась на базар — у ног её стояла большая корзина с огурцами и зеленью. У калитки не было задвижки, и тётка Полина привязывала её тесёмкой. Пока она возилась с калиткой, Алексашенька бесшумно подобралась сбоку и сунула морду в корзину.
Глаза её были мстительно сощурены. Быстро работали узкие челюсти, перетирая огурцы. Когда тётка Полина повернулась к своей корзине, Алексашенька гоняла по донышку последний огурец.
— Батюшки! Караул! — так и взвыла тётка Полина и накинулась на свою мучительницу.
Но та мотнула рогами и, волоча за собой верёвку, медленно затрусила прочь. Катя перестала есть крыжовник и подбежала к тётке Полине.
— Тётенька, не плачьте! — тянула она её за рукав. — Не расстраивайтесь так!
Тётка Полина перестала реветь, утёрлась рукавом и решительно надвинула шляпку на глаза.
— Ну всё! Теперь конец моим мучениям! Сегодня же продам тебя, злыдня! — Она погрозила кулаком уходящей к лесу козе. — Вот подою в последний раз, и всё!
Постепенно злость её прошла. Она посмотрела на Катю внимательно и вдруг радостно улыбнулась:
— Деточка! Это ты?! А где твоя Лошадка?
— Не знаю, — пожала плечами Катя. — Что-то не идёт.
— Ты её лучше ищи, лучше… Такую хорошую Лошадку. Ты позови её по-своему, ладно?
Катя послушно отдала свой крыжовник и сорвала травинку. Петушиный крик трижды прозвучал в тишине. Тётка Полина замерла, поглядывая на кусты. Огуречная Лошадка не отзывалась.
Она в это время стояла привязанная полотенцем к ручке двери. Повар гладил её, хлопал по спине, по бокам. Заглянул в тёмную глубину уха-листочка, раздвинул челюсти и осмотрел просвечивающееся бледно-зелёное горло, потрогал пальцем чистые зубки-зёрнышки.
— Тэк-тэк-тэк, — задумался он. — Сделаем вот что! — Он с грохотом приволок из сарая детскую ванночку. — Сперва тебя надо искупать в уксусе…
Не успела Лошадка и хвостом махнуть, как уже очутилась в ванночке и на спину ей полилось что-то едкое и кислое. Защипало глаза и стало трудно дышать.
— Потом посолить… — бормотал Повар, щедро натирая её зелёные бока солью, — и поперчить.
Тут же в глаза, в ноздри начала набиваться едкая красная пыль. Лошадка больше не могла терпеть. Она заметалась, забилась, но полотенце крепко держало её за шею. Повар в задумчивости остановился и, почесав затылок, полез в поваренную книгу.
— Тэк-тэк-тэк… — Он нашёл нужное и, водя по строчкам пальцем, начал читать: — Вымочить в уксусе… вымочили. Дать потомиться два часа, затем аккуратно срезать то место, где находится хвостик, и ложкой вытащить все зёрнышки. Вместо них положить жареный лук, помидоры и мясной фарш. Запекать в духовке полчаса, поливая сметаной и белым вином.
Лошадка, закрыв глаза, слушала, что её ожидает. От уксуса с перцем бока горели так, будто она сидела в муравейнике.
— Послушайте, всё это вы зря делаете, — слабым голосом сказала она. — Куда лучше скакать по полю, прямо по ромашкам и колокольчикам. Хотите? А то полетаем с дерева на дерево. Это очень весело! Заглянем в гости к белкам. Я знаю, где они живут, я вас познакомлю.
— Некогда мне! — размешивая в кастрюле подливку, поморщился Повар. — А по деревьям я уже не лазил лет тридцать. Да-а… летит времечко… летит. — Повар вздохнул, грустно покачал головой и снова быстро заработал ложкой. — Эх, заботы-заботы… Только и счастлив был, пока мальчонкой бегал. А потом — всё!
— Соглашайтесь скорее! Я снова вас сделаю счастливым. Мы поскачем, полетим, понесёмся, куда только захотим! Я постараюсь! Не надо в меня запихивать помидоры с луком.
— А я сам стану счастливым. Завтра же! Я такое блюдо из тебя приготовлю — пальчики оближешь!
Лошадка стояла, закрыв глаза и привалившись боком к холодной стенке цинковой ванночки. По её огуречным щекам текли слёзы.
— Катя, Катя, где же ты? Почему не идёшь спасать меня?
